Эхо вечности. Багдад - Славгород
Шрифт:
Повеселели мы. После обеда опять работали на тех же местах: я чистил картошку, хлопцы пилили-кололи дрова. И опять в конце работы повар не дал мне поесть. Так что немцы разные бывали... Повар оказался сволочью.
Привел нас в лагерь тот самый немец, что и забирал, сдал чин по чину.
Ну, раздал я в своем кругу принесенные угощения, конечно, часть и себе оставили. После этого дней 5 не ходил на работу — у меня была еда и я себя поддерживал.
С тех пор и пошло дело, я начал оживать. А чтобы не так противно было на немцев работать, я придумал поворачивать все так, что работаю для своих — взялся других пленных опекать, приносить им еду, подкармливать. Я вдруг остро понял истину, что человек рождается, чтобы жить для других. Вот здесь она мне очень пригодилась, помогала выживать, не отчаиваться. В лагере много было больных, слабых, немощных, кому требовалось внимание сильных людей, добрых людей. Вот ради них я и старался. И вообще с тех пор я всегда находил возле себя кого-то слабее, кто нуждался в помощи, и старался выживать ради них.
Ну, короче, все время много работал. Но не всегда мне везло. Когда как попадало, бывали хорошие бригады, но бывали и не очень. Это ведь был пересыльный лагерь».
Страшная правда
Потом Борис Павлович работал и в других местах. Севастополь еще не был взят, и он не знал, что там происходит.
Тем временем немцы из пленных организовали лагерь рабочих батальонов, чтобы строить дороги. Ну, эти горные дороги, которые просто камнями выстилали, чтобы топкой грязи не было. Борис Павлович попал в район села Биюк-Каралез[26], это вроде Южный Каралез или что-то подобное. Там они работали.
И вот в один из дней в лагерь пригнали особенно большую группу солдат, среди которых Борис Павлович увидел знакомые лица. Это были бойцы из его 772-го стрелкового полка во главе с некоторыми офицерами. Они-то и рассказали ему правду о последних днях Севастополя.
Оказалось, что немцы его взяли, почему и пленных так много появилось — защитников Севастополя не смогли вывезти из окружения. Офицеры удрали на подводных лодках, а солдат бросили. Да каких солдат? Проверенных и стойких, преданных своей стране. Позор!
И они все оказались в плену. С горечью однополчане рассказывали Борису Павловичу обо всем этом, о последних днях выдохшейся защиты... Борис Павлович невольно сравнил свое положение с положением этих преданных солдат... Враги вырвали его из боев и это он ставил себе в укор... Но этих людей, кто до последнего мгновения оставался в окопах, с оружием в руках, не в чем было упрекнуть. Какую горечь должны они испытывать от такого откровенного предательства?! Солдаты ведь были в совершенно беспомощном состоянии и не могли обороняться, ибо попали в настоящий капкан: стрелять было нечем, есть-пить нечего и бежать некуда.
Как выживать и за что после такого предательства бороться? Можно ли его простить своей стране?
И тут же Борис Павлович понимал, что такое предательство простить можно, ведь не обязательно погибать всем в безвыходной ситуации.
В этой связи вспоминается один из эпизодов в эпопее А. Чаковского «Блокада». Там юные влюбленные — Анатолий Валицкий, сын академика архитектуры, спортсмен, красавец, и Вера Королева, чрезвычайно приличная девушка, студентка медицинского института — невольно оказываются во вражеском тылу. Лесами и малохожеными тропинками они пытаются пройти к своим. По дороге они встречают разведчика, который обладает очень ценной информацией. Разведчик понимает, что может не дойти до своих, и доверяется Анатолию: сообщает ему разведывательные данные и поручает донести их до его руководства. Он называет адрес и имя того, кому предназначена эта секретная информация. В связи с этим он также наказывает Анатолию непременно выжить, любой ценой, иначе страна понесет неисчислимые жертвы.
Разведчик погиб, и с этой поры жизнь Анатолия стала почти бесценной, она переросла личное значение и стала вровень с ценой народного достояния — во что бы то ни стало он должен был уцелеть и выполнить задание, полученное от погибшего. Но Анатолий с Верой попадают в плен.
У Анатолия на глазах девушку насилует группа немцев, тем не менее он оставляет ее в их руках, а сам убегает. Он дошел до Ленинграда и донес секретные сведения по назначению. Он выполнил миссию, возложенную на него судьбой.
Вера тоже выжила, добралась домой, но она никогда не простила Анатолию его поступка, который посчитала предательством. Она не знала обстоятельств, вынудивших Анатолия так поступить, а судила строго, безапелляционно. Но зритель остается на стороне Анатолия, потому что знает истину! Следование истине вопреки чувствам и есть подвиг.
Вот так было и с удравшими из-под Севастополя военачальниками. Видимо, они как специалисты представляли очень большую ценность, коли за их спасение страна заплатила страданиями десятков тысяч простых солдат, а возможно и жизнями многих из них.
Конфликт общенародных и персональных интересов — это самая сложная, самая трагическая житейская коллизия, достигающая пиковых значений в условиях войны.
Об этой же проблеме снят знаменитый фильм Василия Ордынского «Красная площадь» (выпуск 1970 г.). Она вообще является одной из вечных тем мирового искусства и очень часто присутствует в классических произведениях.
Но пока эта коллизия не касается нас или наших родных, мы можем только сочувствовать ее участникам, решающим неразрешимые задачи. Нам тогда легко быть объективными. Но не дай бог... кому-либо попасть под эти жернова! Тут мы восклицаем, подобно героине пьесы Эжена Скриба, прекрасно показанной Ю. Карасиком в фильме «Стакан воды»: «Европа может подождать!»
Не все имеют мужество и гражданственность Сталина, сумевшего отказаться от спасения сына.
Но вернемся к севастопольцам. Немцы, боявшиеся массового героизма солдат, что они пойдут на смерть, но нанесут им последний ощутимый удар, пользовались моментом и сеяли в их сердцах еще большую горечь, бросали листовки с текстом: «Вам остается только станция Буль-Буль» — дескать, иди топись, солдат. А не хочешь — сдавайся в плен.
И вот среди новых пленных однополчан Борис Павлович встретил ребят, с которыми воевал еще в Геническе, а потом вместе с ними прошел вдоль Азовского моря.
«Один из них — Игорь Волох, из нашего Волоского, а два других — из Верхнеднепровска, фамилий не помню. И говорят они мне при встрече:
— Командир, — они моего имени не знали, — ты что, в лагере?
— В лагере, — отвечаю.
— Ты не дома?!
— Как я могу быть дома?
А немцы перебежчиков и даже пленных отпускали домой, если их дом находился на оккупированной территории. Они выписывали таким лицам пропуска и отпускали. Ну если бы я был перебежчиком, то и меня бы давно отпустили. Славгород же был в глубоком немецком тылу.