Экстренный контакт
Шрифт:
Я — милый.
А она... Кэтрин.
Мне не нравится эта смена ролей.
Я легонько шлепаю ее по щеке, достаточно нежно, чтобы не было больно, но достаточно резко, чтобы она возмущенно распахнула глаза.
— Я знаю, что ты устала, — говорю я, потому что и сам чувствую себя измотанным. — Но у нас есть еще несколько часов, прежде чем ты сможешь лечь спать.
— Точно, — устало говорит она, поднимая руку к голове и вздрагивая, когда касается пальцами места, которое явно все еще болит.
—
Кэтрин издает тихий ворчливый звук, но кивает.
Я на секунду закрываю глаза, а затем одариваю ее смущенной улыбкой.
— Полагаю, будет нечестно, если я посплю?
Она бросает на меня лишь короткий, испепеляющий взгляд, но мгновение спустя я слышу странное пыхтение и оглядываюсь, чтобы увидеть Кэтрин, надувающую ту дурацкую надувную подушку из самолета.
Протягивает ее мне с улыбкой.
— Вот. Я разбужу тебя, когда доберемся до нашей остановки.
— Спасибо, — говорю я с искренним удивлением, и все в поезде оборачиваются, чтобы посмотреть на меня.
Я озадаченно качаю головой и поправляю подушку на шее. В какой Вселенной все предпочитают колкую Кэтрин милому Тому?
За этим быстро следует еще более неприятное осознание.
Мне нравятся шипы Кэтрин.
Очень.
И всегда нравились.
ГЛАВА 20
КЭТРИН
23 декабря, 21:39
— Эй, Фло-Джо. Может, притормозишь немного? — обращаюсь я к Тому, который мчится через железнодорожный вокзал Буффало с бешеной скоростью.
Он бросает на меня недоверчивый взгляд через плечо.
— Фло-Джо? Ты серьезно только что сравнила меня со звездой женской легкой атлетики восьмидесятых? А я ведь просил тебя хоть раз не надевать свои дурацкие туфли на высоких каблуках.
— Ладно, ты же знаешь, что шпильки — неотъемлемая часть моего личного бренда. И угнаться за тобой мешает не столько обувь от Джимми Чу, сколько сотрясение мозга.
Том тут же замедляет шаг.
— Спасибо, — говорю я, отгоняя от себя чувство вины за свою крошечную ложь. Головная боль сейчас не так уж и сильна. А вот волдырь на пятке...
Мужчина ворчит в ответ на мою благодарность.
Я смотрю на него снизу-вверх, стараясь не отставать от его более спокойного темпа.
— Не понимаю, почему ты такой раздражительный. Те люди в поезде были очень милыми.
— Не понимаешь, почему я такой раздражительный? — спрашивает он, пока мы спускаемся на эскалаторе к платформе, где сядем на наш поезд. — Серьезно?
— Представляешь, тот мужчина в поезде узнал меня по новостям? — говорю я, улыбаясь воспоминаниям. — Я же говорила тебе, что дело Якобсена сделает меня известной. Помнишь, я тебе
— Да, Кэтрин, — говорит Том резким голосом, пока мы сходим с эскалатора. — Конечно, помню. Помню, как мы ужинали в ресторане. Я пытался сказать тебе, что мы не виделись дольше пяти минут в течение двух недель, потому что ты всегда была на работе, но не смог вписать это в твою историю о том, как ты столкнулась со славой. Когда я, наконец, смог рассказать тебе о своих чувствах, ты попросила официантку принести упаковку салфеток. Для меня.
Улыбка сползает с моего лица. У меня было на удивление хорошее настроение, учитывая прошедший день, но оно явно пошатнулось, когда я услышала версию Тома о том давнем вечере.
Я не помню все именно так, но и не могу утверждать, что он не прав.
Уверена, что должна перед ним извиниться. Не только за тот вечер. За миллион вечеров, и в этом вся суть проблемы. Не какая-то одна ошибка, а их огромное количество. Если я открою эту банку с червями, если загляну в колодец обид с обеих наших сторон, то не уверена, что кто-нибудь из нас когда-нибудь выберется оттуда.
Вместо этого я заставляю улыбку вернуться на лицо.
— До сих пор не могу поверить, что тот парень попросил у меня автограф. Думаю, это впервые.
Том прищурился.
— Так вот что случилось? Потому что, насколько я помню, ты вытащила из сумочки свернутую салфетку из «Старбакса», нацарапала на ней свое имя и сунула ему. Он выглядел явно удивленным и немного раздраженным.
Обычно остроумные реплики Тома вызывают у меня странное сочетание раздражения и восторга. Однако на этот раз его упоминание о моей сумочке вызывает приступ душераздирающей паники.
Ледяная волна, не имеющая ничего общего с метелью, проносится по моим венам, и я замираю на месте.
— Боже мой. Боже мой! — Я тщетно провожу руками по своему телу, как будто это волшебным образом поможет найти сумочку, которой, как я уже знаю, там нет.
Как такое могло случиться? Я, как и большинство женщин, считаю свою сумочку продолжением своего тела. Её не забывают, как не забывают и свою руку.
И все же... я ее забыла.
Том смотрит на экран, не обращая внимания на мою панику.
— Они поменяли нашу платформу. Нам нужно перейти на одиннадцатую. Давай пошевеливайся, Тейт.
Я пошевелюсь, но не в том направлении, в котором он хочет.
— Я забыла сумочку, — говорю я, и паника в моем голосе наконец прорывается наружу, потому что мужчина поворачивает голову в мою сторону. — Мне нужно вернуться, — выпаливаю я, уже двигаясь в том направлении, откуда мы пришли.
У Тома открывается рот.
— Вернуться? Не говори глупостей. Тот поезд уже давно ушел. И этот тоже, если мы сейчас не доберемся до одиннадцатой платформы.