Электрическое бессмертие
Шрифт:
Главный чекист не стал прятаться за соратников по коалиции. Он поднялся и одёрнул френч.
– Товарищи! Со всей ответственностью обязан заявить, что в процессе лечения Владимира Ильича органы госбезопасности пристально следили за оказанием медицинской помощи. Привлечены лучшие специалисты из нашей страны и из Европы. Одновременно мы собирали любые, даже самые экспериментальные методы врачевания, сведения о которых передавали на обсуждение консилиума. ГПУ не назначало лечения.
– Получается, следили да не уследили, - Сталин ограничился только этим выводом о качестве работы ГБ, но все почувствовали, что звезда Дзержинского ещё больше склонилась к закату. – Тогда доложите нам, Феликс Эдмундович, откуда взялось предложение ударить Ленина током высокого напряжения? Или за источником тоже не уследили?
– Метод опробован в Минской губернии до революции, товарищи. Показал хорошие результаты. Дело не в напряжении, а частоте…
Чекист ощутил нагнетание атмосферы вокруг себя. Генсек никогда не работал театральным режиссёром. Постановка подобных сцен у него была в крови, видимо – с рождения, как и множество других, весьма опасных талантов.
– Избавьте нас от технических подробностей. Кем опробован?
Дзержинский замешкался, и на вопрос Сталина ответил Ягода, формально не причастный к сбору чудодейственных рецептов.
– Богатый польский помещик Наркевич-Иодко проводил эксперименты над крестьянами. После их недовольства в 1903 году вызвал полицию и казаков. Десятки сельских пролетариев убиты или сосланы в Сибирь.
– Действительно, замечательный источник. Прошу сесть, товарищи. Какие будут предложения? Есть мнение, что без последствий это оставлять нельзя.
Неофициальная встреча руководства государства завершилась принятием нескольких решений. Дзержинский сохранил пост на какое-то время. Иллюзии развеялись окончательно – Ягода успешно его подсидел. Поэтому влияние главы ОГПУ уменьшилось, а второго зама – выросло.
В числе прочего Сталин предложил предать забвению мракобесные изыскания наднёманского пана, оставив его в истории только как угнетателя сельских трудящихся. Никто и не вздумал возражать.
***
Республика Польша, 1923 год
Янина сурово поджала губы. После непродолжительного молчания презрительно спросила:
– И это – всё твоё богатство?
Генрик потерянно уронил голову. С прошлого лета не виделись – и вот…
Он устроился на боку опрокинутого шкафа, поднимать который уже нет никакого смысла: не найдя ничего, пригодного для продажи, восставшие рабочие, читай – погромщики, со злости разбили и разломали всё, попавшее под руку. В том числе электрические приборы, на которые потрачены тысячи злотых. Бунтующий пролетариат – это тупая всеразрушающая толпа, что в белорусской глубинке, что в сравнительно европейском Кракове.
– Где Конрад?
– В Варшаве. Увёз семью с первыми забастовками и митингами.
– Тебе достанется его практика? – Яна озвучила последнюю надежду на лучшее.
– Какая практика… Съехали почти все денежные пациенты.
– То есть твоему образованию и месту работы – цена ломаный грош?
Генрик поднял голову и признал горькую правду.
– В таком случае, поздравляю себя, что не знакомила пана кавалера с родителями. Жаль, столько времени потеряла.
Она направилась к выходу, высоко поднимая ноги в дорогих полусапожках над обломками мебели и приборов.
– Янина! Постой… Я смогу. Всё наладится. Обещаю!
Девушка не соизволила обернуться.
– Ты знаешь, как меня найти. Гляди, чтобы не было поздно.
Боже, как она корыстна! С другой стороны, права на все сто. Он – мужчина, обязан обеспечить ей достойные условия, раз осмелился предложить руку и сердце. И совсем скверно, если рука пуста. Как и карманы.
Генрик, в течение четверти часа принявший два жестоких удара судьбы, постепенно успокоился и взял себя в руки. Потом кое-как закрепил выбитую входную дверь, снял дождевик и начал прибираться. Денег практически нет. Но хотя бы минимально, чтобы вести терапевтический приём, он приведёт кабинет в порядок. Тогда можно искать ссуду на закупку электрографического оборудования.
В начале декабря младший из братьев Иодко совершил поход по краковским банкам и везде услышал отказ. Положение неустойчивое, практика невелика, и лекарский стаж – тоже. Ни залога, ни поручителя. Пшепрашем, пан доктор, приходите, когда дела поправятся.
А как их поправить без приборов? Обычная терапия позволяет не более чем сводить концы с концами. Ради сохранения практики он вышагивал многие километры по Кракову с визитами, работал с раннего утра до позднего вечера, не давал себе расслабиться ни на один день… И не видел просвета.
За неделю до Рождества, возвращаясь вечером от очередного, не самого богатого пациента, Генрик вдруг остановился посреди тротуара на улице Гжегожецкой. Он перестал замечать снежинки и холодный ветер. Впереди притормозило шикарное авто. Блестящий офицер Войска Польского открыл дверцу и протянул руку даме, помогая выбраться из роскошного салона. Янина изящно выпрямилась, невероятно красивая в новой песцовой шубке, и обвила рукой офицерский локоть. Пара продефилировала буквально в метре от доктора. Пани сделала вид, что не узнала его.
Раздавленный, он не мог ни есть, ни спать, ни работать два дня… После чего подстерёг девушку около университета.
– Я видел тебя третьего дня… с офицером.
– И что тебе за дело до этого?
– Только одна просьба: подожди чуть-чуть.
Она иронически глянула на потёртый вид Генрика.
– Пока ты не умрёшь с голоду?
– Нет! Пойдём, прогуляемся. У меня есть одна тайна… Только никому, хорошо? Не будь ноябрьского погрома, я бы никогда не задумался о новой поездке в Белоруссию. Теперь, боюсь, другого выхода нет.
И он рассказал ей о золотой утке.
Минуло Рождество. Чем плотнее Генрик задумывался о вояже в СССР, как теперь называется бывшая империя, тем несбыточнее ему представлялся план предприятия. Не говоря о том, что проникнуть в усадьбу и незаметно разбить стену чертовски сложно, почти невыполнимо туда доехать. Денег нет даже на билеты! Кроме того, сам по себе отцовский архив – просто стопка бумаг, если не за что купить трансформаторы, прерыватели, реостаты, конденсаторы, измерительное оборудование и кучу других мелочей, без которых проект мёртв не родившись.