Энциклопедия творчества Владимира Высоцкого: гражданский аспект
Шрифт:
Отмеченный выше мотив борьбы, который встречается в черновиках «Сентиментального боксера» и «Вратаря»: «Я думал, на встречу по самбо спеша, / Что жить хорошо и жизнь хороша!» /1; 471/ = «Не заняться ль мне борьбой?» /3; 62/, -является не единственным сходством между этими песнями.
В обоих случаях герой с трудом выдерживает давление своего противника: «Вот я едва ушел» = «Еле-еле мяч достать удалось»; констатирует настойчивость Бориса Буткеева и репортера: «Но он пролез — он сибиряк, / Настырные они!» = «Лишь один упрямо за моей спиной скучает <…> Ну а он всё ноет…»; хочет, чтобы они от него отвязались: «И я сказал ему: “Чудак, / Устал ведь, отдохни!”» = «Я сказал ему: “Товарищ, прекратите!”» (АР-17-66) [841] [842] [843] ;
841
Кстати, требование «Прекратите!» Высоцкий повторял и на своих концертах: «Я стоял, смотрел на сцену, как завороженный, и вдруг заметил, что его снимает фотокорреспондент местной газеты. Владимир Семенович, как только увидел, что его снимают, тут же перестал петь и сказал фотографу: “Перестаньте — вы мне мешаете!”» (Леонид Аренкин: «Моя встреча с Высоцким — это судьба», 25.07.2014 //.
842
Вариант исполнения: Москва, клуб Главного управления железнодорожных войск, 14.06.1972.
843
Последняя строка — «Потому и ухожу на покой» — явно повторяет черновик «Песенки плагиатора» (1969): «Без Музы я — увы! — не музыкален. / Ну что же — на покой, на перерыв!» /2; 509/. А о своей «немузыкальное™» лирический герой скажет и в черновиках «Песни про белого слона» (1972): «Ну а я — не слишком музыкален» /3; 381/. Поэтому: «Мы не разбираемся в симфониях и фугах» («Марш космических негодяев»), А в черновиках «Песенки плагиатора» герой также сравнит свое положение с тюрьмой: «Я снова — сам с собой, как в одиночке, / Мне это за какие-то грехи!» /2; 510/.
Вскоре после «Сентиментального боксера» появилась «Невидимка» (1967), где лирический герой ведет себя по отношению к невидимке так же, как и во «Вратаре» по отношению к фоторепортеру, а те, в свою очередь, одинаково обращаются с ним: «Я мучался, я дергался, — на хитрости пошел» /2; 374/ = «Мучаюсь в теченье всей игры» (АР-17-66); «Я чувствую: сидит подлец и выпитому счет / Ведет в свою невидимую книжку» /2; 76/ = «Репортер сидит за мной» /3; 62/; «А тут недавно изверг на работу написал / Чудовищно тупую анонимку» /2; 374/ = «Искуситель змей, палач! Как мне жить?» /3; 62/; «Поймаю, разрисую! Пусть пеняет на себя!» /2; 375/ = «Вам сегодня будет нечего ловить, / Так что лучше берегите ваши лица!» (АР-17-68) (заметим, что обещание врагам: «Вам сегодня будет нечего ловить».
– уже было реализовано в концовке «Охоты на волков»: «Но остались ни с чем егеря!»). А другой черновой вариант «Невидимки»: «Поймаю — ох, тогда пускай пеняет на себя» (АР-9-71) — также находит соответствие в черновиках «Вратаря»: «Ох, согнусь я под напором репортера!» (АР-17-66). Это же восклицание лирический герой употребляет еще в ряде спортивных песен: «Ох, вы, мускулы стальные, / Пальцы цепкие мои!» («Честь шахматной короны»), «Ох, приходится до дна ее испить — / Чашу с ядом вместо кубка я беру» («Песенка про прыгуна в длину»), «Ох, ты, змея очковая, — главное, / Ведь съем плоды запретные с древа я» («Прыгун в высоту»), «Ох, есть нельзя и пить нельзя» («Ма-рафон»625), «Ох, инсайд! Для него — что футбол, что балет <…> Он неправ, ох неправ этот правый инсайд!» («Песня про правого инсайда»; черновик /2; 433, 435/), «Не нарочно, не заводит, — ох и зол! / Вот обходит, вон обходит, — обошел» («Четверка первачей»; черновик /4; 428/), «Ох, боюсь, что придется мне дни коротать / С самой сильною женщиной в мире!» («С общей суммой шестьсот пятьдесят килограмм…»).
Проведем также параллели между «Вратарем» и «Песенкой про прыгуна в длину» (обе — 1971). Одну из них мы уже отмечали выше: «Я такой напасти не желаю и врагу, / Ухожу из спорта я без позы» /3; 305/ = «Мне не справиться с собой <…> Потому и ухожу на покой!»626 /3; 301/. Но есть и другие сходства: «Чуть не плачет парень, как мне быть? <…> Неизвестно, ну хоть плачь, как мне быть?» (АР-17-66) = «Что же делать мне, как быть, кого винить, / Если мне черта совсем не по нутру?»; «Ох, согнусь я под напором репортера!» (АР-17-66) = «Ох, приходится до дна ее испить — / Чашу с ядом вместо кубка я беру»; «С той поры я стал большой любитель фотографий» (АР-17-66) = «С той поры я поражения терплю» /3; 303/; «Мучаюсь в теченье всей игры» (АР-17-66) = «Я такой напасти не желаю и врагу» /3; 305/; «Искуситель змей, палач! Как мне жить? <…>
Если во «Вратаре» герой называет своего противника змеем, то в «Прыгуне в высоту» (1970) он говорил: «Ох, ты, змея очковая, — главное, / Ведь съем плоды за-
претные с древа я», — имея виду те самые «плоды запретные с древа», которые, по библейской легенде, предлагал Адаму «искуситель змей», упомянутый во «Вратаре».
В обеих песнях герой герой сыпет проклятиями: «На рубеже проклятом два двенадцать…» = «Проклинаю миг, когда фотографу потрафил». Но наряду с этим он испытывает стыд: «Разбег, толчок — и стыдно подыматься» = «Стыд меня терзает, хоть кричи»; и ему хочется плакать: «Во рту опилки, слёзы из-под век» = «Неизвестно, ну хоть плачь, как мне быть?» (АР-17-66). Кроме того, в «Прыгуне в высоту» герой заявляет: «И меня не спихнуть с высоты». И так же тверд он в начале «Вратаря»: «Я стою сегодня мёртво — не иначе» (АР-17-68).
Примерно в одно время с «Вратарем» пишется «Марафон», поэтому и здесь наблюдаются параллели: «Ну вот, друг-гвинеец так и гнет»621 (в основном варианте: «прет») = «Хоть и ловко он его загнул» (АР-17-68), «Гнусь, как ветка, от напора репортера» (АР-17-66); «Ох, согнусь я под напором репортера!» (АР-17-66) = «Ох, есть нельзя и пить нельзя» [844] [845] [846] ; «Еле-еле мяч достать удалось» = «А теперь — достань его! / Осталось материться».
844
Вариант исполнения: темное публичное выступление «Ну вот, друг-гвинеец так и гнет», май 1971.
845
Вариант исполнения: Москва, клуб Главного управления железнодорожных войск, 14.06.1972.
846
Ср. в «Плясовой» (1969) А. Галича: «На столе у них — икра, балычок, / Не какой-нибудь — “КВ”-коньячок, / А впоследствии — чаек, пастила, / Кекс “Гвардейский” и печенье “Салют…”».
А теперь обратим внимание на совпадения между «Вратарем» и «Четверкой первачей», причем как в стихотворном размере, так и в образности: «Пятый номер — в двадцать два знаменит, / Не бежит он, а едва семенит» (1971), «А четвертый — тот, что крайний, боковой, — / Так бежит — ни для чего, ни для кого» (1974).
Оба именуются числами: пятый, четвертый (такая же образность присутствует в черновиках «Охоты на волков»: «Видно, третий в упор меня срежет, / Он стреляет и с правой руки…» /2; 423/, - и в «Охоте на кабанов»: «Третий номер сегодня удачлив: / Три клыкастых лежат перед ним»).
Оба находятся с правого края (так же как инсайд в «Песне про правого инсайда»: «И всегда он играет по правому краю»).
Оба бегут «спустя рукава»: «Не бежит он, а едва семенит» = «Так бежит — ни для чего, ни для кого».
Примечательно, что если в «Четверке первачей» негатив представлен в образе первого, второго и четвертого первачей (а лирический герой — в образе третьего), то и во «Вратаре» даются три образа противника героя: «бьет десятый», «вот летит девятый номер с пушечным ударом», «пятый номер — в двадцать два знаменит»; сам же герой выступает в образе вратаря.
А в песне «После чемпионата мира по футболу — разговор с женой» (1970) он завидует изобилию своего противника: «““Что ж, Пеле как Пеле, — / Объясняю Зине я, — / Ест Пеле крем-брюле / Вместе с Жаирзинио”», — и это явно предвосхищает описание первого первача из «Четверки первачей»: «Ну что ж, идеи нам близки — / Первым лучшие куски». — что, в свою очередь, возвращает нас к песне «Случай» (1971): «Ну что ж, мне поделом и по делам — / Лишь первые пятерки подучают».
Кроме того, ситуация с противопоставлением в песне «После чемпионата мира по футболу…» разовьется в «Смотринах», где функцию Пеле будет исполнять сосед:
1) «“Что ж, Пеле как Пеле, — / Объясняю Зине я, — / Ест Пеле крем-брюле / Вместе с Жаирзинио”. <.. > А у Пеле на столе — / Крем-брюле в хрустале»629 = «Там у соседа — пир горой. / И гость — солидный, налитой…». Хрусталь же упоминался и в «Путешествии в прошлое», где описывалось похожее изобилие, поэтому лирический герой «начал об пол крушить благородный хрусталь».
2) «Я сижу на нуле, — / Дрянь купил жене — и рад. / А у Пеле — “шевроле” / В Рио-де-Жанейро» = «А у меня — сплошные передряги: / То в огороде недород, то скот падет <.. > Там у соседа мясо в щах — / На всю деревню хруст в хрящах».
Подобное бедственное положение героя — «Я сижу на нуле» — встречается и в других произведениях: «И теперь в моих песнях — сплошные нули» («Мои капитаны», 1971), «Бензин — моя кровь — на нуле!» («Песня самолета-истребителя», 1968).