Его жажда
Шрифт:
— Ты спрашивал меня, я ли "она"? Кто "она"? О ком ты говорил тогда, малыш?
Он смотрел на меня и молчал.
Не дожидаясь ответа, я прикоснулась к нему руками. По плечам пробежала странная дрожь. Я закрыла глаза и стала повторять ладонями силуэт его головы. Черты его детского личика. И с каждым таким касанием мне становилось все тяжелее и тяжелее оставаться беспристрастной. Все эти линии, изгибы. Впадинки и мельчайшие неровности ушек, носика, щечек. Все это… Давало мне очень странный посыл. Очень странную энергию. И я ее тут же принимала, не веря рукам. Не веря ощущениям.
Это было вовсе не то, что я ожидала увидеть. Тут происходило что-то странное, неописуемое. Не могла понять, что с этим делать и как назвать словами.
— Ты — это она? — повторил свои слова мальчишка. Которого я обнимала, прижимала к груди. А у самой катились слезы по щекам. Я не понимала, что с этим делать, как назвать, как объяснить.
Что со мной? Что с нами происходит? Почему?
Дороти увидела меня и окликнула:
— Все нормально?! Вы уже познакомились, я погляжу?!
Я с трудом поднялась с пола, подошла к ней. Взяла за плечи. Немного заикалась, оговаривалась, но задала главный вопрос.
— К… кто его родители?
Может, мои слова звучали слишком громко, чтобы быть похоже на шепот. Но Дороти моя настырность не понравилась.
— Зачем вы спрашиваете такие вещи при Робби? Мы никогда о таком не говорим.
Мы спустились вниз. Я не находила себе места. Все ходила по гостиной от стены до стены, не брала в рот ни кофе, ни печенья. Дороти рассказывала, как взяла малыша в приюте и дала ему имя, дала свою фамилию. Ей казалось, что она обеспечит мальчика будущим в своей дружной семье, а в итоге не знает теперь, что с ним делать.
Он их пугает, он говорит жутковатые вещи. Он замкнутый, бывает агрессивным без причины. Не хочет играть со сверстниками. Для открытой и традиционной во всех смыслах женщины из глубинки такой ребенок был испытанием. Он был бременем. Был обузой.
— Вы не пытались отыскать информацию о матери Робби? О его биологической матери? О ней хоть что-то известно?
— Это мне как-то поможет?
— Вам? — посмотрела я на женщину, переживающую за отца. — Вам, может, и не нет. Но это поможет Робби. Ему нужна та, которая родила его. Он ищет выход для энергии. Ему нужна поддержка, которой здесь он не находит.
— Но ведь для этого я вас сюда и вызвала, Камилла. Я думала, что вы поработаете с ним и…
— Я ему не мать. Это не мой сын. Мой сын погиб.
Я говорила это с таким упорством и даже остервенением, будто пыталась убедить в известном факте именно себя. Прежде всего себя, а не окружающих. В первую очередь себя саму.
Он погиб. Ребенок умер. Это не он. Этого не может быть. Нереально, Камилла. Просто нереально, надо выбросить из головы. Перестань. Прекрасти.
ХВАТИТ!
— Боже, я не знала, что у вас погиб ребенок… Мне очень жаль. Я соболезную. Давно это случилось?
— Четыре года прошло. Но я никак не могу отойти. До сих пор.
— Четыре года… — выдохнула Дороти. — Точно как нашему Робби.
— Извините, мне плохо. Надо выйти на улицу и подышать немного воздухом.
Голова кружилась, все шло кувырком. Казалось, что я вот-вот упаду от переизбытка эмоций. Схватила пальто, рванула к выходу, но как только открыла дверь, то увидела копов.
Через дорогу, прямо напротив дома, был припаркован экипаж полицейских. И как только они увидели меня, то двери открылись, из патрульной тачки вышли трое вооруженных мужчины. Один из них — мой Джош.
О боже. Только не это. Я не готова вернуться к нему. Только не теперь, не после всего увиденного и прочувствованного. Не хочу в эту клетку.
— Нет! — крикнула я и уперлась спиной в дверь с рождественским венком. — Нет, я не пойду! Не вернусь!
Хотела было вломиться обратно, но между мной и тройкой офицеров появился внедорожник. Он резко вынырнул из-за угла, затормозил возле самой дорожки к дому Дороти. И из окна мне помахала девушка в темных очках.
— Живей в машину! Босс велел тебя доставить! Срочно!
Я без разговоров села на заднее сиденье. Машина дернулась с места и оставила полицию ни с чем. Еще пара виляний по кварталам и выезд из города полевой дорогой — этого хватило, чтобы сбросить копов с хвоста.
Меня везли к Марселю. А я сидела как в бреду. И не могла перестать это делать.
Не могла перестать ощупывать свое лицо. Трогать его так, как прикасалась к Робби. Была жуткая странность — я как будто ощущала те же грани, что и полчаса назад. В то доме. Трогая ребенка, с которым не была знакома никогда до этого дня.
Что со мной происходит? Я схожу с ума?
20
Камилла
Меня привезли прямиком к Марселю.
Казалось, все дороги северных штатов вели к его логову — популярному ночному клубу. Сам он мне объяснил, что здесь неподалеку расположена тюрьма, в которой ему пришлось отбывать наказание. За преступление, которого он не совершал. Зато теперь Марса знали как несгибаемого руководителя ОПГ. Он был суров, авторитетен. Его боялись и уважали. А вскоре я сама убедилась в том, что все эти детали — они неслучайны. В определенный момент все ниточки сплелись и выстроились в одну прочную связь.
Даже тот факт, что на Севере работала его банда. Банда Марселя Дробински.
— Кэм, — встретил он меня возле машины, — с тобой все в порядке? Как ты?
— Я… — мотала я головой, все пытаясь переварить увиденное в Шервуде. — Со мной что-то странное происходит.
Я положила свои ладони ему на лицо и стала исследовать черты Марселя с закрытыми глазами. Все только подтверждалось. С каждым таким прозрением все аргументы против таяли, как снег на солнце. Но с каждой растаявшей снежинкой таяла и уверенность, что я вменяема. Потому что это не может быть правдой.