Ее худший кошмар

Новак Бренда

– Да.

– Он не боялся, что три пожара подряд выдадут его с головой?

Эвелин пожала плечами и закрыла папку. Она предпочитала сохранять дистанцию между эмоциями и тем, с чем сталкивалась каждый день, иначе недолго сойти с ума.

Если же у нее не получалось это сделать, она пыталась это имитировать. Иначе от коллег не будет отбоя. Они замучают ее своим сочувствием: начнут предупреждать, давать советы, твердить, что, мол, она слишком серьезно относится к работе.

Но как можно воспринимать людей и проблемы, с которыми

они имели дело, с меньшей серьезностью? Разве можно смотреть на их работу как на скучную трудовую повинность, которую приходится отбывать с девяти утра до пяти вечера?

– Он убил их в разных штатах, и ему почти удалось уйти от возмездия. Его осудили всего два года назад, через пять лет после убийства последней женщины. К тому времени он разошелся со своей четвертой женой. Думаю, он нашел то, что ему подходило, и решил не искать дальше.

Лоррейн щелкнула языком.

– Странно, что эти случаи не связали друг с другом раньше. А как насчет последней жены? Почему он ее не убил?

– Кортни Лофленд? Понятия не имею, – ответила Эвелин и отложила папку. – Она снова вышла замуж и живет в Канзасе.

– Повезло ей. Бьюсь об заклад, вы бы с ней охотно поговорили, чтобы узнать, что она скажет про поведение – Гарзы.

– Я уже отправила ей письмо, – с улыбкой сказала Эвелин.

Лоррейн покачала головой.

– Я должна была бы догадаться. Вы ни одной мелочи не упустите.

Эвелин пропустила мимо ушей комплимент своему усердию, потому что знала: потребность давно превратилась в одержимость.

– Если она согласится на беседу, я слетаю туда и встречусь с ней.

– И оставите все это? – Лоррейн развела руки, как будто хотела обнять весь обширный двухэтажный комплекс, в котором кабинет Эвелин занимал лишь крошечную часть третьего крыла здания.

Снаружи снег валил сплошной стеной; Эвелин даже больше не могла разглядеть Чугачские горы. С тех пор как она приехала сюда в сентябре, толщина снега составляла шестьдесят дюймов, а ведь на календаре еще лишь 13 января.

– Было бы неплохо погреться на солнышке, – призналась она.

– С удовольствием составила бы вам компанию. Я никогда не уезжала от тюрьмы дальше собственного дома.

Эвелин оторвала взгляд от окна.

– Сначала вам пришлось бы побороться за такую возможность с нашими психиатрами. Они все с радостью вернулись бы в континентальные штаты.

Именно тоска по дому вынудила Мартина Брэнда вернуться в родной Портленд.

Было непросто приспособиться к такой враждебной среде, как здесь. Гулкие коридоры, хлопающие двери, иногда стоны или безумный смех – к такому привыкнуть трудно. Добавьте к этому долгую темную зиму и одинокие вечера, чаще проводимые в обществе стопки папок с документами и журналов по психологии, нежели с людьми, и воспоминаний о бесчисленных разговорах, полных кровавых подробностей. В общем, жизнь здесь была суровой, и не только из-за погоды.

– Вы берете кого-то с собой? – спросила Лоррейн.

Эвелин покачала головой.

– У нас нет средств. Мне повезет, если Федеральное бюро тюрем оплатит мой билет.

– Так кто же будет работать с мистером Гарзой?

– Как вы думаете?

– Не вы… вы и так тянете на себе больше, чем остальные. У вас даже нет времени подумать о чем-то, кроме ваших пациентов.

Эвелин одарила ее грустной улыбкой.

– Возможно, вы этого не замечаете, но в Хиллтопе в принципе нечем заняться, кроме работы, особенно в это время года.

– Это почему же? Можно время от времени развлечься.

– Это как?… Выпивать в «Лосиной голове»?

– Почему бы нет?

Эвелин однажды была там прошлым летом, еще до открытия Ганноверского дома. Ее отвел туда Амарок. Она хорошо провела время, но старалась об этом не думать.

– Никогда не знаешь, какого парня там встретишь, – добавила Лоррейн в качестве соблазнительной при-манки.

Эвелин закатила глаза.

– Это точно.

– Я имела в виду, там можно встретить того, с кем будет весело и интересно, а не опасно.

Например, с Амароком. До Лоррейн наверняка дошли какие-то слухи о них. А может, и нет. Как и многие другие сотрудники Ганноверского дома, Лоррейн жила в Анкоридже, а в Хиллтоп приезжала лишь на работу и не общалась с местными жителями.

– Нет никаких гарантий.

– Могли бы взять с собой Гленна.

Гленн Уиткомб, один из надзирателей, взял шефство над ними обеими, как, впрочем, и над другими женщинами, работавшими в Ганноверском доме. Если имелась такая возможность, он провожал их за ворота тюрьмы, помогал донести что-то тяжелое или счистить с машины снег.

– Гленн, как и вы, уезжает на машине домой, – сказала Эвелин. – Ему не нужно оставаться здесь, в Хиллтопе, дольше, чем того требует его работа.

– Почему нет? Зачем ему спешить домой? К кому? К его замужней сестре? Ему тоже нужно найти свою вторую половинку.

– Когда-нибудь он непременно кого-то встретит.

И все же их дружба исключалась. Эвелин чувствовала, что Гленн восхищен ею, и понимала, что должна быть осмотрительной. Дружеские отношения с охранником были бы проявлением непрофессионализма и могли подорвать ее авторитет среди коллег и пациентов.

– Да ладно, – сказала Лоррейн. – Когда-нибудь вам придется преодолеть прошлое.

По сути, она повторила Эвелин ее же слова.

– Я давно примирилась с моим прошлым. И вполне счастлива, – ответила она, зная, что в душе носит еще больший шрам, чем тот, что у нее на шее.

После того жуткого случая она почти десять лет лечила тело и душу.

– Вы решили оставаться до конца своей жизни одна? – напрямик спросила Лоррейн.

Внезапно ощутив голод, Эвелин вытащила из пакета морковку. Может, если она что-то съест, то обретет второе дыхание.