Экспо-58
Шрифт:
— Ну-с, и какова же ваша трактовка?
— Трактовка чего?
— Ну, всей это ситуации, случившейся за последние два дня. Как, по-вашему, что произошло?
— Да, нам интересно знать вашу точку зрения.
Томас с удивлением посмотрел сначала на одного, потому на другого господина. Кажется, их интерес был неподдельным.
— Ну… — сказал Томас. — Я вижу это следующим образом…
Он глубоко затянулся сигаретой и начал излагать:
— Тони, то есть мистер Баттресс, работал в британском павильоне, был научным консультантом по аппарату ZETA и некоторым другим экспонатам. Потом он сдружился с мистером Черским, редактором «Спутника». Я так полагаю, что вы слышали некоторые их разговоры и наверняка встревожились. Тони немножко радикал, в безобидном смысле этого слова. Поддерживает кампанию за ядерное разоружение, голосует за лейбористов и прочее. И случилось так, что над ним возобладали социалистические взгляды, и мистер Черский быстренько перетащил его на свою сторону. А Тони прихватил распечатки чертежей по ZETA и его реконструкции и отдал все это советским ребятам, и вполне может быть, что прямо сейчас он сидит в их посольстве и рассказывает все наши секреты.
Томас взглянул на своих собеседников, ища у них поддержки:
— Ну что, я прав?
Редфорд повернулся к Уэйну:
— Что скажете, коллега?
— Ну, похвальная попытка попасть в цель. Два балла из десяти.
— И еще один — за богатое воображение.
— Ладно, три балла. Мы не жадные.
— Как? — удивился Томас. — Вы хотите сказать, что я не прав?
— Абсолютно.
— Промахнулись по полной.
Томас сердито засопел:
— Тогда — какого черта?! Зачем меня сюда притащили?
— Ну… — сказал Уэйн, стряхивая в траву пепел от сигареты, — во-первых, ваш друг Тони, то есть мистер Баттресс со своим аппаратом. Давайте начнем с него. Он наверняка рассказывал вам, или вы могли прочитать это в прессе, что несколько недель назад руководитель проекта ZETA сэр Джон Кокрофт объявил громогласную новость. Я, конечно, не ученый, не шибко разбираюсь в тонкостях. Может мистер Редфорд нам поможет?
— И мне слабо, — сказал Редфорд, грустно покачав головой. — Я вообще в этом не секу.
— Ну, во всяком случае, в январе этого года сэр Джон объявил, что его команда ученых добилась эффекта нейтронных вспышек, причем в таком количестве, что можно было уже говорить о получении термоядерной реакции. Я правильно формулирую?
— Без понятия. У меня нет научной степени.
— Ну, тогда я продолжу своими словами. Эта штука называется ядерный синтез. И с этой сенсацией сэр Джон вышел к прессе. Первый раз с незапамятных времен британская наука могла позволить себе гордо распустить свой павлиний хвост. Трижды ура, как говорится, сэру Джону, и козья морда — русским, потому что мы молодцы! Ну, и тогда ваши ребятки с Бейкер-стрит предлагают изготовить копию аппарата для демонстрации на Брюссельской ярмарке. Все это было проделано с полным соблюдением секретности, но только копия не раскрывала принципиальных моментов — как все это работает. Вы следите за моей мыслью?
Томас молча кивнул.
— Чудненько. И вот мы все в Брюсселе, отлично проводим время, все сливаются в экстазе, мы прославляем наши достижения перед лицом всего мира… А между тем сэр Джон со своими умниками продолжают корпеть над своим аппаратом, проводя все новые и новые испытания. И вот, как раз на днях — представляете? — еще одно открытие! Прорыв. Правда, не такой революционный по сравнению с прежним. Вдруг их аппарат ZETA выдает нечто неожиданное, не думали не гадали!..
— Так что же это было? — спросил Томас.
— Увы. Аппарат — не работает.
Мистер Уэйн сделал паузу и закурил вторую сигарету. Томас переваривал информацию. Мистер Редфорд просто молчал.
— Похоже, что сэр Джон поспешил объявить о своем открытии, — продолжил, наконец, Уэйн. — Так называемые нейтронные вспышки оказались результатом обычных технических неполадок. И сэра Джона остается только забросать тухлыми яйцами. А между тем копия аппарата — наш позор — стоит на самом видном месте среди наших других экспонатов в Брюсселе, а ваш приятель мистер Баттресс рассказывает всем направо и налево об этом чудесном изобретении, обещающем решить все проблемы человечества, связанные с получением энергии, на несколько веков вперед. Ну, понятно, что Лондон не мог долго мириться с таким положением вещей. И вот, вчера утром позвонили из Уайт-холла и велели быстренько паковать чемоданы, а Тони Баттресс вынужден был подчиниться приказу.
— Так он что, вернулся обратно в Лондон? И больше сюда не приедет?
— Боюсь, что нет, — сказал мистер Уэйн. — Ну, не грустите. Зато теперь вся комната в вашем распоряжении.
— У каждой тучи есть серебряная прокладка и все такое, — поддакнул мистер Редфорд.
Томас смущенно умолк. Он совершенно запутался.
— Но… в таком случае… Если Тони тут ни при чем, тогда при чем тут я?
— Все дело в мистере Черском, — сказал Редфорд. — В нем и в мисс Паркер.
— Вы про Эмили? — удивленно переспросил Томас.
— Именно.
— О девушке из Висконсина.
Мистер Редфорд наклонился поближе к Томасу и спросил:
— Что конкретно вы знаете об этой особе?
— Ваши впечатления? — проидвинулся с другой стороны его товарищ.
— Как она вам?
— Что скажете?
Томас надул щеки, прикидывая:
— Ну, даже не знаю. Очень милая и привлекательная девушка. Я как-то не задумывался на эту тему.
— А следовало бы.
— Вам непременно стоит побольше думать об Эмили, и поменьше — об Аннеке Хоскенс.
Томас сидел совершенно обескураженный.
— Эмили Паркер, — с нажимом произнес мистер Уэйн, — влюблена в Андрея Черского.
— Да откуда вы знаете?
— Я вас умоляю. Вы же видели, какое у нас оборудование. Мы знаем обо всем происходящем на выставке.
— Но она девушка Тони, по крайней мере, была ею последние пару месяцев, — возразил Томас.
— Это вы так думаете. И он так думает. Но мы-то знаем. Все это время она тайно встречалась с Черским, гораздо чаще, чем с мистером Баттрессом.
— Допустим, — сказал Томас, не успевая за мыслью своих собеседников. — И что такого, если молодая американская девушка влюбилась в русского журналиста? Здесь в Брюсселе многие заводят романы. Что в этом необычного?
— Андрей Черский — никакой не журналист, — пояснил мистер Редфорд, — а высокопоставленный чин из КГБ.
— А Эмили Паркер, — продолжил мистер Уэйн, не дав Томасу опомниться, — не простая американская девушка, а дочь профессора Фредерика Паркера, который является светилом в области ядерных исследований.