Энциклопедия творчества Владимира Высоцкого: гражданский аспект
Шрифт:
Как известно, через 15 лет после смерти поэта — 25 июля 1995 года — у Петровских ворот ему был поставлен памятник.
Что же касается рефрена «Но я не жалею», то он свидетельствует о том, что лирический герой уже выбрал свой путь, свою дорогу в жизни, и хотя он знает, что его конфликт с властью сулит ему мало приятного («И всю жизнь мою колят и ранят
– / Вероятно, такая судьба»), но не собирается отступать. Поэтому и в черновиках «Песни Бродского» (1967), которую в фильме «Интервенция» исполняет герой Высоцкого, приговоренный к смертной казни, встретится такая строка: «Боже сохрани! Не пожалею ни о чем» [319] [320] [321] /2; 357/. Показателен также фрагмент из письма Высоцкого к Людмиле Абрамовой от 29.07.1964: «…писать, как Пахмутова, я не буду, у меня своя стезя, и я с нее не сойду»94 /6; 347/. Таким образом, оправдалось и другое утверждение-предсказание из стихотворения «Люди мельчают и дни
319
А еще через два года (1969) Высоцкий напишет: «О том, что в жизни не сбылось, / Жалеть, наверное, не стоит». Поэтому так близки ему были слова из исполнявшегося им стихотворения Семена Гудзенко «Мое поколение»: «Нас не нужно жалеть, ведь и мы никого б не жалели».
320
Через год эта мысль повторится в песне «Мой друг уехал в Магадан…» (1965): «А мне удел от бога дан…» (Добра! 2012. С. 94).
321
Кохановский И. Письма друга // Коллекция Караван историй. 2014. № 11 (нояб.). С. 65. То же: Кохановский И. Серебряные струны // «Всё не так, ребята…»: Владимир Высоцкий в воспоминаниях друзей и коллег. М.: ACT: Редакция Елены Шубиной, 2017. С. 88. Датировка письма дается по: С5Т-5-291.
Теперь обратимся к одному из писем Высоцкого к И. Кохановскому (10 мая 1969 года), в котором содержится целый ряд перекличек с его песнями: «Были больницы, скандалы, драки, выговоры, приказы об увольнении..»^5. Этот фрагмент явно напоминает «Песню про Уголовный кодекс» (1964): «Скандалы, драки, карты и обман». Данная перекличка говорит о личностном подтексте песни, а также стихотворения «Вы учтите, я раньше был стоиком…» (1967), где лирический герой сетует, что до своей женитьбы жил «без скандалов, без драк, без волнения» /2; 329/ (здесь же он признается: «Быт замучил — я стал параноиком» /2; 329/, - а годом ранее он говорил: «Дела… / Меня замучили дела…» /1; 246/; да и позднее, в «Балладе о борьбе», будет сказано: «Детям вечно досаден / Их возраст и быт»).
В письме к Кохановскому Высоцкий описывает свое пребывание в неврологических клиниках: «Позволял терзать свое тело электричеством и массажами и Душу латал и в мозгах восстанавливал ясность…». Сравним с «Несостоявшейся свадьбой» (1964) и «Куполами» (1975), а таюке с расскгаом <Ларус» (19711: «Для того <ль он душу, как рубаху залатал…», «^ушу… залатаю золотыми я заплатами», «Ветер дует в мою бога Душу, рвет и треплет… НаУо залатать, а ветер и этому мешает» (как в трагедии Маяковского «Владимир Маяковский», 1913: «Милостивые государи! / Заштопайте мне душу»). И в итоге душа останется «^залатанной»: «Ах, душа моя — тельняшка, / В сорок полос, семь прорех!» («Про речку Вачу и попутчицу Валю», 1956).
А в концовке письма Высоцкий говорит: «Употребляют мою фамилию в различных контекстах, и нет забвения ругани, и нет просвета, ноя…. не жалею. Я жду», — как в вышеупомянутой песне «У меня было сорок (фамилий…» (1962): «И всю жизнь мою колят и ранят — / Вероятно, такая судьба. / Все равно меня не отчеканят / На монетах заместо герба. I Но я не жалею», — и в черновиках песни «Я был слесарь шестого разряда» (1964), где также встретится этот рефрен: «И я не жалею», «А я не жалею» /1; 409, 410/. А словосочетание «нет просвета» будет реализовано в «Погоне» (1954), где речь вновь пойдет об организованной травле: «Где просвет, где прогал — не видать ни рожна!». Встречается этот образ также в «Баньке по-белому», где герой описывает свое лагерное прошлое: «Променял я на жизнь беспросветную / Несусветную глупость мою», — и в повести «Дельфины и психи» (1968), где, формально говоря о питекантропах, герой-рассказчик имеет в виду советскую эпоху (типичный для Высоцкого прием): «И однажды взглянули они вокруг себя: тьма кругом тьмущая, только что кончилась мезозойская эра, и не начинался еще третичный период, и никакого просвета впереди, — эдакое междувластие» /6; 35/.
Неожиданные, но вполне закономерные сходства выявляются между песнями «У меня было сорок фамилий…» (1962) и «Я любил и женщин, и проказы…» (1964), поскольку в первом случае герой также предстает любвеобильным: «Меня семьдесят женщин любили». А далее можно заметить развитие одного мотива: «Обо мне не напишут некролог / На последней странице в углу, / Но я не жалею» — «Очень жаль, писатели не слышат / Про меня, про парня из села, / Очень жаль, сонетов не напишут / Про мои любовные дела» [322] . В ранней песне герой говорит об осознанности своего жизненного выбора и о том, что, несмотря на вероятное забвение, он не жалеет о выбранной стезе, а в поздней герой предстает в ироническом образе донжуана, вследствие чего сетование: «Очень жаль, сонетов не напишут / Про мои любовные дела», — носит наполовину шуточный характер, хотя речь тоже идет о забвении.
322
Мооска, у Л. Седдоа, 00.11.15^(^6. Ср. ттсжж т ббаатой (теесе: «Пас» а <об мне pрмнрoл не нaш^шyс» («Я с детства был испорченный ребенок…»). Здесь же герой говорит: «Я женщин уважал дщд с пдлд-нок», — а у Высоцкого:
Теперь рассмотрим один из важнейших мотивов в творчестве раннего Высоцкого — мотив предательства главного героя одним из его друзей, в связи с чем обратимся к песне «Сивкс-Буркс» (1963).
В этой песне происходит разъятие известного сказочного образа: Сивка и Бурка действуют у Высоцкого как самостоятельные персонажи, причем поэт еще вводит их в свою образную систему — в образе Сивки представлен лирический герой, а в образе Бурки — его друг, которым он обзавелся и который его потом «продал».
Уже в самом начале песни говорится о том, что главный герой лишен свободы: «Кучера из МУРа укатали Сивку, / Закатали Сивку в Нарьян-Мар! / Значит, не погладили Сивку по загривку, / Значит, Дали полностью “гонорар”», — то есть лагерный срок. Годом ранее такой же оборот использовал применительно к себе лирический герой в песне «Я был душой дурного общества»: «И Дали всё, что мне положено: / Плюс пять мне сделал прокурор» (в последней строке очевидна отсылка к блатной песне «Однажды, братцы, пошухерил…»: «А прокурор накинул мне еще пять лет»). Заканчивается же «Сивка-Бурка» констатацией грустного факта: «Сивка в каторге горит». Такой же глагол применяют к себе герои песни «Зэка Васильев и Петров Зэка»: «Сгорели мы по недоразумению», — и лирический герой в песне «Я был душой дурного общества»: «Шепнул, навел, и я сгорел».
– а также в наброске 1973 года: «Один смотрел, другой орал, / А третий просто наблюдал, / Как я горел, как я терял, / Как я не к месту козырял» (АР-3-68) (похожий по смыслу глагол используется в песне «Не уводите меня из Весны!»: «Я понял, я понял, что тону»).
Что же касается мотива предательства, то в «Сивке-Бурке» он реализован следующим образом: сначала «обзавелся Сивка Буркой — / Закадычным другом», потом «у Бурки появился кто-то — / Занял место Сивкино за столом», и все это кончилось тем, что «Бурка с кем-то вдруг исчез навеки, / Ну а Сивка в каторги захромал».
Таким образом, эти двое «заложили» Сивку, а сами благодаря этому освободились [323] [324] [325] . Похожая ситуация возникает в «Песне про стукача» (1964): «В наш тесный круг не каждый попадал, /Ия однажды — проклятая дата! — / Его привел с собою и сказал: / “Со мною он, нальем ему, ребята!” / Он пил, как все, и был как будто рад. / А мы? — его мы встретили как брата! / А он назавтра продал всех подряд. / Ошибся я, простите мне, ребята!»98.
323
А раз образ Сивки автобиографичен, то это же относится и к главному герою песни «Чеширский кот» (1973): «Значит, не погладили Сивку по загривку» = «Ну так чешите за ухом Чеширского кота!». В первом случае лирический герой выступает в образе лошади («Лошади, известно, — всё как человеки»), а во втором — в образе кота. Кроме того, «Сивка чифирит», а Высоцкий, как известно, любил чайный «чифирь»: «И в поэтических горячих моих жилах, / Разгоряченных после чайной донельзя…» («Бывало, Пушкина читал всю ночь до зорь я…», 1967).
324
В том же году этот мотив встретится в стихотворении Бориса Чичибабина: «Когда с тобою пьют, / Не разберешь по роже, / Кто — прихвостень и плут, / Кто — попросту хороший».
325
Болотная слизь и гниль — это та же самая мертвящая пустота из стихотворений 1966-го и 1979-го годов: «Лужи высохли вроде, / А гнилью воняет» /1; 570/, «А мы живем в мертвящей пустоте — / Попробуй надави, так брызнет гноем» /5; 230/.
В черновиках песни есть и такой вариант: «К нам этих двух привел с собою и сказал: / “Они со мной, налейте им, ребята!”» /1; 407/.
Очень похоже, что эти двое и есть те самые Бурка плюс «кто-то» из «Сивки-Бурки», так как в обоих случаях они явились причиной того, что главный герой попадает либо на каторгу, либо в тюрьму, то есть лишается свободы (год спустя, в посвящении «Хотя до Малого и МХАТ-pa…», эти персонажи встретятся еще раз: «А двух агентов Управленья / Патруль отправит в бельэтаж»; АР-9-137).
Примечательно также, что строка «Он слишком рано нас похоронил» из «Песни про стукача» отзовется в «Приговоренных к жизни» (1973): «Но рано нас равнять с болотной слизью — / Мы гнезд себе на гнили не совьем! / Мы не умрем мучительною жизнью, / Мы лучше верной смертью оживем!»99.
В таком свете закономерно, что «Песня про стукача» была одной из самых любимых у Высоцкого. Писатель Андрей Синявский рассказал о его концерте 15 ноября 1964 года в гостях у Юлия Даниэля [326] : «Как-то — это было еще до ареста — мы собирались ехать на день рождения к Даниэлю. Даниэль — мой большой друг, впоследствии — подельник. И вдруг буквально вечером уже выходим, телефона у нас не было — вдруг звонок. Пришел Высоцкий в гости. Что же делать? Мы решили просто взять его к Даниэлю. Одновременно это был бы как подарок Даниэлю, потому что когда приходит Высоцкий, невозможно, чтобы он не пел, не рассказывал.
326
Этот концерт упоминала и Мария Розанова: «Как-то пришел к нам в гости Высоцкий, было это 15 ноября, мы как раз собирались на день рождения к нашему другу Юлику Даниэлю. И вдруг я понимаю, что лучшего подарка Юлику мы и придумать не можем. Я сказала: “Высоцкий, сейчас мы перевяжем вас голубой ленточкой и принесем в гости”» (Синявский А., Розанова М.: «Для его песен нужна российская почва» / Беседовала Н. Уварова // Театр. 1990. № 10. С. 147).