Эффект Грэхема

Кеннеди Эль

— Что?

Я беру свою сумку и перекидываю ремешок через плечо.

— Ты знаешь, сколько парней приставали ко мне за эти годы, просто чтобы быть поближе к моему отцу? Это не первое мое родео.

Я качаю головой, проглатывая растущую враждебность. Но я скажу, по крайней мере, Райдер прямо об этом говорит. Он не пытается пригласить меня на ужин, где он будет держать меня за руку и шептать ласковые слова, а потом попросит об одолжении.

Не смотря на все мои усилия, это горькое чувство всплывает наружу. Я и так была

в плохом настроении до того, как он застал меня врасплох, а теперь чувствую себя в тысячу раз хуже.

— Я знала, что ты придурок, но это новый уровень. Ты появляешься здесь, оскорбляешь мою игру, а потом хочешь использовать меня, чтобы подобраться к моему папе?

Он пожимает плечами в своем фирменном жесте.

— Что?

— А ты как будто его не используешь?

Я напрягаюсь.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Мы занимаемся в здании под названием Центр Грэхема. — Он смеется без особого юмора. — Если это не кумовство в действии, то я не знаю, что это такое.

Мои щеки пылают. Я знаю, что они краснеют с каждой секундой.

— Ты намекаешь, что я не смогла бы сама поступить в Брайар?

— Я говорю, что ты хороша, но я уверен, что твоя фамилия уж явно не мешает.

Я изо всех сил пытаюсь успокоиться. Дышу глубоко.

Тогда я говорю:

— Пошел ты.

И ухожу, потому что я полностью закончила этот разговоро. Я не собираюсь его развлекать.

Он не идет за мной, и я закипаю, когда через минуту сажусь в автобус команды.

Райдер ошибается. Брайар — и полдюжины других крупнейших хоккейных университетов — умолял меня поступить не из-за моей фамилии. Они хотели заполучить меня, потому что я хороша. Нет, потому что я великолепна.

Я знаю что я великолепна.

Но это не мешает плотине неуверенности прорваться, а потоку сомнений просочиться в мою кровь.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

ДЖИДЖИ

Растянулась на ковре

За мной все еще тянется темная грозовая туча, когда я возвращаюсь домой пару часов спустя. Потом я замечаю два огромных чемодана посреди общей зоны, и мое настроение поднимается.

— О Боже мой! — кричу я. — Ты дома?

В дверях появляется Майя Белл, сверкая своей ослепительной белозубой улыбкой.

— Я приехала! — кричит она очень драматично, прямо в стиле Дианы.

А потом мы обнимаем друг друга в одном из тех дурацких объятий, когда ты еще вроде как танцуешь и раскачиваешься так сильно, что чуть не падаешь.

— Что ты здесь делаешь? — Радостно спрашиваю я. — Я не ждала тебя раньше воскресенья.

— Мне стало скучно на Манхэттене. Плюс моя мать сводила меня с ума. Мне нужно было немного тишины и покоя.

— Черт возьми, она, должно быть, была просто невыносимой, если из всех людей именно ты жаждешь тишины.

Майя не, и я повторюсь, не тихий человек. Это не значит, что она неприятно громкая. Она просто разговорчивая.

—

Мама решила, что хочет найти мне мужа или жену, и я не имею права голоса в этом вопросе, — объясняет Майя, закатывая глаза.

— Серьезно? Как ты собираешься выйти замуж и стать суперзвездой операционных одновременно? Я чувствую, что сейчас может быть только одно или другое. — Майя получает степень по биологии в медицинской школе. Она хочет стать хирургом.

— Именно. Я не могу сосредоточиться на глупом супруге, когда бодрствую тридцать шесть часов подряд из-за хирургической ординатуры. Но попробуй сказать это моей матери. Она провела половину лета, допрашивая каждого дипломата, с которым мы сталкивались, о том, есть ли у них незамужние дети. Она даже составляет досье на кандидатов.

— По крайней мере, она смирилась, что это может быть жена.

Когда Майя призналась своим родителям в бисексуальности на первом курсе колледжа, ее маме потребовалось некоторое время, чтобы осознать это. В основном потому, что она думала, что это означает, что у нее никогда не будет внуков, которым можно было бы купить пони. В конце концов Майе пришлось усадить свою мать и объяснить, что если она все-таки сойдется с женщиной, то в наши дни однополым парам доступно множество репродуктивных возможностей. Это, вроде как, успокоило миссис Белл.

— Верно, — отвечает Майя. — Но, клянусь Богом, мне не нужно, чтобы моя мать сводила меня с кем-либо. Ты вообще знакома с ней? Она самый большой сноб на планете. Она выдаст меня замуж за какую-нибудь чопорную наследницу или принца, который носит кольца на мизинцах.

Майя продолжает потчевать меня историями из летних путешествий своей семьи. Мы открываем бутылку красного вина и садимся на диван, чтобы наверстать упущенное. Сначала меня это развлекает, но вскоре мои мысли возвращаются к событиям сегодняшнего вечера, пока я снова не становлюсь беспокойной и не начинаю чувствовать агрессию.

Нахер Брэда Фэрли и нахер Люка Райдера. И что, если мой пас перехватили сегодня? И что...

— Что, — весело говорит Майя, вырывая меня из моих мыслей, — моя история об этой нудистской греческой вечеринке тебе не подходит?

— Нет, это смешно. Прости. Мои мысли на секунду отвлеклись, и я снова начала кипятиться. Я была в ужасном настроении, пока не увидела твое великолепное лицо.

— Во-первых, мне нужно, чтобы ты продолжала сыпать комплиментами, потому что этим летом моя мать практически уничтожила мою самооценку. И, во-вторых, из-за чего мы волнуемся?

— Эмма Фэрли. Моя старая школьная подруга.

— Ааа, предательница.

— Да. — Я смеюсь над ее словами, но и чувствую укол боли, потому что, если бы вы сказали мне в выпускном классе средней школы, что мы с Эммой не будем дружить после школы, я бы сказала, что вы сумасшедшие.

Майя вытягивает свои невероятно длинные ноги и кладет их на кофейный столик.

— Итак, почему мы думаем о Злой Эмме?

— Ну, вообще-то, я больше думаю о ее отце. Сегодня вечером я узнала, что мистер Фэрли — новый главный тренер сборной США.