Энциклопедия творчества Владимира Высоцкого: гражданский аспект

Корман Яков Ильич

А тождество «лагерь = психбольница» видно также при сопоставлении песен «Мать моя — давай рыдать» (1962) и «Про сумасшедший дом» (1965): «Теперь я жду, теперь я жду, куда, куда меня пошлют» = «Я жду, но чувствую: уже / Хожу по лезвию ноже»; «И вот сказали нам, что нас везут туда — в Тьмутаракань» = «И врач сказал, что и меня туда переведут» /1; 453/; «А мне ж ведь, в общем, наплевать <…> Но там ведь все, но там ведь все — такие падлы, суки, волки: / Мне передач не видеть, как своих ушей» = «Вот это мука, — плюй на них, — / Они ж ведь, суки, буйные» (СЗТ-1-174), «И не носите передач — всё буйные сожрут» /1; 453/ («наплевать… суки» = «плюй на них… суки»; «Мне передач не видеть» = «И не носите передач»).

***

Теперь оставим на время тюремно-лагерную тематику, поскольку она неисчерпаема, и обратимся к произведениям с другими мотивами.

Весной 1967 года была написана песня «Путешествие в прошлое». Приведем сразу цитату из нее: «А потом кончил пить — /Потому что устал. /Начал об пол крушить / Благородный хрусталь», — и сравним с воспоминаниями Веры Савиной, относящимися к началу 1976 года, когда они с Высоцким поехали на ужин к французскому послу, устроенный в честь певца

Максима ле Форестье, приехавшего на гастроли в Москву: «С Высоцким на вечере был связан один любопытный эпизод. Присутствовавшая там же чья-то дочка или женушка, которая выпила неприличную дозу спиртного, стала приставать к нему с воспоминаниями о том, что когда-то в ее отсутствие Высоцкий был у них дома в большом подпитии и разбил всю хрустальную посуду. И вот тогда меня впервые поразило, что он ей ответил не просто резко, а так грубо, что, если бы в тот момент она не была столь сильно пьяна, то после этого она могла бы надолго впасть в глубокую депрессию. Это кошмарное выяснение продолжалось до тех пор, пока ее не увели с вечера» [513] ^{[514] [515] [516]} . Аналогичный случай упоминает сокурсница Высоцкого по Школе-студии МХАТ Елена Ситко: «…Володя за все время нашего с ним знакомства первый раз сорвался. Это случилось на гастролях в Риге, на которые со мной поехала моя мама — поддержать, помочь, накормить ужином после спектакля. А тут Володя устроил скандал в гостинице — выбросил в окно графин, крушил мебель…»29°.

513

Савина В. В пространстве Высоцкого // Владимир Высоцкий. Белорусские страницы. Минск: АльфаПресс, 1999. С. 86.

514

Цит. по: «Вова на коленях клялся моей маме, что больше такого не повторится», — вспоминает однокурсница Высоцкого, 27.04.2017 //т

515

Сажнева Е. Парижский суслик // Московский комсомолец. 2004. 24 янв. С. 7.

516

Ондиван М. После первой ночи с Высоцким его жена рыдала // Экспресс-газета. М., 2013. 21 янв. № 3. С. 12.

А по словам французской переводчицы Мишель Кан — жены Давида Карапетяна, «Володя любил вспоминать на публике, как однажды напился пьяным и чуть не сжег в Москве мою квартиру. Представляете, он находил это обстоятельство забавным… Нет, он даже им гордился!»291.

Несомненно, подобные истории послужили источниками сюжета песни. Непосредственным же толчком к ее написанию явилось пребывание Высоцкого в доме поэта-песенника Карины Филипповой-Диодоровой, которая утверждает, что песня «Путешествие в прошлое» посвящена именно ей: «Как-то Володя приходит ко мне и говорит: “Карина я тебе песню написал”. Я говорю: “Я надеюсь что-то вроде ‘Я помню чудное мгновенье’?”. И он запел: “Молодая вдова все смогла пережить, пожалела меня и оставила жить”. Хулиган! Ни слова правды!»292.

Ну как же «ни слова правды», если Филиппова на тот момент была вдовой!

Кроме того, в «Путешествии в прошлое» говорится не только о хозяйке, но и о ее подруге («Помню, Клавка была и подруга при ней, / Целовался на кухне с обоими»). Кто же это был? Оказывается, сценарист Дина Калиновская, которая в конце 1966-го переехала в Москву и поселилась в квартире Филипповой.

Впоследствии Калиновская говорила о себе и о Филипповой: «дружочки мы были, сестрёнки» [517] , и рассказывала о том, что песня «Путешествие в прошлое» была посвящена ей и Филипповой: «Нам вместе с Кариной Степановной» [518] .

517

Белорусские страницы-96. Владимир Высоцкий. Из архива Л. Черняка-26. Минск, 2011. С. 6.

518

Там же. С. 5.

Дело в том, что летом 1967 года Высоцкий и Калиновская работали над ее военной пьесой «Баллада о безрассудстве», превращая ее в телесценарий [519] . Однако «Путешествие в прошлое» было написано как минимум весной (первая известная фонограмма сделана 24 мая в Куйбышеве у Артура Щербака), да и сюжет песни («Целовался на кухне с обоими», «выбил окна и дверь и балкон уронил»), по свидетельству Калиновской, никакого отношения к прототипам не имел. А толчком к написанию песни, по ее утверждениям, послужил чей-то автограф на обоях (у Высоцкого — «Только помню, что стены с обоями»): «На этих обоях кто-то из актеров оставил свой автограф, что нас возмущало страшно, потому что испортило нам вид комнаты. Мы были не богема. <…> Он [Высоцкий] смотрел, смотрел на эту роспись, и стал писать, сочинил эту песню» [520] ^{[521] [522]} .

519

См. факсимиле машинописи: Там же. С. 46 — 61.

520

Там же. С. 13.

521

Цит. по видеозаписи беседы Карины Филипповой с Юрием и Евгением Курнешовыми, 28.02.2012 (съемка Александра Кириллина) // http://www.youtube.com/watch?v=uIkXOooBTfw

522

Москва,

у А.Д. Синявского, ноябрь 1963.

Однако Карина Филиппова говорит, что фраза «Целовался на кухне с обоими» имела реальную предысторию: «На кухне мы действительно стояли с Динкой и сетовали, что пришедшие Володя с какой-то компанией всё съели: и ужин, и наш завтрак. Холодильников не было, был только подоконник, и Вовка нежно извинялся перед нами, и целовал обеих по поводу того, что ни ужина, ни завтрака нам не осталось»²⁹?.

Итак, понятно, что песня «Путешествие в прошлое» в высшей степени автобиографична (в том числе и потому, что главный герой выступает здесь в образе певца с гитарой): в ней присутствует «чистый» лирический герой, действующий в условноролевой ситуации.

Однако Высоцкий, отталкиваясь от всех вышеперечисленных историй, наполнил песню совершенно другим смыслом. Поэтому забудем и о Калиновской, и о Филипповой, а посмотрим на сам поэтический текст.

Действие здесь происходит в гостях, и главного героя так же, как в песне «Вот главный вход…» (1966), где он имел привычку «выходить в окна», характеризует антиобщественное поведение: «…А потом кончил пить — потому что устал, / Начал об пол крушить благородный хрусталь, / Лил на стены вино, а кофейный сервиз, / Растворивши окно, взял да и выбросил вниз. / И никто мне не мог даже слова сказать, / Но потом потихоньку оправились — / Навалились гурьбой, стали руки вязать, / А в конце уже все позабавились: / Кто плевал мне в лицо, а кто водку лил в рот, / А какой-то танцор бил ногами в живот…».

Этот же мотив избиения встречается в одном из исполнений песни «У меня было сорок фамилий…»: «И всегда меня бьют, меня ранят — / Вероятно, такая судь-ба»298; в песне «Зэка Васильев и Петров зэка», где полковник «от радости всё бил по морде нас»; и в песне «Вот главный вход…»: «И кулаками покарав, и оскорбив меня ногами, / Мне присудили крупный штраф, / Как будто я нахулиганил».

И если предположить, что роскошная квартира, в которой происходит все действо в «Путешествии в прошлое», олицетворяет собой владения высокопоставленных чиновников, устроивших у себя пир и пригласивших лирического героя с гитарой, чтобы он развлекал гостей (такая же ситуация возникнет позднее в «Смотринах» и в «Сказочной истории»), то становится понятным, что антиобщественное поведение лирического героя — это форма его «несогласия и бунта» (кстати, в «Смотринах» его также подвергнут насилию: «Меня схватили за бока / Два здоровенных паренька: / “Играй, паскуда, пой, пока / Не удавили!”»).

Я, как раненный зверь,

Напоследок чудил,

Выбил окна и дверь

И балкон уронил. [523]

В «Смотринах» он тоже устроил скандал: «И посредине этого разгула / Я прошептал на ухо жениху, / И жениха как будто ветром сдуло, — / Невеста вся рыдает наверху».

А то, что лирический герой, выпив, начинает «буйствовать», подтверждает он сам в черновиках стихотворения «Жизнь оборвет мою водитель-ротозей…» (1971), а также в стихотворении «Я сказал врачу: “Я за всё плачу…”» (1968): «Когда я выпью, мне грозятся: “Не буянь!” / Когда я трезв, меня стращают: “Не скули!”» /3; 310/, «Я и буйствовать могу — полезно нам» /2; 570/. Как говорит Михаил Шемякин: «Все его нагрузки по накалу точно совпадали — он безумствовал, когда он пьянствовал..» [524] ^{[525] [526] [527]} .

523

Именно таким «зверем» представал сам Высоцким, когда запивал: «Когда он пил, а у него время от времени наступали запойные периоды, в нем просыпалось чудовище, какой-то дикий, самопожираю-щий зверь. Такого саморазрушительства, которое носил в себе Высоцкий, я еще не встречал» (Оль-брыхскийД. Высоцкий, каким я его знал / Перевел Ю. Цветов // Родник. Минск. 1989. № 1. С. 12 — 13). Причем выбил окна и дверь он также три года спустя, но уже в своей собственной квартире. 16 марта 1970 года Валерий Золотухин записал следующие слова Высоцкого: «У меня такая трагедия… Я ее [Марину] вчера чуть не задушил. У меня в доме побиты окна, сорвана дверь… Что она мне устроила… Как живая осталась…» (Золотухин В. Секрет Высоцкого: Дневниковая повесть. М.: Алгоритм, 2000. С. 85).

524

Шемякин М.: «Я уговаривал его не умирал….» / Беседовал В. Перевозчиков // Работница. М., 1989. № 8. С. 28.

525

Москва, трест «Стальконструкция», 16.02.1972; Москва, ДК им. А. Луначарского, 14.12.1972 и др.

526

Кохановский И. Письма друга // Коллекция Караван историй. 2014. № 11 (нояб.). С. 71.

527

Белорусские страницы-129. Марина Влади. Владимир, или Прерванный полет (без ретуши) / Перевод Н.К. Кулаковой. Минск, 2013. С. 18.

А потом рвал рубаху и бил себя в грудь,

Говорил, будто все меня продали,

И гостям, говорят, не давал продыхнуть — Донимал их блатными аккордами.

Целый ряд мотивов из этой строфы находит отражение в других произведении-ях, также объединенных образом лирического героя, хотя и выступающего порой в маске ролевого:

1) «А потом рвал рубаху…» = «Разорву рубаху на груди!» («Катерина, Катя, Катерина…», 1965), «Душу и рубаху — эх! — растерзаю в клочья» («Камнем грусть висит на мне…», 1968), «Но рванул я кольцо на одном вдохновенье, / Как рубаху от ворота или чеку» («Затяжной прыжок», 1972), «Взвыл я, ворот разрывая: / “Вывози меня, Кривая!”» («Две судьбы», 1977), «Ах, душа моя — тельняшка, / В сорок полос, семь прорех!» («Про речку Вачу и попутчицу Валю», 1976).