Экспедиция инженера Ларина
Шрифт:
ГЛАВА 17 ТОРЖЕСТВЕННОЕ ОБЯЗАТЕЛЬСТВО
Океан замер под прозрачным утренним небом.
«Ураган» и «Ястреб» стояли рядом. На палубах не было видно ни души. Но вот почти одновременно раздались два пронзительных свистка. Суда ожили. Заработали лебёдки. Через полчаса «Ураган» и «Ястреб» снялись с якорей и медленно стали удаляться от острова. Сначала они шли одним курсом, потом «Ураган» басовитым гудком распрощался с «Ястребом» и круто повернул на юг. Остров был виден в течение полудня, к вечеру он уменьшился до едва заметного голубого мазка в северо-восточной части безбрежного Тихого океана.
В
— Ну, что же вы решили? — обратился Ларин к Вершинину. — Поговорили с людьми?
— Вся команда горячо поддержала наш комсомольский почин. Только вот Щербань с Новиковым…
— Слушайте, Вершинин, бросьте, — сверкнул глазами Щербань. — Достаточно из меня кишки выматывали!
— Вымотаешь у вас! С вами разговаривать — два куля соли надо съесть.
— Я, кажется, ясно объяснил вам, — продолжал Щербань, не обратив внимания на реплику Вершинина. — Могу ещё раз повторить. Я согласен соревноваться за быстрейшее освоение новой техники, за перевыполнение экспедиционного плана. Машины в мою вахту будут работать с точностью швейцарских часов. А насчёт того, как жить, как провести свой досуг, — извините, соревноваться не желаю. И вообще объясните мне, пожалуйста, что значит жить по-коммунистически?
— Я вам с Новиковым целый час объяснял. — Вершинин налил себе стакан чаю, в задумчивости провёл рукой по мягким волосам и устало, монотонно продолжал: — Жить по-коммунистически — прежде всего значит всегда быть морально стойким…
— Опять лекция, — поморщился Щербань. — Вы что, думаете газет мы не читаем, радио не слушаем?
Вершинин покраснел. Щербань попал в самое больное место: была у третьего помощника слабинка — любил поучать.
— О чём вы спорите? — Усков посмотрел на Щербаня. — Мы все слышали, Николай Петрович, как вы в прошлый раз говорили об облике человека будущего. Но вы глубоко заблуждаетесь. Со временем вы сами убедитесь в этом. Специалистом не так уж трудно стать — вон сколько институтов в стране, а вот настоящим человеком сделаться — куда труднее и сложнее.
— Это я понимаю, Иван Константинович, — наклонил свой чуб Щербань. — Но нельзя же всю команду «Урагана» стричь под одну гребёнку. Я, например, не хочу заниматься художественной самодеятельностью.
— А кто вас заставляет? — спросил Ларин.
— Кто? Вершинин, конечно, — Щербань бросил насмешливый взгляд на третьего помощника. — Через художественную самодеятельность он хочет приобщить моряка к искусству.
— Сейчас проверим, — сказал Ларин, принимая от Вершинина проект договора. В кают-компании некоторое время царило молчание. Потом Ларин поднял глаза на Щербаня. — Проект договора вполне, вполне приемлем. Ознакомьтесь, Иван Константинович. Я с радостью поставлю свою подпись под договором. Только вот об искусстве и творчестве Вершинин толкует не то что неправильно, а скорее однобоко, немного упрощенно, что ли.
— В чём эта упрощенность? Я не согласен с вами, Василий Михайлович.
— Охотно объясню, — сказал Ларин. — Вы хотите научить людей воспринимать большое искусство через художественную самодеятельность. Вы хотите, чтобы одни у вас занимались в драмкружке, другие сочиняли стихи, третьи посещали музыкальный кружок. Конечно, в команде найдутся люди, которые охотно будут участвовать в художественной самодеятельности. Ну, а если человек не хочет участвовать? И пусть не участвует. Главное — в умении воспринимать искусство. Я, например,
— А для меня — хлюпик какой-то, — бросил Щербань.
— Вот видите, — улыбнулся Ларин, — мы, очевидно, по-разному представляем себе не только образ Гамлета, но и шолоховскую Аксинью, её душевный мир, внешность. Однако в этом я не вижу беды. Хуже, если, глядя на картины Левитана или слушая музыку Чайковского, человек остаётся холоден, равнодушен. В таком случае это просто духовно бедный человек, и наш долг помочь ему воспитать в себе эстетическое чувство…
— Но, Василий Михайлович, — возразил Вершинин, — самодеятельность мы должны развивать.
— А кто говорит, не должны? Но в договор такой пункт, пожалуй, не следует включать.
— Договор все будут подписывать?
— Все, все, — сказал Усков.
— Как же теперь быть с Поленовой? — спросил Вершинин.
— А что с ней?
— После вчерашнего случая как-то неудобно…
— Почему же ей не подписать? — удивился Ларин. — Мы же для того и организуем соревнование, чтобы воспитывать людей, готовить их для жизни в коммунистическом обществе.
— А мы ей всё же всыплем по комсомольской линии. На первом же собрании.
— Так это тоже одна из воспитательных мер, дорогой мой, — усмехнулся Ларин.
— Вот что, — сказал Усков, поднимаясь. — Я сам поговорю с людьми, с каждым в отдельности. И не будем тянуть с этим делом.
…Мерно вздымалась широкая грудь океана. Волны лениво плескались о борт «Урагана». На чёрном небе блестели крупные звёзды. Океан отражал свет звёзд и был усеян множеством белых точек. Они мерцали и переливались на его чёрной поверхности. На «Урагане» вспыхнули прожекторы; тьму ночи рассекли огненно-рыжие мечи. Звёзды померкли. «Ураган», замедляя ход, остановился. И сразу же стало тихо. Только слышался мягкий шум волн. Потом тишину расколол гудок. Набирая силу, он долго будоражил ночной океан.
Палуба «Урагана» ярко осветилась. Моряки выстроились в две шеренги у стола, покрытого красным кумачом. На столе лежал лист бумаги, на котором крупными буквами было выведено: «Договор о коммунистическом соревновании». Соболев и Данилов приготовились к поднятию флага и по команде «смирно» замерли у флагштока.
— Поднять государственный флаг! — раздался голос капитана из рубки.
Красное полотнище с изображением серпа и молота и пятиконечной звезды медленно взвилось вверх.
Лица моряков, освещённые светом прожекторов, были торжественны. Все молчали. Молчала ночь. Молчал океан. И тишина подчеркивала праздничность обстановки.
Моряки один за другим подходили к столу и ставили свои подписи под договором.
И ночной океан, и серп и молот в лучах прожекторов, и праздничные лица товарищей вызывали в душе Соболева широкое чувство радости и гордости, глаза у него блестели. Поставив свою подпись, он выпрямился я взволнованно запел:
Вперёд заре навстречу…Песню сразу же, словно по команде, подхватили все. Моряки ставили подписи и пели:Смелей вперёд и твёрже шаг,И выше юношеский стяг.Мы — молодая гвардияРабочих и крестьян.