Энциклопедия творчества Владимира Высоцкого: гражданский аспект
Шрифт:
Точно таким же «спорщиком» предстает и мореплаватель-одиночка. В ответ на родительские увещевания по поводу тюрьмы он замечает: «Да не век остаться светлым денечку, — / Стал младенец рассуждать делово, — / Входишь в камеру, простите, одиночку, / А она тебе — совсем ничего…» (СЗТ-З-41). Причем не только «папаши» напророчили своим непослушным сыновьям тюрьму, но и «мамаши» тоже: «В младенчестве нас матери пугали, / Суля за ослушание Сибирь, грозя рукой, — / Они в сердцах бранились — и едва ли / Желали детям участи такой», — и опять же всё в точности сбылось: «Здесь мы прошли за так на четвертак, за ради бога <.. > И мерзлота надежней формалина / Мой труп на память схоронит навек». Этот же мотив разрабатывается в написанной вскоре песне «Летела жизнь»: «Мы мерзлоту в Анадыре долбили» (АР-3-187).
Обратим внимание еще на некоторые сходства между образами мореплавателя-одиночки и автора в «Балладе о детстве»: «Не по году он мужал — по денечку, / И уже из колыбели дерзал. <….> Стал младенец рассуждать делово» = «И плевал я — здоровый трехлетка — / На воздушную эту тревогу».
Из последней цитаты явствует, что
Кроме того, и в «"Мореплавателе-одиночке», и в «Балладе о детстве» присутствуют религиозные мотивы: «Вот послал господь родителям сыночка, / Люльку в лодку переделать велел» (А.Р-10-124) = «Спасибо вам, святители, / Что плюнули да дунули, / Что вдруг мои родители / Зачать меня задумали» /5; 47/.
Примерно в это время было написано и разобранное выше стихотворение «Я был завсегдатаем всех пивных…», имеющее немало сходств с «Мореплавателем-одиночкой»: «Семья пожить хотела без урода <.. > И покатился я, и полетел / По жизни — от привода до привода» = «Не однажды с ним беседовал родитель / И, как взрослому, втолковывал ему: / “Ваша тяга к одиночеству, простите, / Приведет вас обязательно в тюрьму!”»; «Он был привычен к уличным пивным…» (С5Т-3-399) = «Вся посуда у него — на кусочки, / Если колет ураган всё подряд, / Но привычны ко всему одиночки — / Из летающих тарелок едят» /5; 440/; «Я мажу джем на черную икру» = «Глядь — и ест деликатес в одиночку, / А из нас таких никто не едал».
Кроме того, оба героя противопоставляют себя другим людям и ведут себя отдельно от них: «Я из народа вышел поутру / И не вернусь, хоть мне и предлагали». То же самое «предложат» и мореплавателю-одиночке: «Не искусственную ли оболочку / Вы вокруг себя, мой друг, возвели? / Мореплаванью, простите, в одиночку, / Наше общество предпочли». Очевидно, что в обоих случаях поэт говорит о своем положении в советском обществе.
Продолжая разговор о «Мореплавателе-одиночке», обратим внимание на сходство ситуации с другой морской песней — «Лошадей двадцать тысяч…» (1971) [599] [600] [601] : «Обалдевший радист принял чей-нибудь SOS» = «Наш радист забыл морзянку — только точки, / Тащит, словно из мешка, как в лото. / Онемели все при виде одиночки, / А ему, простите, что — хоть бы что» (АР-10-128). Если у мореплавателя-одиночки «были бедствия — посуда на кусочки», то и в первом случае «яхту вдребезги кит разобрал», причем у мореплавателя-одиночки тоже была яхта: «Ветер дунул, превратив яхту в точку» (АР-10-130).
599
Формальным ее источником явился рассказ капитана теплохода «Шота Руставели» Александра Назаренко: «В океане мы спасли трех немецких яхтсменов, которые после столкновения с китом потеряли яхту и в течение двадцати четырех дней были в открытом океане. Провели все это время на надувном плоту и утлой лодчонке. Конечно, я рассказал ему об этой истории, и он использовал этот сюжет в песне “Лошадей двадцать тысяч в машины зажатых…”» («Корабли постоят — и ложатся на курс»: Капитан Александр Назаренко вспоминает свою дружбу с Владимиром Высоцким / Беседовал Юрий Сандулов // Русские в Америке. США (Оклахома), 2016. Вып. 4. С. 51).
600
Репетиция песен для к/ф «Ветер “Надежды”» (Ялтинская киностудия, 01 — 02.12.1976). Дубль 3.
601
Москва, рабочая запись для к/ф «Ветер “Надежды”» (октябрь 1976).
Теперь обратимся к сопоставлению с «Чужим домом» (1974), где лирический герой пригоняет коней к чужому дому, а мореплаватель-одиночка подплывает на яхте к суше. И в обоих случаях он просит людей дать ему выпить: «Кто хозяином здесь? Напоил бы вином!» = «Не дадите ли вы мне кипяточку?» (АР-10-131).
В первой песне люди говорят о себе: «Скисли душами, опрыщавели», — а во второй: «Поскучнели, отрешась от земли» /5; 441/. Другой вариант последней цитаты: «Поглупели, отрешась от земли» (АР-10-136), — также находит аналогию в «Чужом доме»: «И живете вы в зле да в шепоте, / В слабоумии, в черной копоти» (АР-8-25).
Если в «Чужом доме» люди живут «век на щавеле», то и в «Мореплавателе-одиночке» у них будет скудный рацион: «Глядь — и есть деликатес в одиночку, / А из нас таких никто не едал».
В обеих песнях лирический герой тоскует по людскому обществу:
И обе песни заканчиваются тем, что герой снова покидает людей. Однако если в «Погоне» он сначала обличает их образ жизни, а затем в ужасе бежит прочь, то в «Мореплавателе-одиночке» он общается с ними вполне миролюбиво и даже с юмором, а потом возвращается в море: «Ветер дунул, превратив яхту в точку».
На рабочей кассете, где Высоцкий пробует разные варианты песни377, встречаются следующие строки, которые произносятся от лица других людей: «Мореплавателя-одиночку встретить — / Всё равно что черного кота», «Знают у нас даже дети: <.. > Мореплавателя-одиночку встретить — / Всё равно что катафалк и гроб». То есть, по их мнению, лирический герой приносит одни несчастья. И ровно то же самое они будут говорить ему в лицо: «А дальше — больше, — каждый день я / Стал слышать злые голоса: / “Где ты — там только наважденье, / Где нет тебя — всё чудеса. <…> Как дым твои ресурсы тают, / И сам швыряешь все подряд. / Зачем? Где ты — там не летают, / А вот где нет тебя — парят”» («Мне скулы от досады сводит…», 1979). С этим же стихотворением у «Мореплавателя-одиночки» наблюдается еще один общий мотив: «Парусиновые брюки, две сорочки — / Вот и весь его большой гардероб» /5; 438/ = «Фартило мне, земля вертелась, / И, взявши пары три белья, / Я — шасть! — и там. Но вмиг хотелось / Назад, откуда прибыл я» /5; 232/. В обоих случаях мы видим неприхотливость в одежде самого Высоцкого.
Личностный подтекст в «Мореплавателе-одиночке» подтверждают и другие переклички.
1. Мотив одиночества, характерный для лирического героя: «У меня запой от одиночества» («Про черта»), «Что могу я один? Ничего не могу!» («Конец охоты на волков»), «Я снова — сам с собой, как в одиночке, / Мне это за какие-то грехи!» («Песенка плагиатора, или Посещение Музы»; черновик /2; 510/), «И вновь один штурмую высоту» («О прыжках и гримасах судьбы»; неопубликованная рукопись), «Низко лечу я, отдельно от всех, одинокая чайка» («Романс миссис Ребус»), «Я ухожу отдельный, одинокий / По полю летному, с которого взлетают» («Ну вот и всё! Закончен сон глубокий»), «И командой брошенный / В гордом одиночестве лайнер» [602] [603] [604] [605] («Жили-были на море…»), «Настрадался в одиночку, / Закрутился блудный сын» (частушки к спектаклю «Живой», 1971). Последнюю характеристику применяет к себе и лирическое мы в «Мистерии хиппи»: «Но блудные мы сыновья». Поэтому так близка была Высоцкому исполнявшаяся им «Песня акына» (1971) на стихи Вознесенского: «Пошли мне, Господь, второго, / Чтоб не был так одинок!».
602
Сравним с положением лирического героя в «Человеке за бортом» и «Балладе о брошенном корабле»: «Так ему, сукину сыну! / Пусть выбирается сам», «И погоду, и случай / Безбожно кляня, / Мои пасынки кучей / Бросали меня». При этом мотив «погоду… кляня» перейдет в «Райские яблоки»: «Пролив слезу и головы склоня, / Бродяжья труппа, грязь и дождь кляня» (АР-3-164). Да и мотив «Пролив слезу» находит аналогию в балладе: «Кто чувствительней — брызги сглотнули». Кроме того, в обеих песнях герой называет себя братом: «Как же так — я ваш брат…» = «Молчать негоже, брата хороня!».
603
Климов Г. Помню // Владимир Высоцкий: четыре четверти пути. М.: ФиС, 1988. С. 70.
604
Москва, рабочая запись для к/ф «Ветер “Надежды”» (октябрь 1976).
605
Как в песне Новеллы Матвеевой «Кораблик» (1961): «…Сам себя, говорят, он построил, / Сам себя, говорят, смастерил. / Сам смолою себя пропитал, / Сам оделся и в дуб, и в металл, / Сам повел себя в рейс, / Сам свой лоцман, / Сам свой боцман, / Сам свой капитан!». Также и в песне Высоцкого «Всему на свете выходят сроки…» (1973) корабли используются в качестве аллегории людей.
А о своем одиночестве он говорил и друзьям. Сценарист Г ерман Климов вспоминал беседу, состоявшуюся в марте 1970-го: «Снова заговорили о Таганке, о знакомых актерах. Внезапно он погрустнел, замолчал и отвернулся к окну машины. Устал, решил я, мыслимое ли это дело быть в таком напряжении столько часов.
— Знаешь, — сказал он, — а ведь по-настоящему друзей у меня нет..»379
2. Рабочий вариант исполнения песни: «Одиночество, простите, в одиночку / В двоеночество превратив»380, - восходит к черновикам «Прерванного полета» (1973), где поэт также говорил о себе в третьем лице: «Одиночество — сольно, вдвоем / Двоеночество это уже» (АР-6-122).
3. Мотив самостоятельности и независимости в действиях: «Сам укачивал себя, сам болел»381, - уже встречался в песнях начала 1970-х: «Но позвольте самому / Решать: кого любить, идти к кому… / Но, право, все же лучше самому» /3; 271/, «Я цели намечал свои / На выбор сам» /3; 241/, «Всё верно, в каждом деле выбор — твой» /2; 460/, - и повторится в более поздних произведениях: «Занесет ли в повороте, / Завернет в водовороте, / Сам и выровню» /5; 464/, «Сам себя бичую я и сам себя хлещу — / Так что никаких противоречий» /5; 271/.