Эхнатон
Шрифт:
За всё время пребывания во дворце он лишь один раз видел жену Аменхотепа Нефертити, и то издалека. Она выходила из женского павильона в окружении служанок и рабынь, обмахивающих её опахалами, что-то рассказывающими и смеющимися. Пареннефер успел разглядеть только высокую прическу Нефертити, из-под которой выглядывала синяя шапочка, какие обычно использовали пожилые знатные дамы, когда у них выпадали все волосы, и нужна была подставка для парика. В домике прислуги судачили, что Нефертити – первая красавица Египта, но издалека Пареннефер бы не отличил её от её рабынь.
Ещё слуги шептались,
Пареннефер не знал, чем занимается Нефертити, но вот соправитель Аменхотеп был занят всегда. Он уверенно вышагивал по своему павильону и раздавал приказания всем, кто попадался под руку. Он вникал во все дела, от хода строительства заупокойного храма своего отца до стирки одежды. Он мог пройти мимо канала, в котором прачки стирают бельё, сказать, что они всё делаю неправильно и самому показать, как нужно, хоть раньше никогда и не стирал. Обычно в таких случаях он давал из рук вон плохие советы, но все им охотно подчинялись до тех пор, пока сам фараон не замечал, что он ходит в грязной и мятой одежде и не приказывал отменить распоряжения сына.
Однажды под волну активности Аменхотепа попал и Пареннефер. Наследник поймал его в коридоре и спросил, нет ли у него военных, которым можно доверять. Мол, ничего общего с семьёй Иуйи он иметь не хочет, и ему нужны собственные стражи. Помня о шуточной просьбе старого друга Майи сделать его военачальником фараона, Пареннефер назвал его имя, и того в этот же день доставили во дворец. Майя краснел, бледнел и падал ниц. Словом, вёл себя так же, как Пареннефер в свой первый день. Соправитель задал Майе несколько странных вопросов о богах, о Подземном царстве и о том, давно ли они с Пареннефером знакомы. Удовлетворившись ответами Майи, Аменхотеп сказал, что раз Пареннефер ему доверяет, то и он сам будет доверять. Майю оставили во дворце на должности личного стража соправителя и выделили ему комнату по соседству с Пареннефером.
Но иногда соправитель менялся до неузнаваемости. Он не бегал по коридорам, а сидел у окна или в саду и тихо смотрел, как колышутся листья, и течёт вода. Его глаза были полузакрыты, как будто он вот-вот уснёт, а голос становился тихим, как дуновение ветра. Удивительно, но голос наследника всегда был тихим, но почему-то его приказания слышали и с другого конца дворца.
В минуты такой сонливости наследник разговаривал только с архитектором, которого называл «учитель». Пареннефер не знал, о чём они говорят, но после бесед архитектор выглядел таким же задумчивым, как и его благородный ученик.
А потом умер фараон…
IX
Пареннефер зашёл в комнату Майи, откинув висящую ткань, преграждающую вход со двора прислуги. Его друг лежал на животе на кровати, наполовину свесившись и чуть не падая на пол. Раздавалось урчащее храпение, а в воздухе стоял запах кислого пива. На полу валялось несколько пустых кувшинов.
– Подъём! – громко крикнул Пареннефер.
Майя вскочил, привыкший к подобной побудке во времена службы городским стражем. Сейчас, будучи
– Что такое? – Майя был уже на ногах и тянулся за кривым мечом – главным оружием стражей.
– Старик зовёт, – ответил Пареннефер, имея в виду главного архитектора, – Приехал градоначальник Мемфиса, и фараону, да будет он жив, невредим, здрав, нужна вся его свита.
– О, Исида, зачем ему я, когда он и так жив, невредим…
– Майя!
– Да иду, иду. Ишь, какой ты стал послушный. Не то, что в детстве, когда мы кидались лягушками в бродячих торговцев, да? Сейчас-то ты на такое ни за что не решишься…
Пареннефер привык к вечным жалобам друга, который вместо того, чтобы благодарить его за место в царской свите, постоянно на что-то жаловался.
– Что это с твоими волосами? – заметил вдруг Пареннефер.
– А что с ними? – Майя примял вставшие дыбом после сна волосы.
– Ты верно седеешь!
– Врёшь!
Майя вышел из домика и направился к каналу с проточной водой, который использовали для мытья посуды или стирки одежды. Вода была мутной, и можно было увидеть лишь общие очертания лица, так что Майя не смог разглядеть седые волоски.
– Опять! – недовольно ударил он ладонью об ладонь, – Мне ещё нет и двадцати разливов Великой реки, а я уже похожу на своего отца.
– «Опять»? Так это давно началось?
– Да, во время прошлого летнего солнцестояния, полгода назад. С тех пор я мажу волосы чёрной пальмовой смолой, и это помогает. Но если помыться, то волосы опять седеют.
– Так ты не мылся полгода?
– Почему? Мылся, но голову не трогай.
– Ради Сехмет, отойди от меня подальше, пока мы не минуем кухню. Иначе мухи облепят не только тебя, то и меня!
Переругиваясь, они дошли до тронного зала фараона. Его здесь ещё не было, и члены свиты со слугами и рабами просто так слонялись и болтали. В дальнем углу стоял богато одетый вельможа. На нём была одета шкура леопарда, как на жреце, но на голове была бело-голубая шапка, какую носили чиновники. Рядом с ним была маленькая свита. Один человек держал опахало, ещё трое стояли просто так и не знали, куда девать руки.
– Это градоначальник Мемфиса, бывшей столицы, – сказал подошедший главный архитектор фараона Аменхотеп, сын Хапу, – Считаю, он будет просить деньги на содержание города, в том числе пустующего царского дворца.
– И этим захочет выманить фараона обратно в Мемфис, – добавил стоявший тут же Яхмес, – Всё-таки влияние семьи Иуйи идёт именно оттуда, да и градоначальник их человек.
– К сожалению, и в Фивах есть люди, которым выгодно вернуться в старую столицу… – заметил архитектор, имея в виду мать и жену фараона, Тейе и Нефертити, обеих из рода Иуйи, а так же отца Нефертити Эйе, «отца бога» и на данный момент сильнейшего представителя военной аристократии в Фивах.
– Встречайте! – послышался у дверей голос слуги-глашатаего, – Владыка Обеих Земель, сын лучезарного бога Амона, воплощение божественного царя Гора, земной сияющий солнечных диск Атон, фараон Аменхотеп, да будет он жив, невредим, здрав!