Эмигрантка в Стране Вечного Праздника
Шрифт:
Вскоре я окончательно потеряла интерес к обедам у Агаты и её матери. Не только потому, что картошка с перцами начали сниться мне по ночам, но и потому, что вместе с обедами в хозяйском доме сам собой аннулировался положенный мне по контракту ежедневный двухчасовой отдых. Обеденный перерыв перестал для меня существовать, поскольку изо дня в день повторялась одна и та же история. Только я усаживалась за стол, как державшая у окна вахту Старуха окликала меня не терпящим возражения тоном: «Вижу, около магазина две машины припарковались, это к нам покупатели пожаловали. Ну-ка, спустись, спроси, что им нужно!» И мне ничего не оставалось, кроме как, отложив столовые приборы в сторону, отправиться в магазин, открыть его покупателям и терпеливо ждать за прилавком, когда они что-нибудь приобретут. Только после этого я возвращалась в столовую к уже остывшей и невкусной еде. Бывало, что во время обеда бегать туда-сюда мне приходилось по нескольку раз, и я не могла притронуться к пище в течение часа или больше. В общем, скоро мне это окончательно надоело, и я сказала Старухе, что приняла решение в обеденный перерыв вернуться к пляжному отдыху. Как того и следовало ожидать, мой отказ от обедов её ужасно разозлил, однако, она ничего не могла с этим поделать, так как вряд ли кто-либо ещё согласился бы работать на подобных условиях. Вне всякого сомнения, моё ежедневное трапезничание у них дома было Старухе на руку. Вместо того, чтобы самой обслуживать нагрянувших в обеденный перерыв покупателей, она отправляла в магазин меня и за счет этого не теряла в выручке. Для меня же это обернулось работой по двенадцать часов в сутки, вместо десяти, оговоренных в контракте.
Вскоре всё вернулось на круги своя. Я по обыкновению носилась в магазине как заведённая,
******
Спустя два месяца, проведённых под начальством у Старухи, по завершению утренней уборки близлежащей территории я зашла в магазин и неожиданно застала там Агату, тихим и заискивающим голосом упрашивавшую о чём-то свою мать. Было заметно, что сказанное дочерью пришлось Старухе не по вкусу и ввело в состояние крайней задумчивости. Наконец, повернувшись ко мне, она заговорила: «Из нашего магазина, того, что на побережье, вчера продавщица уволилась, а там покупателей побольше будет, чем здесь», – и вынесла вердикт: «В кассе ты уже хорошо разбираешься, поэтому оставшиеся два месяца будешь работать там, под присмотром Агаты. Поняла меня?» Я молча кивнула головой, а про себя прокричала: «Ур-р-ра!», – поскольку это означало для меня завершение трудовой деятельности в качестве садовницы, дворничихи и уборщицы. Иначе говоря, мои обязанности в прибрежном магазине, около которого не было садов и огородов, ограничивались обслуживанием покупателей, то есть тем, что было прописано в контракте. К тому же Агата оказалась весьма нетребовательной начальницей, особенно по сравнению со своей матерью, около которой невозможно было присесть ни на минуту. Если Старухе удавалось застать меня сидящей на стуле, то она тут же выразительно хмурила брови, плотно сжимала губы в недовольной гримасе, а затем обрушивалась лавиной гнева: «Ты что тут расселась? Делать больше нечего?! А ну пойди поменяй консервы вон на тех двух полках, да пыль под ними как следует протереть не забудь!» Агата же никогда не делала мне замечаний по поводу порядка в магазине, поскольку всё её внимание было сосредоточено на размере выручки. «Смотри у меня, не зевай! – наставляла она. – Ни один клиент не должен уйти без покупки! Иначе мне зарплату платить тебе будет нечем!» Впрочем, её опасения не имели под собой реальной почвы, поскольку в этом прибрежном магазине от покупателей не было отбоя. За исключением пары утренних часов, всё остальное время он был битком забит праздношатающимся с пляжа и на пляж народом. Так что мне зачастую приходилось обслуживать по несколько человек одновременно. Сама Агата занималась продажей хлебной выпечки в другой, принадлежащей ей торговой точке – небольшой булочной, расположенной в двадцати метрах от магазина, в котором работала я. Там у нее был помощник – восемнадцатилетний паренёк, который трудился совершенно бесплатно в качестве искупления вины перед собственным отцом, застукавшим его однажды в пьяном виде и с сигаретой во рту. На следующий день после этого инцидента рассерженный родитель привёл своего отпрыска к Агате и попросил: «Возьми моего балбеса на всё лето к себе в булочную! Плати ему сколько хочешь, а если не хочешь, то вообще ничего не плати. У меня к тебе одна-единственная просьба: устрой ему такую трудотерапию, чтобы мало не показалось!» Разумеется, перед таким предложением Агата устоять не смогла. Оно и понятно: в наши времена бесплатные работники – большая редкость!
******
У Агаты была странная манера: долго и бессвязно излагать свои мысли. Любое начатое ею повествование, оставаясь незаконченным, уступало место совершенно неожиданным тематическим вкраплениям. К примеру, приступив к рассказу о затопленной морской пристани, она вдруг вспоминала что-то там про свои перцы, которые остановились в росте, жаловалась на соседскую кошку, грядущее повышение цен на мясные продукты, описывала разные точки зрения на вегетарианство и религиозные секты, периодически перемежая всё это историями о своих соседях и близких родственниках. При этом причислить её к разряду болтушек было бы в корне неправильно, поскольку повествовательной форме говоруний присуща лёгкость и изящество, в то время как сообщения Агаты по звучанию напоминали хриплое радио начала прошлого столетия и отличались редкостной словарной зацикленностью. В какой-то степени это походило на нажатие кнопок у куклы, которая в ответ выдаёт то «а-а-а!», то «о-о-о!», то «ма-ма!». Тем не менее, Агата никогда не упускала возможности порассуждать о чём-нибудь вслух. Говорила она долго и нудно, совершенно не интересуясь мнением своего собеседника. Наверное поэтому самыми её желанными слушателями были случайные прохожие, интересовавшиеся местонахождением того или иного отеля либо торговых точек прибрежного городишки. Бывало, кто-нибудь из курортников заходил в булочную и спрашивал у Агаты, где тут поблизости торгуют курами-гриль. «Вы сами вообще-то откуда будете?» – приклеившись к нему немигающим взором, спрашивала моя начальница. Слегка растерявшийся турист после некоторой паузы отвечал на ее вопрос, и тогда Агата приступала к длинному, скрипучему и медлительному разъяснению: «Вам нужно свернуть вон в тот переулок. Пройдёте метров двести и увидите большую вывеску “Аптека” со слегка искривлённой фонарной дугой. На ней двадцать лет назад жена фармацевтика повесилась потому, что он её залечил. Вот фонарь от её веса и прогнулся. Она была грузной женщиной. Потом идите прямо минут пять тихим шагом, и напротив магазина “Всё для рыбной ловли”, скорее всего, на Вас набросится большая собака с гофрированной мордой, породистая такая, как в рекламе корма “Педигри”. Но Вы её не бойтесь. Она только лает на прохожих, пока ещё никого не укусила. Там её хозяин работает продавцом и берёт эту зверюгу с собой для компании, чтобы одному в магазине не было скучно. Хотя по мне, так лучше бы он женился. Супруга-то больше подходит для компании. Потом Вам нужно будет обогнуть синее здание с левой стороны и пройти под аркой с вывеской “Ночной Клуб Стрела”. На самом деле никакой это не клуб, а публичный дом. Он уже два раза горел, и оттуда на улицу все голыми выбегали: и девки, и мужики – спасались потому, что хотели жить. На углу следующего дома будет написано: “Пиццерия”. Не верьте. Там пиццы готовить не умеют, только супы варят и салаты делают. Пройдёте мимо неё и увидите – прямо перед Вами будет маленькая домушка, она ещё палёным сильно пахнет. Это и есть “Куры-гриль”. Туда смело и заходите».
Во время рассказа у Агаты была привычка указывать пальцем на объекты живой и неживой природы. Говоря об одной из своих знакомых, она вытаскивала меня из магазина на улицу и, тыча пальцем на окно дальнего здания, надсадно скрипела: «Вон там, видишь? За белым домом ещё один, жёлтый, а за ним опять белый. Отсчитай в нём четвёртое окно справа – то, что с синими занавесками. Там живёт Мариса, о которой я тебе только что говорила, в двухкомнатной квартире на третьем этаже». В итоге мне приходилось впериться взглядом в указанное ею направление, поскольку иначе Агата бы от меня не отвязалась. Бывало, завидев какого-нибудь знакомого, шагающего по улице, моя начальница наводила на него пальцем, как дулом пистолета, и, ничуть не смущаясь того, что он смотрел в нашу сторону, громогласно комментировала нелестные подробности его жизни.
Кстати сказать, эти особенности никак не объяснялись возрастом моей начальницы. На тот момент лет ей было около сорока с небольшим. Иначе говоря, она пребывала в том возрасте, когда у большинства людей психические функции находятся в нормальном состоянии. Скорее всего, в её случае имело место быть тривиальнейшее бескультурье. Зато физической энергии Агате было не занимать. Всю свою жизнь она провела в небольшой деревеньке, расположенной в нескольких километрах от морского побережья, население которой по традиции занималось животноводством и аграрной деятельностью. Агата не была исключением из этого правила. На момент нашего знакомства коров она уже не держала, но при этом значительно преуспела в выращивании уму непостижимого количества перцев. Как-то раз, завидев свою начальницу с огромным сельскохозяйственным инструментом в руках, из которого она что-то старательно распрыскивала на своей громадной плантации, я издали приветственно помахала рукой и, остановив автомобиль, уже было направилась в её сторону. Однако, увидев, что нас с Агатой разделяло расстояние приблизительно в триста метров, я замешкалась, раздумывая, стоит ли преодолевать его пешком по полю. Ведь я могла нечаянно наступить на какое-нибудь культурное растение и его сломать, а этого рьяная фермерша мне бы ни за что не простила. Пока я размышляла по этому поводу, Агата твёрдым шагом отправилась мне навстречу и через несколько минут вышла на обочину дороги. Она стряхнула рукой пот со лба и, повернувшись к возделываемому полю лицом, задумчиво произнесла: «Нда-а-а… И для кого я так стараюсь? А ведь всё украдут, паразиты…» «Кто украдёт? – опешила я. – Соседи?» «Да какие соседи! У них самих этого добра полно, вон там, через лесок, четыре поля по весне засадили, – Агата сопроводила свои указательным жестом и продолжила: – У нас тут другая беда. Чуть ниже есть кемпинг. А кто в этих кемпингах останавливается? Всем известно, одни голодранцы. Приличные-то люди ночуют в отелях, а не в палатках. Вот эти туристы-палаточники поля и обдирают, как стемнеет. Приходят с целлофановыми пакетами и набивают их до краёв. Этим летом я уже двоих своими глазами видела». «Так у тебя же несколько полей перцами засажено, каждое длиной аж до самого леса. Сколько тут гектар? Неужели всё это могут растащить постояльцы кемпинга?!» – удивилась я. Агата недовольно хмыкнула, оставив мой вопрос без ответа, и после краткого молчания изрекла: «Всё, что здесь растёт, принадлежит мне, а не дяде, понятно? И не твоё это дело рассуждать, сколько у меня перцев, ишь… Ты что?! Мои деньги, что ли, считать вздумала?!»
Шутка ли сказать, но внешне лицом и телом Агата напоминала задумчивого филина. Этот образ прекрасно дополняли её очки, с круглой оправой, размером на сантиметр больше глаз, что в другой интерпретации походило на аляповато наложенный макияж. Зато стиль одежды моей начальницы был, в своем роде, безупречным. За четыре месяца мне удалось лицезреть её всего в двух сменах одежды: паре кофт с коротким рукавом, одной юбке и одних брюках. Впрочем, экономия на своём внешнем виде была свойственна подавляющему большинству жителей сельской местности Страны Вечного Праздника. В то время как городские щеголи прибегали к услугам психологов, которые пытались излечить их от импульсивного шоппинга, население небольших посёлков и деревень с завидным энтузиазмом воплощало в жизнь принцип: «Не трать ничего, отложи на чёрный день!» Даже когда типичная крестьянская прижимистость приобретала крайние формы скупости, родственниками и соседями сельчанина-Плюшкина это расценивалось, как нечто похвальное, и делало его примером для остальных: «Смотри, какой молодец, у самого пятьсот коров, а денег на ветер не бросает! Свою семью держит на хлебе и воде, при этом всё заработанное никуда не тратит, а относит в банк! И то верно – там деньжата целей будут!» Как бы странно это не звучало, но в старушке-Европе начала двадцать первого века запросто можно было встретить перегонявших стада животноводов, как мужского, так и женского пола, одетых в залатанные зипуны и кафтаны, подпоясанные старыми верёвками, уже непригодными для того, чтобы привязывать ими к дереву скотину. Для полноты картины, на ногах у них красовались рваные калоши, замотанные скотчем или каким-нибудь другим подручным материалом, позволяющим заткнуть крупные дыры. Если подошва была продырявлена, то ремонтные работы этой обувки осуществлялись путём вбивания в неё коротких гвоздей, разумеется, не приобретённых в магазине, а найденных где-нибудь на дороге. При этом калоши рачительными хозяевами никогда не выбрасывались, а бережно передавались из поколения в поколение.
Материальное положение Агаты не внушало никаких опасений, однако, крестьянское скопидомство было у нее в крови. Помимо доходов, получаемых от активной сельскохозяйственной деятельности и продажи товаров в двух торговых точках прибрежного городка, ей принадлежал огромный двухэтажный каменный дом, первый этаж которого отводился под отель для курортников. В летний период ни один из его номеров ни дня не пустовал, что благоприятным образом сказывалось на пополнении кошелька моей начальницы. Как бы то ни было, но Агата тратила деньги лишь на самое необходимое, откладывая все остальное на пресловутый чёрный день, который представлялся ей чем-то вроде внезапного торнадо или цунами. Хотя при таком варианте развития событий вряд ли лежащие на банковском счету средства смогли бы её спасти. Однажды я поинтересовалась, была ли она замужем и планировала ли когда-нибудь обзавестись потомством. «Да что ты! Какие дети?! – всплеснула Агата руками. – Знаешь, сколько на них денег нужно?! Мы и кошки-то с матерью дома не держим. А зачем? Если мышей нет, то какой смысл её заводить?»
Однажды степень серьёзности отношения Агаты к денежным средствам мне довелось ощутить на собственной шкуре. Произошло это в первых числах сентября после того, как работники бухгалтерии выплатили мне зарплату за предыдущий месяц. Поскольку в августе я была вынуждена трудиться в официальные праздники, то по закону часы, отработанные в эти дни, считались сверхурочными и оплачивались отдельно. Исходя из этого, бухгалтер добавила к моей обычной зарплате ещё двадцать евро. Вечером того же дня Агата с перекошенным от злобы лицом появилась на пороге магазина и, приблизившись ко мне вплотную, протянула бухгалтерскую квитанцию: «Вот, смотри! Тоже мне бухгалтерия! Они тут тебе неправильно насчитали, лишних аж двадцать евро добавили. Так что теперь ты должна мне эти деньги вернуть». Я удивилась: «Не понимаю, о какой ошибке ты говоришь?» «Ну вот же! – не унималась Агата. – Ты что? Не видишь?», – и ткнула пальцем в указанную на квитанции сумму в двадцать евро. Я возразила: «Нет тут никакой ошибки! Ведь я же в праздничные августовские дни не дома сидела, а у тебя в магазине работала. Так или нет? Смотри, здесь чёрным по белому написано: “за сверхурочные часы”». Услышав это, моя начальница побледнела, сжала кулаки и затопала ногами: «Да как ты смеешь?! Ты что, не в себе?! Я тебя не на такую зарплату нанимала, а на двадцать евро меньше! Сейчас же верни мои деньги!» Покупатели, ставшие невольными свидетелями этой сцены, между собой переглянулись и как по команде покинули помещение магазина. Честно сказать, реакция Агаты возмутила меня настолько, что, совершенно не задумываясь о последствиях, я попыталась её пристыдить: «Неужели тебе так важны эти несчастные двадцать евро? Да я каждые пятнадцать минут в твоём магазине продаю товаров на сумму, большую этой». Тогда нотки разъярённого зверя в голосе Агаты сменились на неподдельный драматизм. Вытянув руку вперёд, она затрясла у меня перед носом квитанцией: «Что же мне теперь делать?! Кто мне это вернёт?! Кто?!» Окончательно устав от этого дикого и непонятного мне театрального представления, я подошла к своей сумке, достала из кошелька купюру в двадцать евро и протянула её Агате: «На, возьми! А не то тебя еще не дай бог инфаркт хватит!» Начальница вырвала у меня из рук деньги и затолкала их себе в бюстгальтер, после чего в считанные секунды пришла в себя и вышла из магазина. Вскоре моя трудовая деятельность по контракту подошла к концу, и я навсегда распрощалась с Агатой.
******
Иногда туристы, посещающие европейские государства, ошибочно полагают, что местные жители говорят всего на одном языке. Хотя в отдельных случаях так оно и есть, тем не менее, во многих европейских странах, помимо основного языка, существует ряд других – регионального происхождения и назначения. Страна Вечного Праздника не была исключением из этого правила, однако, её лингвистическое многообразие представляло собой не столько отдельные языки, сколько различные формы официального языка страны. В одном регионе этого государства местные жители не произносили окончаний слов, в другом, наоборот, буквально в каждое слово вклинивали дополнительные согласные, в третьем – переиначивали приставки и окончания. Кроме того, им были свойственны интонационные и ритмические особенности. В некоторых областях звучание речи было сродни пению птиц, в других напоминало жевательный процесс, чеканящий марш, застывшую на заунывной ноте скрипичную музыку и прочие интонационные аналогии. Все эти языковые варианты, существовавшие на территории одного государства, при сопоставлении друг с другом звучали настолько странно, что даже местные лингвисты не осмеливались назвать их диалектами. Место моего проживания – посёлок Перепёлки – не входил в состав двуязычных регионов. Все его жители общались между собой только на официальном языке Страны Вечного Праздника. По правде говоря, я была этому рада, так как предыдущие годы, проведённые в другом европейском государстве, мне пришлось потратить уйму сил и времени на освоение языка регионального назначения, который впоследствии мне нигде и никогда не пригодился.