Эликсир жизни
Шрифт:
Во-вторых, Геру турнули из-за его нежелания делиться: хотел пожинать плоды своих трудов сам, а ведь завлабы и замдиректора тоже кушать хотят. И аппетит у них отменный. Гера не хотел понимать, что с начальством нужно делиться, ибо даже бактерии и те делятся. Беляев опубликовал свои статьи и книгу без соавторов, после чего ему сверху намекнули, что так дело дальше не пойдет. А он уперся.
В-третьих, в нескольких лабораториях стали использовать его методы и результаты. Те, кто это делал, хотели быть первыми, а не вторыми. Они жаждали почетных фанфар и денежных грантов. Но вторым этого не видать до второго пришествия. Если ликвидировать первого, то автоматически из второго становишься первым. Элементарно.
В-четвертых, Гера позволял себе такую бестактность, как критику вышестоящих коллег за ошибки. Он не хотел понимать, что критиковать
В этот раз инициатором очередного изгнания несговорчивого Геры был не Фишкин, а другой его приятель – Илья Мефский, получивший к тому времени должность замдиректора. Я ввалился к Мефскому в кабинет: «Привет, Илья! Зачем ты Георгия уволить решил?». Мефский встал из-за стола, в раздумье прошелся по шикарному ковру и смущенно потер блестящую лысину: «Беляев неконтактен и неадекватен. Он всех достал и меня тоже». – «Ну, так посади его отдельно от всех, благо у тебя в подвалах свободных комнат много. И пусть себе работает. Ведь он в науке ценнейший кадр. К тому же, в его возрасте найти место в другом Институте практически невозможно, а наука для него это всё». – «Так ведь не могу с ним справиться! Он упрямец – непреклонный дурак». – «Если бы он был не упрямец, вряд ли бы добился таких научных результатов. Не выгоняй его. Повернись к другу светлой стороной, а темной – жизнь сама повернет». Мефский в раздумье снова поскреб макушку: «Ладно, подумаю».
Думал он не долго. Беляева уволили через неделю. Гера тяжело переживал, но старался держаться бодрячком: «А, фигня! Подумаешь! Я и без этого змеинника проживу!». Он не хотел выглядеть несчастным. Существуют тысячи способов стать несчастным: из-за болезни, утраты, измены… Но есть только один способ стать счастливым: сохранять бодрость духа при любых обстоятельствах. «Во-первых, правильней говорить не змеинник, а змеюшник, – поправил я, – и, во-вторых, не ставь знак равенства между Институтом и отдельными его представителями. К тому же, в нем работают и твои друзья». – «Во-первых, – в тон мне ответил Гера, – как ни назови этот гадюшник, он от этого святым местом не станет. А во-вторых, в нем почти каждый – ползающий и пресмыкающийся. Что касается моих бывших друзей Фишкина и Мефского, то отныне они для меня стали как близнецы; только один дерьмо, а другой вообще г@вно». – «Гера, так нельзя! Они ведь были твоими друзьями. И ведь ты тоже не святой…».
Устроиться на работу в другой институт Беляев даже не стал пытаться: всё равно свободных ставок нигде не было, да даже если бы и были, никто бы не рискнул в принять к себе в лабораторию такую нашумевшую опасную персону. Чтобы как-то существовать, Гера стал подрабатывать репетиторством. Учил научную молодежь английскому, французскому и испанскому. За уроки брал копейки, совестился брать много. Денег хватало на хлеб, но не на масло. Живя впроголодь, Гера наотрез отказывался от помощи и шутил: «Ничего, проживу. А если что – перейду на фотосинтез!».
Гера и бандиты
Однажды, возвращаясь с обеда на работу, я увидел бегущую по снегу фигуру в распахнутом пальто и вязаной шапочке. Мне показалось, что это Беляев. Бежал он как-то странно: вихляющим неровным аллюром, как пьяный. «Что это с ним? – подумал я, – Почему бежит в пальто? Где его легендарный спортивный костюм?». Я окликнул его. Он, не повернув головы, пробежал мимо. Его профиль был почти неузнаваем: бледно-землистый, искаженный страхом. Я снова крикнул. Он не оглянулся и быстро исчез за поворотом. Я решил, что нужно сегодня же вечером зайти к нему домой, узнать, в чем дело.
Я не успел. Он пришел сам. В конце рабочего дня возник немым укором на пороге лаборатории. Вид у него был вроде спокойный, но я почувствовал в нем какую-то напряженность, взвинченность. «Сегодня днем я видел тебя в странном виде. Что случилось?», – с тревогой спросил я. «Ничего», – деланно равнодушным тоном ответил Гера. «Ты бежал в пальто, причем, шатался как пьяный». – «Ты ведь знаешь, я давно не пью». – «Ты был какой-то испуганный. И не отозвался». – «Это был не я». – «То есть как это не ты?!» – «Ты обознался». Тут он вдруг развернулся и ушел.
«Странно, – подумал я, – он ведет себя странно. Надо к нему зайти, узнать, в чем дело». Но, закрутившись с делами, я в тот вечер забыл о Беляеве. И вспомнил только назавтра, когда он сам явился вновь. «Я пришел попрощаться», – замогильным голосом произнес он с порога. Я удивился: «Попрощаться? Ты что – уезжаешь что ли куда?». – «Нет, не уезжаю. Но оттуда не возвращаются». – «Что ты хочешь этим сказать?». – «Меня сегодня ночью убьют». – «Что?!» – «Что слышал.» – «Объяснись, пожалуйста. Кто и почему хочет тебя убить?». – «Заказчики – трое гадов из змеинника, а исполнители – местные бандиты». – «А откуда тебе это стало известно?». – «Что же я слепой что ли? Бандюги следят за мной уже который день. А нынче ночью собирались на крыше моего дома и громко обсуждали, как и когда убьют. Я всё слышал. У меня ведь квартира на верхнем этаже, а в потолке дырка». – «А ты не ошибся? Зачем же тебя – убивать?». – «Ты хочешь сказать, что я это выдумал?!». Тон Геры стал сердитым. «Да нет, я верю», – примирительно промямлил я, мало веря, но все-таки сомневаясь. «Если не веришь, могу тебе их показать!», – с вызовом сказал Гера. «Показать? Где?» – «Да везде. Стоит мне выйти на улицу, как они тут же появятся». – «Пошли!» Я решительно накинул куртку и повлек приятеля на улицу.
«Ну вот, никто за тобой не следит. Ты ошибся!», – удовлетворенно резюмировал я после получасовой прогулки по городу. «Ты что – совсем слепой?», – шипящим шепотом спросил Гера и кивнул головой в сторону двух парней в черных куртках около автостоянки. Я внимательно оглядел парней. Ребята как ребята: белобрысые, коренастые, лет по 20–25. Похоже, обычные работяги. «Ты что – не видел? Они нас сейчас сфотографировали!», – снова шепотом прохрипел Гера. Я возразил: «Ничего подобного. По крайней мере, вижу у них в руках бутылки, а не фотоаппараты». Гера обиделся и ушел.
Назавтра он явился снова. «Ну вот – живой! А вчера прощался!», – со смехом обронил я. «Просто убийство перенесено на завтра», – мрачно пояснил Гера. Я почувствовал, что он нисколечко не шутит. Стало не по себе. В этот миг у меня зародилось подозрение, что у Беляева глюки. Но я пока еще не осознал – что же именно произошло. Тут Гера протянул листок бумаги: «Кеша, пожалуйста, ксерокопируй это в 13 экземплярах. Хочу раздать это всем своим друзьям и недругам». – «А что это?» – «Читай!».
Я прочел. И тут всё стало ясно. Гера болен! В бумаге мелким Гериным почерком было написано, что за ним следят, хотят убить и т. д. Причем, заказчиками убийства назвались Шмунь, Кондрашкина и Мефский! Заодно они обвинялись в убийстве Гериного сына! Это был бред. Бред сумасшедшего. Эти трое не имели никакого отношения к тому несчастью с сыном, которое случилось у Беляева много лет назад. Я прекрасно знал, как это произошло. Тут был виноват сам отец, не научивший сына кататься на велосипеде. Я хорошо знал всех троих «убийц». Они на такое не способны. Они обычные люди, не подонки. Конечно, каждый из них в свое время принес Беляеву большие неприятности (кстати, двое первых – и мне тоже). Все мы, пока суетимся по жизни, доставляем друг другу при общении не только радость, увы. Но есть грань, за которую нормальный человек не может перейти, как бы ни был зол на другого. У нас всегда есть веские причины, чтобы быть недовольными другими людьми; но при этом нужно помнить, что ведь и у других есть причины быть не в восторге от нас.
«Герундий, я не буду это ксерокопировать. Ты тут написал…, – я замялся, подбирая слова, – Ты здесь написал лишнее. По-видимому, ты немного переутомился. Все эти марафоны, голодания и неприятности спровоцировали твою… твою хандру. Мне кажется, тебе нужно… нужно отдохнуть и… и сходить к врачу». – «Что?!», – вскрикнул Гера возмущенно. «Успокойся. Ничего страшного не произошло. Давай прямо сейчас пойдем с тобой в поликлинику». Гера побледнел и закричал: «Ты что – хочешь сказать, что я психически болен?! Да я абсолютно здоров! А если кто из нас болен, так это ты!». И тут я совершил роковую ошибку. Вместо того, чтобы успокоить его, прямиком заявил: «Не кивай с больной головы на здоровую. Ты заболел. Это факт. Я не могу поставить диагноз. Это сделает врач. Пошли в поликлинику!». Беляев выпучил глаза и истошно заорал: «Я здоров! Я всех переживу! Стану бессмертным! И буду давать пресс-конференцию на 4-х языках даже через 100 лет! А вот ты – заболеешь! Ты долго не протянешь! Умрешь от рака!». В гневе количество слов возрастает, а связь между словами пропадает. Я ему «будь здоров!», а он мне «чтоб ты сдох!».