Ельцын в Аду
Шрифт:
Ницше не привык долго молчать и перебил фашистского министра пропаганды:
– Никак нельзя забывать, что основатели обеих партий, нацистской и коммунистической, спекулировали на том, что они якобы защищают интересы трудящихся. Ленин с самого начала своей революционной деятельности решил создать «партию, опирающуюся на рабочее движение». Точно так же сформулировал свою задачу и Гитлер, создавая нацистскую партию. Забавно: обе партии прежде всего именуют себя рабочими, социалистическими и революционными. И обе, придя к власти, стали единственными партиями в своих странах!
Троцкий называл Гитлера и Сталина близнецами. То же самое можно сказать и об их партиях, которые, придя к власти, превратились просто в государственные структуры, вернее, в государственно-партийные мафии и нуждались поэтому не в политических лидерах, а в «крестных отцах». Сам факт наличия одной-единственной политической партии на всю страну — абсурд!
– Повторяешься, Фридрих!
– оборвал своего гида Ельцин.
– Дай Гитлерюге слово сказать!
– Я действительно не раз заявлял, что национал-социализм есть то, чем мог бы стать марксизм — с небольшими поправками. Ленин и Троцкий преподали мне уроки, как обманывать и вести за собой массы. «Я многому научился у марксистов, и я признаю это без колебаний. Я учился их методам».
– Да мне не это интересно! Зачем ты полез на Советский Союз несмотря на угрозу войны на два фронта?!
– Боялся, что СССР нападет первым! «Моим кошмаром был страх, что Сталин может перехватить у меня инициативу... Война с Россией стала неизбежной... Ужасом этой войны было то, что для Германии она началась и слишком рано, и слишком поздно...
Упреждающий удар по России был нашим единственным шансом разбить ее... Время работало против нас... На протяжении последних недель (май-июнь 1941года) меня не отпускал страх, что Сталин опередит меня».
Тем не менее я не делал ставку на полное уничтожение твоей страны.
В середине июля 1942 года, когда вермахт находился на вершине своих успехов, я надеялся, что Сталин пойдет на примирение со мною, уступив Германии всю европейскую часть СССР. И я готов был великодушно оставить во владении партнера по пакту 1939 года азиатскую часть Советского Союза.
Альберт Шпеер:
– Фюрер «говорил, ... что правильней всего было бы после победы над Россией доверить, разумеется под германским верховенством, управление страной Сталину, так как он лучше кого бы то ни было знает, как надо обращаться с русскими. Вообще, он, пожалуй, видел в Сталине своего коллегу».
– Ни «бездарному, спившемуся демагогу» Черчиллю, ни «сифилитическому паралитику и, следовательно, невменяемому» Рузвельту я бы роль своего наместника в побежденной стране не доверил».
Я часто поминал Сталина. В июле 1942 года я хвалил его за «чистку», которую тот провел в Генеральном штабе Красной армии, и в расстреле Тухачевского и других генералов видел проявление сталинского ума и проницательности. В июле 1944 года, на второй день после взрыва бомбы, произведенного полковником нашего Генштаба Клаусом фон Штауфенбергом, я жалел, что не последовал вовремя его «мудрому примеру» - не избавился заранее от военных, вызывавших подозрения. При расправе с руководителем штурмовых отрядов СА Эрнстом Ремом летом 1934 года я приказал уничтожить, по официальным данным, 77 человек, реально – вдвое больше. А генералиссимус расстрелял несколько сот тысяч старых большевиков и троцкистов. К сожалению, своих соратников я, в отличие от него, в концлагерь не бросал, полководцев за выдуманные измены не казнил! А ведь надо было!
В 1942 году я также дважды с похвалой отозвался о Сталине как о единомышленнике по части антисемитизма, в чем, кстати, меня счел нужным заверить сам генералиссимус через посредство Риббентропа и моего личного фотографа Генриха Гофмана. Все эти похвальные отзывы увенчиваются итоговой обобщенной оценкой: «Я считаю Сталина гением и открыто восхищаюсь им».
– А что Вы подразумеваете под словом «гений»?
– скривился Ницше.
– Стиль у советского вождя довольно примитивный...
– А Вы сами попробуйте напишите что-нибудь на русском языке – посмотрю я тогда на Ваш стиль!
– Однако ведь я – не русский...
– Так и Сталин – грузин! Но научился прекрасно – образно, кратко, внятно и даже афористично – говорить и писать на неродном для него языке! Тем более что литературные способности – признак всего лишь писательского гения, а не всемирно-исторического. Последний обладает другими преимуществами и достоинствами. По моим понятиям, такие исключительные качества, как жестокость и готовность с «ледяной холодностью» убивать или обрекать на гибель конкретного человека и миллионы людей, отсутствие «категорического императива» и всяких нравственных тормозов, лицемерие, хитрость, лживость (разумеется, не мелкие, бытовые, а крупномасштабные, когда счет идет на страны, народы и континенты) – вот непременные черты гения, составляющие его сущность. И тут мы со Сталиным равны! Рад всем это сообщить!
– Не, ну это прямо издевательство надо мной!
– в бешенстве заорал появившийся (наяву или в проекции, не разобрать) Дьявол.
– Опять радуешься?! А ну, живо иди кончать с собой!
– Владыка, - залебезил Гитлер, - дайте немного времени на напутствие герру Ельцину.
– Ну, хор... плохо. По рукам, то бишь по лапам... Сначала – напутствие, потом – суицид. До связи – сексуально-духовной и прочей.
Сатана испарился. Словесная команда фюрера заставила вытянуться во фрунт всю его нацистскую команду.
– Унтерменш Ельцин! К несчастью, я обделен официальным потомством. Детей от моего французского бастарда я не считаю своими внуками. Юнити, что бы там ни болтали, от меня не рожала. Мои внучатые племянники Бриан, Льюис и Александр, внуки моего старшего сводного брата Алоиса, которые живут в США, отказались заводить детей, чтобы на них окончательно оборвалось генеалогическое древо семьи Гитлеров. Четвертый мой внучатый племянник умер бездетным. Поэтому свое продолжение я вижу не в потомстве по крови, а в тех, кто следует по моим кровавым стезям. Я рад, что в Вашем лице обрел выдающегося союзника и продолжателя моего дела – успешного борца с коммунизмом, разрушителя Советского Союза, истребителя россиян! Мое предложение стать гаулейтером остается в силе до сорокового дня Вашего пребывания в аду! Не говорю «прощайте», а - «до свидания!»
– А не пошел бы ты...
– отбрехнулась душенька Бориса, сгорая со стыда.
– Уже пошел!
– горестно вздохнул Адольф и шагнул в последний день своей жизни...
... Свое самоубийство фюрер рассматривал как подвиг, призванный вдохновить вермахт и германский народ на борьбу до последнего человека. Обитателям рейхсканцелярии он объявил: «В этом городе у меня было право отдавать приказы. Теперь я должен повиноваться приказу судьбы. Даже если бы у меня была возможность спастись, я бы не сделал этого. Капитан тонет вместе со своим кораблем».