Ельцын в Аду
Шрифт:
– А чего их жалеть? Какие они мне «свои»? Контры – поголовно! Вон, послушай, какую антисоветчину несут!
Из-за железного занавеса доносилось хоровое пение на мотив песни «Широка страна моя родная»:
Широка тюрьма моя родная,
Много в ней и мужиков, и баб.
Я другой такой страны не знаю,
Где любой из граждан – жалкий раб!
– Глас народа – глас Божий!
– глубокомысленно заявил философ.
– Бога нет!
– автоматически выпалил погранец.
– И эти «певцы» - не народ. Народ у нас свернул языки в трубочки, засунул себе в задницы – и безмолвствует. А голос подают отдельно взятые... точнее, отдельные пока еще не взятые отщепенцы. Их у нас, впрочем, не так много... Но из-за них все время приходится вслух бубнить: «Ж-ж-ж, ту-ту-ту», чтоб заглушить эти «вражьи голоса» в себе.
– И жертвы, и палачи – в одной зоне?!
– изумление Фридриха если и ведало пределы, то весьма плохо.
– Мучались, не восставая, там – пусть мучаются и здесь!
– вынес приговор Карацупа.
– Ладно, хватит болтать!
– спохватился погранец.
– Через границу я вас не пущу!
– Да нас сам ваш вождь вызвал!
– гордо предъявил свой главный аргумент Ницше.
– Покажь документ!
– Да какие в аду могут быть документы!
– заорал взбешенный «первый имморалист».
– Не мое дело! Есть пропуск, паспорт с советской визой, письменное распоряжение руководящих товарищей – тогда пропущу. Нет – идите туда, откуда пришли! И вообще, не клевещи на мою Родину. Здесь никакой не ад, а Второй СССР – зона светлого коммунистического настоящего!
– А что ты сделаешь, если мы мимо тебя сами пройдем без разрешения?
– вкрадчиво поинтересовался ЕБН.
– Да я... Да я... Да я вас собакой покусаю! Вот этой! Индус, голос!
– Гав!
– злобно пролаял чалмоносец.
– Уникальные в русском языке речевые обороты, - восхитился писатель.
– «Рублем поклониться» - кстати, как это? «Языком погулять», «Бизнес кошмарить», «Замочить в сортире», «Собакой покусать»... Придумали же какие-то безымянные гении...
Тем временем Карацупа вдруг раздвоился. Один из двойников превратился в перебежчика, второй стал его преследовать. Были пройдены все этапы погони: от взятия следа до расстрела. Мучились обе половинки души неимоверно, их боль передалась и окружающим. Ельцин вновь почувствовал себя одиноким, отверженным, преследуемым...
Индус воспользовался образовавшейся паузой, чтобы заговорить просительным тоном:
– Так повторяется свыше четырехсот раз, по числу пойманных им, а потом все идет по новому кругу. Товарищи или господа, не знаю уж, как вас величать, ради Будды, когда будете у товарища Сталина, попросите его отправить меня в индийскую зону, я лучше среди своих страдать буду...
– Ты знал, чем рискуешь, когда на Коминтерн шпионил, - отбрил его вездесущий Дьявол.
– Сталин тебя в награду расстрелял, но ты и в пекле от него не отрекся. Так что бедуй там, где место себе выбрал!
– Правильно невидимый товарищ издалека сказал! К ноге, Индус!
– приказал отстрадавшийся полковник. А все присутствующие души стали переживать трагедию коминтерновцев...
Героя Гражданской и испанской войн (во время последней из них он носил прозвище генерал Лукач), а по совместительству - палач сдавшихся в 1920 году в Крыму белых офицеров Бела Кун был расстрелян НКВД вместе с двенадцатью бывшими комиссарами Венгерской республики.
Глава Коминтерна, герой процесса в Германии о поджоге рейхстага, руководитель болгарских коммунистов Георгий Димитров этой участи избежал. Взамен ему каждый день приходилось доказывать свое право на жизнь, санкционируя аресты своих сподвижников. В ответ на протесты он только беспомощно пожимал плечами:
– «Это не в моей власти, все в руках НКВД».
– После согласования с товарищем Димитровым, - радостно заявил руководитель НКВД Николай Ежов, - я «ликвидировал болгар, как кроликов»...
Фриц Платтен — основатель компартии Швейцарии, организовавший прибытие Ленина и его сподвижников в Россию, умер в советских лагерях. Из 11 лидеров компартии Монголии остался один Чойбалсан. Уничтожены руководители компартий Индии, Кореи, Мексики, Турции, Ирана. Из руководства германской компартии уцелели лишь Пик и Ульбрихт. Ежов пояснил:
– «Не будет преувеличением сказать, что каждый немецкий гражданин, живущий за границей, - агент гестапо».
Более тысячи немецких коммунистов после подписания советско-германского договора о ненападении в 1939 году были выданы Гитлеру. Ирония истории: многие из них выжили в фашистских лагерях, а оставшиеся за колючей проволокой в стране социализма погибли все. Отбыли на «станцию Могилевскую», как любил выражаться Берия, итальянские коммунисты, арестован был зять Тольятти, чтобы итальянский генсек висел на крючке...
Леопольд Треппер, еврейский коммунист, знаменитый советский разведчик:
– «В нашем коминтерновском общежитии, где были партийные активисты из всех стран, не спали до трех ночи. С замиранием сердца ждали. Ровно в три свет автомобильных фар пронзал тьму, скользил по фасадам домов... живот сводило от безумного страха, мы стояли у окна и ждали, где остановится машина НКВД... и поняв, что едут к другому концу здания, обретали успокоение до следующего вечера.
Беспощадно расправились с моими друзьями — еврейскими коммунистами. Один за другим ликвидированы все руководители палестинской компартии. Эфраим Лещинский, член ее ЦК, которого зверски избивали, чтобы он сознался и назвал соучастников по шпионажу, сошел с ума, бился головой об стенку и выкрикивал: «Какое имя я еще забыл? Какое имя я еще забыл?»
Даниэль Авербах, один из организаторов палестинской компартии, в 1937 году находился в СССР, работая в Коминтерне. «Уже погибли его сын, брат, а за ним все не приезжали. Он сходил с ума от жуткого ожидания. Брат его жены бегал по квартире и кричал: «Боже мой»! Узнаем ли мы когда-нибудь, за что нас хотят арестовать?»
Много лет спустя, уже в хрущевское время, я встретил жену Авербаха. Старуха прижимала к груди поношенную сумку. В ней были сокровища, пронесенные ею через все беды — семейные фотографии. Она сказала: «Мой муж, мои сыновья, брат и деверь — все были арестованы и убиты. Одна я уцелела. Но я, знаете ли, несмотря ни на что, верю в коммунизм».