Эхнатон

Рудакова Елена

Пареннефер взял в руку самую тонкую кисть, обмакнул её в чёрную краску и поднёс к папирусу. Рука ужасно дрожала, и он тщетно пытался успокоиться, глубоко дыша. Зажмурившись, Пареннефер сделал первый мазок в верхней части листа, и открыв глаза, понял, что получилась часть пышной сине-золотой тканевой короны на голове наследника. Он всегда больше доверял своей руке чем голове, и поэтому зачастую начинал рисунок с нескольких случайных мазков, которые потом складывались в единый сюжет. Конечно, это было неправильно, ведь на самом деле рисунок должен начинаться с… молитвы богам!

О

нет, как он мог так опозориться перед сыном фараона, как мог совершит богохульство в доме земного бога! Пареннефер забыл прочесть хвалу богам перед началом работы, и теперь его, наверное, казнят.

«Нет, сосредоточься! – строго сказал себе Пареннефер и до боли сжал кисть, – Что сказал архитектор? Он сказал, что я должен изобразить наследника таким, какой он есть в реальности. Может он и требует от меня богохульства? Иногда к нам в мастерскую дяди Туту приходили вельможи и заказывали сюжеты, которые мы не могли выполнить. Например, одни хотели, чтобы мы изобразили их одного роста с богами. Другие – со знаками власти, как у высших жрецов. А одна аристократка однажды вообще заказала её портрет на папирусе не в профиль, а анфас… Но для наследника престола не может существовать никаких ограничений, раз сами боги на его стороне. Значит, они простят и меня, простого ремесленника, если я угожу сыну бога».

Рассудив так, Пареннефер набрался храбрости и принялся за работу. Он сразу увидел, как сложатся его первые мазки на папирусе и теперь лишь внимательно вглядывался в черты лица наследника, чтобы не упустить деталей. Они хотят, чтобы он изобразил на бумаге его лицо без прикрас? Что ж, будет так. Порой Пареннефер сидел на берегу Нила и рисовал на песке мир таким, каким он предстаёт перед глазами людей, а не таким, каким его показывают рисовальщики. Теперь у него есть шанс изобразить это на папирусе лучшего качества. И пусть за это ему отсекут голову, сейчас он покажет всё, что держал в себе несколько лет!..

– Готово, – сказал Пареннефер и отложил кисть. Он нарисовал весь портрет по привычке одной кистью и только сейчас вспомнил, какой у него был выбор.

– Так быстро, – удивился наследник и встал с трона.

Они с архитектором подошли к столу перед Пареннефером и посмотрели на его картину.

– А я же говорил! – гордо сказал старик – Наконец-то тот, кто нам нужен!

– Да. Спасибо тебе, Аменхотеп, сын Хапу, за такого рисовальщика, – наследник повернулся в Пареннеферу и спросил, указывая на архитектора, – Этот шакал ведь объяснил, как тебе нужно нарисовать меня? Я знаю, он устал от того что мне не нравятся рисовальщики и просто сам рассказал тебе секрет.

– Наследник, как ты мог так обо мне судить! – притворно испугался архитектор.

– Главный архитектор фараона, да будет он жив, невредим, здрав, сказал мне лишь, что я должен изобразить наследника Аменхотепа таким, каким он есть на самом деле.

Наследник сложил руки на груди и пристально посмотрел в глаза Пареннеферу, так что тот заметил кое-то новое. В левом, голубом глазе наследника были две карие точки, как будто боги наполнили один его глаз кристально-чистой голубой водой, а другой – тёмным пивом.

Причём пива было настолько много, что две капли перекатились чрез край и попали в глаз с чистой водой.

– Почему ты изобразил меня так? – спросил наследник.

– Потому что вы так передо мной сидели.

– Так сядь я боком, ты изобразил бы меня в профиль, а не в анфас, как ты нарисовал?

– Может быть.

Наследник улыбнулся, и Пареннефер вспомнил улыбку, которую видел во время праздника Сед.

– Что ж, мастер Пареннефер. Назначаю тебя моим главным рисовальщиком!

IV

Пареннефер вернулся в мастерскую, когда небо уже посветлело на востоке, и бог Ра вот-вот должен был появиться на лодке из-за горизонта и поплыть по небесному Нилу.

Мастер Туту до сих пор не ложился. А спал он, как и многие другие работники прямо в мастерской. Он не давал спать остальным людям, и поэтому, когда Пареннефер вернулся, злился не только мастер Туту, но и остальные.

– А я думал, тебе можно доверять! – начал дядя, сложив руки на груди, – Думал, что мой племянник не из тех разгильдяев, которые пропивают задаток! Думал, что смогу положиться на тебя в заказе с самим главным архитектором фараона, да будет он жив, невредим, здрав! А ты, Пареннефер, друг шакала, взял у него деньги, и не постеснялся явиться в мастерскую на утро! А где посуда? Ты и её продал и пропил?

После событий ночи Пареннеферу не хотелось спорить с дядей. Он просто подождал, пока добрый, но упрямый мастер Туту скажет всё, что думает, потом отвёл его в сторонку подальше от ушей работников и рассказал обо всём.

Дядя не перебивал, только иногда задавал вопросы. Пареннефер подозревал, что тот сразу же скажет: «Они говорили не обо мне, это другой мастер Туту!», но этого не произошло. Когда Пареннефер закончил, дядя лишь покачал головой и с улыбкой сказал:

– Я и не думал, что Аменхотеп до сих пор меня помнит…

– Какой Аменхотеп? – удивился Пареннефер.

– Архитектор, конечно! Не думаешь же ты, что я стану называть по имени наследника фараона, будущего наместника Гора на земле? Хотя мне до сих пор кажется, что нынче это имя слишком популярно. Знаешь, в былые дни мы с Аменхотеп не раз попадали в нелепые ситуации из-за того, что его звали так же, как фараона и сына фараона. Конда нашего правителя ещё звали Аменхотепом, а не Небмаатра…

– Подожди, так всё это правда? И то, что вы с главным архитектором работали в Карнаке, и тебя прогнали жрецы Амона? И то, что ты играл с царскими наследниками и жил в Мемфисе?

– Я надеялся, что моё прошлое не коснётся тебя. Я не рассказывал об этом моему брату, твоем отцу, потому что теперь это всё не имеет значения. Но я счастлив, что тебе судьба улыбнулась шире, чем мне, и что она свела тебя с Аменхотепом… Он может показаться безумцем, но поверь, он станет тебе верным другом. Если двор не испортил его, ты сможешь рассчитывать на его совет. А имя в друзьях главного архитектора, ты сможешь рассчитывать на карьеру при дворе. Скажи Аменхотепу, чтобы он позаботился о тебе в память обо мне.