Эллины (Под небом Эллады. Поход Александра)
Шрифт:
Мегакл, сын Алкмеона, привёл в исполнение свою Грозную клятву и жестоко отмстил Писистрату: при помощи огромных денежных жертв он составил новую партию приверженцев, среди которых подавляющим большинством явились праздношатающиеся горожане, а также многие поселяне, тяготившиеся высокой подушной податью, недавно введённой Писистратом. Толпа везде и всегда остаётся толпой. Перспектива злотого дождя от щедрот богача-Алкмеонида заставила многих забыть о благодеяниях тирана, о крестьянском кредите, о нарезке наделов из земель, отнятых у изгнанных евпатридов и сельских судах. Аттическая чернь дошла до такой степени распущенности, что, забыв о достоинстве родины, продавала свои голоса более богатому. Писистрату
У Фермейского залива он основал местечко Рэкел, где усердно занялся разработкой богатых рудников. С этой же целью он, спустя некоторое время, отправился в окрестности лесистого Пангея, где ему вскоре удалось составить себе довольно крупное состояние. Это дало ему возможность вступить в связь и союз с Фивами и Наксосским тираном Лигдамисом, подобно ему изгнанным из отечества и жившим в Эретрии на Эвбее. Здесь существовала олигархия всадников, поддерживавших Лигдамиса. Когда же Писистрат, во главе значительного наёмного войска, набранного отчасти из фракийцев, отчасти из фиванцев, явился в Эретрию, он был там принят весьма радушно, особенно после того, как выразил желание помочь своими людьми Лигдамису при возвращении на родину. И действительно, соединёнными силами союзникам удалось совершить поход на Наксос, крупнейший, плодороднейший и богатейший из Кикладских островов, покорить его и водворить там Лигдамиса. В благодарность за это тиран обещал Писистрату свою помощь при возвращении в Афины, так как сын Гиппократа ни одной минуты не оставлял мысли вновь появиться в Аттике и вернуть утраченную власть. Наконец, и Аргос обещал ему содействие при возвращении на родину. Все прекрасно знали, что сын Гиппократа вскоре после неудачного брака с дочерью Мегакла, Кесирой, вновь сошёлся со второй женой своей, аргивянкой Тимонассой, которую он горячо любил и от которой имел двух сыновей, Гегесистрата и Иофонта. Ко времени описываемых событий первый из этих сыновей был уже взрослым эфебом. По поручению отца он отправился в Аргос и привёл оттуда Писистрату тысячу отборных воинов. Таким образом, всё, казалось, благоприятствовало Писистрату, и он мог надеяться на решительную победу над врагами, тем более что до него стали доходить слухи о страшном недовольстве аттических поселян режимом Мегакла и евпатридов, стремившихся вернуть времена кровавого Дракона.
Возвращение на родину, с оружием в руках было, однако, делом рискованным, чуть ли не святотатством. Поэтому Писистрат решил искупить этот будущий грех богоугодным делом, а именно, очищением священного острова Делоса. Около главного святилища Аполлона там издревле было похоронено много людей, трупы которых оскверняли храм. Поэтому Писистрат, высадившись во главе значительного отряда на Делосе, распорядился вырыть из земли эти останки и похоронить их в другом месте, вдали от храма. Лишь после этого он решил двинуться на Аттику и вторгся в неё в том месте, где находилось небольшое селение Марафон. Это произошло в 539 году до Р. Хр.
На Марафонской равнине, замыкающейся на востоке морским заливом, а на юге высокой лесистой Икарийской горой, с вершины которой открывается дивный вид на всю Аттику и на остров Эвбею, было почти темно. Солнце только что успело скрыться за цепью холмов и лишь верхушки их были залиты фиолетовым багрянцем. На севере, на одном из этих холмов, белели домики городка Ойнои. В Марафоне же, расположенном на самой равнине, уже зажглись первые огоньки, отражавшиеся на поверхности болотистого пруда, соединённого небольшой речонкой с морем.
У берегов этой речки, над которой носились причудливыми, призрачными фигурами клубы ночного тумана, царило большое оживление: там раскинулся обширным станом Писистрат, сын Гиппократа, возвращавшийся теперь во главе огромного войска на родину, чтобы силой оружия вернуть
Палатка Писистрата находилась почти в центре лагеря. Перед ней, около костра, сидели теперь сам сын Гиппократа, Гиппий, Гиппарх и Лигдамис. Они горячо спорили о том, с какой стороны лучше всего будет наступить на Афины. Мнения разделились. Писистрат и Гиппарх советовали сделать обходной манёвр к югу и подойти к городу со стороны Сунийской дороги, тогда как Гиппий и Лигдамис настаивали на необходимости не терять времени, на следующий же день нагрянуть на Афины с востока, по — Марафонской дороге, и подойти к почти не укреплённым Мелитским воротам, где сопротивление не могло быть значительно. Пока между вождями шли эти препирательства, кто-то предложил послать за Гегесистратом, чтобы выслушать и его мнение. Эфеб в это время находился при своём аргивском отряде и лично распоряжался выдачей мяса, крупы и хлеба на ужин воинам. Он попросил посланного извинить его перед отцом и передать, что явится, как только окончит распределение порций.
Не успел ещё вестник передать этот ответ Писистрату, как несколько воинов подвели к костру маститого, полуслепого старца, от дряхлости едва передвигавшего ноги. При виде его Писистрат просиял. Он быстро поднялся с места и простёр к старику обе руки.
— Добро пожаловать, почтенный Амфилит! Ты явился как раз вовремя. Будь нашим гостем и поведай нам своё божественное мнение о волнующем всех нас здесь вопросе.
— Устами моими не всегда глаголят боги! — скромно возразил старик, прорицатель из Ахарн, и присел на указанное ему место у огня.
Писистрат лукаво улыбнулся и проговорил:
— Я это знаю, дорогой Амфилит. Кто станет работать на голодный желудок? Мы сейчас все вместе поужинаем и затем уже, за чашей доброго вина, посмотрим, не будут ли к нам сегодня благосклонны боги. Позволь тебя, однако, познакомить с здесь сидящими.
И Писистрат назвал старику каждого из собеседников. Тут подошёл и Гегесистрат, особенно тепло приветствуемый прорицателем. Рабы тем временем не дремали. В обширном шатре Писистрата быстро была приготовлена трапеза, и собеседники вскоре могли утолить свой голод. За вином Амфилит сообщил собравшимся, что в Афинах возникли беспорядки, что все недовольны жестокими притеснениями и несправедливостями евпатридов и что этой ещё ночью к Писистрату должен примкнуть довольно значительный отряд граждан, уже слышавших о возвращении тирана и желающих помочь ему вернуться к власти.
По мере того, как старик говорил, голос его стал заметно дрожать. Вдруг он издал какой-то резкий крик и, широко раскрыв глаза и простирая к небу руки, воскликнул:
«В воду опущены сети, но в них так мало приманки. Ночью при свете луны рыба туда попадёт».Писистрат, тотчас поняв скрытый смысл этого прорицания, горячо поблагодарил старика и отдал приказ по лагерю немедленно готовиться к выступлению в поход.
Солнце только что взошло и осветило своими первыми лучами Марафонскую дорогу около Мелитийских ворот близ Ликабетта. С крутых склонов горного кряжа форсированным маршем спускались стройными рядами войска Писистрата и его союзников. Блестящие шлемы и латы горели на солнце и порой казалось, что по горной дороге катится вниз огромная огненная река, грозящая залить своим пламенем и беспощадно сжечь город Паллады-Афины. Жители его, впрочем, приняли кое-какие меры для ограждения себя от надвигавшейся опасности. Они выставили на полдороге к Ликабетту, у древнего святилища Палленской Афины, довольно большой отряд гоплитов, которыми командовал сам Мегакл.