Эллины (Под небом Эллады. Поход Александра)
Шрифт:
Уверенность этого человека в победе была поразительна: он отказался от помощи добровольцев из предместий и расположил их в тылу своего войска, разрешив им, если угодно, вернуться в город. Теперь многие из этих людей сидели у дороги и забавлялись игрой в кости; другие тут же спали, беспечно растянувшись на земле.
Войска Писистрата подвигались вперёд в полном молчании. Вдруг раздался пронзительный рёв трубы, и в ту же минуту с громким пением гимна Аполлону и воинственными криками передовой отряд ринулся на противников. Натиск был так ошеломляюще быстр, что воины Мегакла дрогнули. Не успели они сомкнуть ряды, как на них ринулся второй отряд Писистрата. В то же мгновение с фланга
Одна секунда — и люди Мегакла, побросав оружие, ударились в постыднейшее бегство. Писистрат и его сыновья, сев на заранее приготовленных коней, полетели вслед убегавшим, но не с целью кровопролитного преследования, а с тем, чтобы убедить их сдаться добровольно и, признав тиранию Писистрата, покончить с Мегаклом, его клевретами, ненавистными и самими богами проклятыми Алкмеонидами, и тем положить конец вечным междоусобиям граждан.
Речи вождя и его сыновей имели успех, и к полудню Писистрат был уже в Афинах. Он собрал близ древнего храма Тезея жителей города, явившихся в большом числе и на всякий случай вооружёнными, и долго и пространно говорил с ними о необходимости забыть старые распри и заняться полезным делом. Пока он беседовал с чернью, Гиппий и Гиппарх, по приказанию отца, овладели оружием, которое граждане сложили при входе в святилище. Когда это было сделано, тиран объявил своим слушателям о совершившемся факте и посоветовал им мирно разойтись по домам...
Таким образом, Писистрат в третий раз и теперь уже окончательно овладел Афинами.
X. ВЕЛИКИЕ ДИОНИСИИ
Солнце только что село, и южные сумерки быстро спускались на землю. По каменистой дороге от горы Гиметт к Афинам довольно быстро ехала большая повозка, в которую была впряжена пара крепких мулов. В повозке, управляемой чернокожим рабом, сидели Писистрат и его дочь, Марпесса, красивая девушка лет семнадцати. По афинскому обычаю она плотно закуталась в широкий гиматий и прикрыла голову и часть лица белым холщовым платком. Рядом с повозкой ехал верхом на неосёдланной лошади Гиппий. Путешественники, видимо, торопились раньше ночи добраться до города, потому что возница то и дело прибегал к помощи широкой плети, которой подгонял своих мулов.
Несмотря на то, что повозка катилась быстро, сидевшие в ней свободно переговаривались с Гиппием.
— Однако мы сегодня порядком задержались в Бутадском дёме, — сказал Гиппий. — Ты, отец, уж больно подробно разбираешь дела поселян. Они должны были бы считаться с тем, что сам тиран афинский выступает у них в роли сельского судьи, а они только задерживают тебя своими вечными жалобами и дрязгами.
— Это ничего, Гиппий: зато они знают, что никто так не входит в их интересы, как я. Жаль мне только было сегодня старика Демодока, которому пришлось отказать в его иске к зятю, порядочному мошеннику и мерзавцу.
— Зато ты же выдал ему изрядную сумму из собственного кармана и обещал прислать ещё пару волов и семян. Если ты часто будешь поступать так, отец, то скоро нам нечего будет есть, — проговорил Гиппий с улыбкой.
— Не бойся, сынок, этого не будет; помни поговорку «что посеешь, то и пожнёшь». Так и здесь: всякий обол вернётся нам в виде драхмы, если не в буквальном, то в переносном смысле. Расположение горожан и преданность сельского населения
— Ты так много сделал для народа, отец, что теперешнее время называют «веком Кроноса». И это совершенно верно: только я боюсь, как бы народ не избаловался при таких обстоятельствах.
— Ты забыл, что я восстановил старый закон о наказании тунеядцев и праздношатающихся. Кроме того, ведь ты знаешь, что я начал вблизи Елисса постройку огромного храма в честь олимпийского Зевса. А водопроводы, а прокладка дорог! Ведь всё это даёт крупный заработок населению, которое хочет трудиться. Оно и должно работать, чтобы поменьше участвовать в делах правления. Это наша забота; дело же народа обрабатывать землю, кормиться этим и наживать благосостояние.
— Но ты не находишь, отец, что введённая тобой десятина в виде подоходного налога немного высока?
В эту минуту взор Писистрата остановился на крестьянине, на вершине скалы над дорогой заканчивавшем дневной труд свой по обработке поля. Поселянин только что собирался увести волов своих домой.
Писистрат велел рабу остановить экипаж и окликнул крестьянина:
— Да наградит труды твои богиня Деметра, добрый человек! Скажи-ка, много ли ты получаешь дохода с земли?
Крестьянин, не узнавший Писистрата, пожал плечами и сказал сердито:
— Какой там доход! Ничего, кроме труда и горя. Да и с этого Писистрат ещё требует десятину!
В ответ на это Гиппий громко расхохотался, тиран же, так же едва сдерживая смех, заметил:
— Так вот что, добрый человек: ты, видно, любимец богини судьбы, которая так кстати привела к тебе самого Писистрата. Вернись теперь к очагу своему и скажи домашним: «Сам тиран афинский за мою откровенность освободил меня и всех нас на вечные времена от каких бы то не было податей». Это будет вам всем радостным подарком к завтрашнему празднику Великих дионисий, по окончании которых ты явишься ко мне, чтобы я выдал тебе письменное удостоверение в справедливости моих слов. А теперь, да хранят тебя боги! Нам нужно ехать дальше.
Ошеломлённый происшедшим, крестьянин не проронил ни звука и долго растерянно смотрел вслед быстро удалявшейся повозке и сопровождавшему её всаднику.
Много смеялись путешественники наши по поводу маленького приключения, столь наглядно подтвердившего слова Гиппия. Особенно развеселилась Марпесса, до того хранившая глубокое молчание и, видимо, чем-то расстроенная. Кроме отца, никто не знал её сердечной тайны. Даже от матери, доброй и мягкосердечной Тимонассы, девушка скрыла, что всей душой влюбилась в прекрасного, но бедного юношу-метэка, Андротиона, которого раза два мельком видела в саду, когда тот по делам приходил к Гиппарху.
Теперь Писистрат был рад веселью дочери, которую он нежно любил, но на брак которой с Андротионом он пока не соглашался из-за разницы общественного и имущественного положения молодых людей. Он мечтал выдать Марпессу за какого-нибудь тирана или владетельного князя и открыто высказал ей это. Однако, зная сильную любовь к ней отца, девушка всё-таки не теряла надежды настоять на своём и со временем стать женой Андротиона.
— Вот виднеются и крыши Акрополя! — вдруг воскликнула она, указывая вдаль. — Огни уже зажигаются, и нам надо спешить, чтобы вовремя быть в городе. Сегодня ночью начинается великий праздник Диониса, и я буду участвовать в торжественной процессии.