Его запретная малышка
Шрифт:
— Да.
Мне нравится его строгость, то, как он вовремя меня ставит на место, давая понять, что я была неправа. Я уважаю сильных людей, но если они предают или лгут, то им уже не будет прощения. В этом я в папу.
Глава 25 Денис
Пять дней в полной эйфории и отрыва от внешнего мира. Сегодня мы вышли на улицу в третий раз, Маня захотела покормить уток в соседнем парке. Оказывается, та квартира, что я снимаю, находится в очень
— Смотри, смотри, какие они забавные, Денис, ты видел, как они ныряют?
Маша оборачивается, глаза горят, на щеках румянец, на ней моя толстовка, облегающие бриджи и кроссовки, купленные в соседнем спортивном магазине. Она рвалась домой, чтобы переодеться и поговорить с папой, но я не отпустил.
Просто не мог физически оторвать ее от себя даже на несколько часов. Я не соврал Юлии Витальевне, я действительно болен. Прогрессирующее поражение всего организма, диагноз: острая необходимость в Марии Дымовой.
Сижу на скамейке, щурюсь от яркого осеннего солнца, вот Маша перегибается через перила, открывая моему взору упругую попку. Ерзаю на месте, всю ночь прижимал ее к себе, думал, сбежит. К болезни тела можно прибавить маниакально-психическое расстройство.
Нет, это не похоть, уж ее-то я могу отличить. Меня переполняет желание не только тискать ее голенькую, шептать на ухо непристойности, от которых моя девочка краснеет и возбуждается. Хочу быть с ней, и плевать, что девушка младше меня на двенадцать лет, что я ее преподаватель, что такие отношения неприемлемы в стенах учебного заведения.
И самое главное, что она дочь очень богатого и влиятельного папы.
Уволюсь к чертовой матери, в компанию ее отца дорога мне закрыта, это точно, буду шабашить репетиторством первое время. Мне, конечно, не потянуть такую девочку, но я попробую.
Все эти дни игнорировал звонки Евы, которая как специально начала писать всякую чушь — то как любит, то как ненавидит. Не понимаю, что нужно этой женщине? Она хотела развиваться, искать себя, заблудилась, что ли?
Пришлось заблокировать ее номер, а потом отец, здоровье которого налаживается, стал задавать вопросы о моей семейной жизни, которой уже нет. Вообще, не до них сейчас, я в кои-то веки счастлив.
— Денис?
— Да, милая.
— Ты слышишь меня?
— Нет.
Улыбаюсь как пришибленный, смотрю в ее карие глаза, волосы на солнце отливают темной медью. Красивая, до рези в глазах, и до такой степени запретная, что сердце колет в груди.
Она девочка другого уровня, воспитанная в роскоши и достатке, с отличным образованием, знанием нескольких языков. Я слышал, как она свободно говорила на французском с неким Анри, а потом по-немецки с партнерами по бизнесу отца.
— Что не так?
Все еще стоит в трех метрах от меня, облокотившись на резной забор, что окружает пруд.
— Все так. Иди ко мне.
Тяну руку, Маша смотрит еще несколько секунд, но идет, садится на мои колени, проводит рукой по волосам, трогает мой лоб, брови, скулы, отросшую за эти дни еще больше щетину.
— Если тебя переодеть в треники и фуфайку, ты будешь похож на сторожа этого парка, думаю, он именно такой.
Улыбается в мои губы, слегка касаясь их, а меня разрывает на части от нежности и страсти к ней.
— Маня.
— Да.
— Мне, наверное, придется уволиться.
— И пойти в сторожа? Почему?
— Я не могу встречаться со студенткой.
— А ты встречаешься?
— Конечно, у меня есть девушка — вот уже как пять дней. И если честно, ревную ее страшно, хочу запереть в своей квартире, научить жарить картошку и варить макароны, но у нее очень строгий папа, думаю, оторвет яйца и пожарит их сам.
Маша смотрит, почти не моргая. Серьезная такая.
— Я твоя девушка?
— Из всего моего словесного поноса ты выделила главное, ты умница. Конечно, моя девушка, моя малышка, желанная, нежная, страстная, невероятно красивая девушка.
Обнимаю крепче, горю рядом с ней, реально хочется схватить свою добычу и унести в пещеру.
— А что за ревность?
— А что за Анри?
— Пф… нашел к кому ревновать.
— А есть кто-то еще?
Теперь серьезен я.
Ревность вспыхивает во мне моментально, не думал, что я такой собственник в этом плане, всегда считал, что доверие — вот что является основой отношений, доверие не даст повода для подозрений и ревности.
— Нет. И не было. Был только ты, — она так это произносит, что я теряюсь. Действительно, был только я — был первым с ней во всем, черт, это реально дорого и ценно.
— Моя славная девочка, — целую, обхватив ладонью затылок, кусаю ее мной же искусанные губы. — Ты такая сладкая, словно булочка.
— Я ела батон.
— Объедала уток?
— Да.
Смеемся вместе как ненормальные, я не знаю, что она чувствует ко мне, но то, что происходит со мной — такого не было никогда. Мне сейчас не тридцать три года, а все восемнадцать и я по уши втрескался в эту девочку.
Я принимал совсем другие эмоции за чувства. Я и на Еве-то женился, потому что было пора, пришло время, мне исполнилось тридцать, девушка подвернулась красивая и строптивая.
— Тебе не обязательно увольняться, я не хочу этого. Какой мне тогда смысл ходить на пары?
— Смысл есть, надо учиться, ведь ты это любишь.
— Хочу быть бунтаркой и нарушать запреты. Ты знаешь, я все время жила правильно, ну, я так думала, что правильно. Слушалась отца, он очень строгий, но любит нас с Дашкой. Но при этом во мне такое огромное чувство вины перед ним за то, что мама ушла, родив меня.