Её звали Карма
Шрифт:
– Ну, не бойся же, - Берджу тянул Катерина за руку.
– Там так высоко, - пыталась она сопротивляться.
– В первой раз завсегда боязно, но ты ж уже каталась ране. Сама говорила, что это очень весело - нестись с горы. Вон и Ванька с Матреной...
И молодые стали забираться по ледяным ступеням на самый верх горы. Берджу сел на салазки, Катерина устроилась позади него. Они оттолкнулись и с ветерком помчались вниз.
– Ой, Боженька!
– зажмурилась княжна.
Еще мгновенье - и на снегу уже перевернувшиеся салазки и хохочущие
– Не страшно же?
– спросил Берджу, помогая Кате подняться.
– Нет. Пошли еще прокатимся.
***
Подошла к концу долгая зима. Заплакали сосульки, на пригорках меж проталин зажурчали ручьи, тронулся на реке лед. Солнце становилось все ярче, зазеленела трава, расцвели первые подснежники...
На большой поляне за городом собирался народ на масленицу. Ремесленники и местные купцы раскладывали на лавках товар, стряпухи тащили самовары и блины с маслом и медом, мастеровые устанавливали в центре чучела из соломы, готовили дрова для костров, трудились над помостами для игр и состязаний. В церкви зазвонили колокола, и люд, разодетый и нарядный, поспешил на поляну.
То тут, то там были слышны песни и веселый смех. На одном помосте парни состязались в кулачном бою, на другом - скоморохи инсценировали конфликт между зимой и весной. Клубился пар от самовара в одном краю, коробейники расхваливали товары - в другом. Зазывала предлагал смельчакам поучаствовать в веселых прыжках, стоя в мешке или побороться, сидя на бревне. Народ толкался, зевал, торговался, плясал, пел и пил. Веселье продолжалось до темна. Наконец, подожгли чучело Зимы, а за тем развели и костры. И снова на поляне стало светло. Ребятня прыгала через огонь, молодежь пустилась в хороводы, а люди постарше затянули песни.
Договорившись, девчата убежали в лес, чтобы надрать молодых дубовых веток и ранних цветов, а потом сплести венки и в танце надеть их на своих ребят.
– Катерина, поди на Берджу наденешь-то?
– засмеялись подружки, усаживаясь возле костра.
– А то на кого же?!
– отозвалась она.
– Вы никогда уж и не разлучаетесь!
– добавила Матрена.
– Да вовсе не так, - запротестовала Катя.
– Ты-то сама не Ивану ли плетешь? Исстрадался он весь, иссох бедный. Одни уши остались!
– Ха-ха-ха!
– засмеялись девчата.
– Да он и денно и нощно под окнами караулит, будто приведение. Ужо все очи промозолил. Но лучше его не сыскать на всем белом свете!
– заявила Матрена.
Закончив плетение, хохотушки вернулись на поляну, где во всю шли пляски. Девчата затянули песню и пошли в хоровод, держа в руках свои плетенки. Постепенно к ним присоединились парни и, образовав пары, молодежь пошла в круг, где девчата, одна за другой, надели венки на головы своих возлюбленных дружков. Берджу с Катериной, такие молодые и счастливые, закружились в хороводе, не видя никого вокруг...
На небо высыпали звезды. Яркие и высокие языки пламени уносились от костров в высь. В огне потрескивали поленья.
Среди молодежи промелькнула нянька Евдокия. Увидев Катерину, она направилась к ней.
– Княжна, княжна!
– позвала она ее.
– Чего тебе, няня?
– выйдя из круга, та подошла к старой женщине.
– Государь-батюшка кличет.
Катерина с Берджу многозначительно переглянулись, и княжна последовала за Евдокией. Представ пред отцовы очи, и увидев его сдвинутые брови, она поняла, что родитель настроен на серьезный разговор.
– Ты звал меня, батюшка?
– поклонившись, спросила Катя, как можно мягче и покорнее.
– Поди ближе...Где ты нынче была?
– На гулянии.
Отец нахмурился.
– Садись рядом...Послушай, дочка. Будучи ребенком, тебе многое дозволялось, чтобы ты не скучала, но теперь княжна стала взрослой и, надеюсь, начала многое разуметь. Детство минуло, и нынче не до шалостей. Пора вспомнить о том, кто ты есть.
– Не пойму я, батюшка, об чем ты толкуешь?
– Не подобает княжне вольно вести себя с простым людом.
– Разве я чего недозволенное творю?
– Именно, недозволенное, Катерина. Ты - княжна, а Никодим...то есть Берджу- холоп. Негоже якшаться с дворовыми. Ой, негоже, Катерина! Не забывайся, ты не чернавка, а княжеская дочь. И не порочь имени моего! Не желаю боле видеть тебя среди скоморохов и прочих холопьев. Княжне надлежит бывать в другом окружении!
– Но отец...
– растерялась Катя.
– В каком окружении мне надлежит бывать, среди напыщенных бояр?!
– Чтобы я не видал тебя боле со скоморохом!
– Батюшка, что стряслось? За что немилость такая?! Ты ведь никогда не запрещал мне водиться с Берджу? Сам говорил, что тебе любо глядеть, как мы резвимся?!
– То время ушло. Вы уж не малые дети. Тебе замуж пора.
– Но...батюшка, рано мне еще!
– Катерина распахнула свои голубые глаза.
– Смилуйся!
– Почто перечишь родителю?!
– Ты гонишь меня? Чем же я досадила отцу родному?
– Глупости говоришь, Катерина! Разве же я могу прогнать единственную дочь?! Господь с тобой! Не о том толкую я. А о том, что годов тебе ужо много, что не сенная ты девка. Потому надлежит достойно себя держать, как подобает княжне...Ну, а ежели ослушаешься и, как прежде, будешь дружбу водить с холопом, ей Богу прогоню из дому, чтобы не видать позору!
– строго закончил Василий.
– Ступай и поразмысли, об чем говорено было.
Катерина поднялась с лавки и пошла к себе в опочивальню. Села у окна и заплакала. Было у нее одно лишь утешение в жизни - Берджу, и того хотят отнять. Ни матери, ни бабки, ни брата или сестры. Тоскливо. А теперь и милого дружка требуют позабыть...
Под окном раздалось посвистывание.
– Берджу, - она выглянула и помахала ему рукой.
– Чего на гулянье не идешь?
– Отец запретил видеться с тобой.
– Значит, все? Наступило время расстаться?
– Не говори так, Берджу, не трави душу!
– заплакала девушка.