Экстренный контакт
Шрифт:
— Как дела, Гарри?
— Мэм. — Тон стюардессы переходит от раздраженного к взбешенному. — Я вынуждена попросить вас убрать телефон.
— Гарри, одну секунду. — Я отключаю звук и поворачиваюсь к стюардессе с ее властным видом. — Послушайте, я знаю, что вы просто выполняете свою работу, но я всю жизнь ждала этого звонка. И вы не можете всерьез говорить мне, что из-за моего iPhone этот самолет разобьется.
— О, боже, — бормочет Том.
Стюардесса хмуро смотрит на меня, совершенно не обращая внимания на мои крайне рациональные доводы.
Я улыбаюсь ей той же
— Может, вы просто попросите пилота подождать? Мне нужно всего пять минут.
— Кэтрин. — Тон Тома резкий. — Серьезно?
— Да, Том, это серьезно. — Я включаю звук. — Извини за это, Гарри. Что случилось?
У меня нет шанса узнать это, потому что Том выхватывает телефон из моих рук, завершает звонок и пытается исправить ситуацию, но уже слишком поздно.
У стюардессы либо были корыстные цели, либо счеты, которые нужно было свести.
Потому что через пять минут самолет взлетает.
Но меня на нем нет.
ГЛАВА 17
TOM
23 декабря, 16:19
Я всегда считал себя относительно терпеливым человеком, особенно в том, что касается путешествий и всех неизбежных неудач, которые с ними связаны.
Эту черту я усвоил в раннем возрасте, будучи старшим из четырех детей. Каким бы четким ни был маршрут или точным список вещей, составленный мамой, семейные поездки и летние каникулы всегда сопровождались спущенными колесами, забытыми ингаляторами, ссадинами и множеством споров.
Даже если моя роль в этом хаосе была невелика, мне приходилось исправлять ситуацию, сохранять спокойствие и «подавать хороший пример». Меня никогда не смущала дополнительная ответственность, и чем старше я становился, тем больше ценил свою способность избегать кризисов и справляться с ними.
А потом в моей жизни появилась Кэтрин Тейт, женщина, которая работает почти исключительно в кризисном режиме и тем самым бросает вызов всему, что, как мне казалось, я знал о себе. А именно, что у моего терпения есть предел и что она, и только она, может превратить мою спокойную, предсказуемую жизнь в чертову зону боевых действий.
— Обязательно было использовать фразу «я адвокат», — ворчу я на нее.
— Я адвокат, — говорит Кэтрин искренне оскорбленная. Как будто она пострадавшая сторона в этой ситуации. Что, полагаю, технически так и есть.
Но прямо сейчас я склонен думать, что моя нынешняя ситуация намного, намного хуже, чем любое сотрясение мозга или наложение швов.
И, если уж на то пошло, мне интересно, не заразно ли ее сотрясение, потому что у меня болит голова.
Я говорю «интересно», потому что на самом деле не так уж хорошо знаком с головной болью. По крайней мере, теперь. На самом деле, думаю, что моя последняя головная боль была связана с моим первым браком. Браком с этой женщиной, которая, по сути, представляет собой ходячую, говорящую, разглагольствующую мигрень на каблуках.
— Черт, — бормочет она. — Теперь Гарри не берет трубку.
Она хмурится и смотрит на меня, как будто
— Тебе не кажется, что стюардесса немного перестаралась? — спрашивает Кэтрин. — Выгнав нас из самолета?
— Выгнав тебя из самолета, — быстро поправляю я. — Я решил последовать за тобой.
И если быть честным, Кэтрин не ошибается насчет чрезмерной реакции стюардессы. То, что Кэтрин выпроводили из самолета за то, что она воспользовалась своим мобильным телефоном, действительно кажется перебором, но Кэтрин умеет вызывать в людях крайности.
— Почему ты это сделал? — спрашивает она, хмурясь на меня.
— Что сделал?
— Последовал за мной?
Я свирепо смотрю на нее.
— Это твой способ сказать спасибо?
— О, боже, мы снова это делаем, да? Благородный Святой Том жертвует всем, что ему дорого, чтобы поступить правильно в пылу катастрофы? Я в порядке, Том. Со мной всегда все было в порядке, и мне не нужно, чтобы ты бросался меня спасать.
— Остынь, Кэти, — огрызаюсь я, мое терпение близко к пределу. — Всего пару часов назад ты была в больнице, и, если бы не я, ты бы либо все еще была там, либо отрубилась на своей кровати дома, возможно, никогда больше не проснувшись.
— Не стоит так надеяться. — Она смотрит в сторону, потом снова на меня. — Спасибо, — говорит она с явной неохотой. — За то, что вышел из самолета.
Я поднимаю бровь.
— Это начало. А как насчет извинений? За то, что так и не улетели?
Ее губы складывается в упрямую линию.
— Я заглажу свою вину, — говорит она, и это, пожалуй, самое близкое к извинениям. Они никогда не были ее фишкой.
Я фыркаю.
— Как?
Она кладет руку на бедро, постукивая ногтями, пока думает.
— Ну, сначала мне нужно сходить в туалет. Но когда вернусь, то найду новый способ доставить нас в Чикаго. Уверена, мы сможем достать пару билетов на поезд.
— Поезд? — повторяю я недоверчиво. — Что, все дилижансы переполнены?
— Смейся сколько угодно, но путешествия на поездах снова набирают обороты. Я читала об этом в «Нью-Йоркере».
— О, ну, если «Нью-Йоркер» так сказал...
Кэтрин вскидывает руки.
— Ну, хорошо, Том. Давай послушаем твое лучшее предложение. Может, ты позвонишь на Северный полюс и спросишь, не удастся ли тебе прокатиться с Сантой, поскольку я уверена, что ты внесен в список хороших детей.
— Знаешь что? Это может стать реальной возможностью, потому что такими темпами я, похоже, не попаду домой до сочельника.
Я изо всех сил стараюсь не думать о том, что это означает для моих планов относительно кольца в сумке. И о том, какой ответ я получу на предложение руки и сердца.
— Я не сяду на поезд, — говорю я, чувствуя раздражение. — Сейчас не начало прошлого века.
— Скажи это своей стрижке, — говорит Кэтрин через плечо, уже направляясь в туалет.
Я вдыхаю через нос. Знаете что? Она была права, называя меня Святым Томом. Не может быть, чтобы кому-то пришлось терпеть общество Кэтрин Тейт и не быть канонизированным.