Эоловы арфы
Шрифт:
Д'Эстер посмотрел по очереди на Энгельса и на Виллиха, словно желая заранее увериться, что друзья не дрогнут перед лицом печальных новостей, которые он собирался сообщить, и сказал:
— Да, господа, потери… Но большинство их — не убитые, не раненые, а дезертиры.
— И в рейнско-гессенском отряде тоже? — удивленно спросил Энгельс.
— С этим отрядом произошла вот какая история. Он действительно показал себя с самой хорошей стороны. И именно поэтому Циц вызвал его в Карлсруэ как наиболее надежную защиту столицы. Но так как обстановка становилась все
— Ах подлец! — вырвалось у Виллиха.
— Мне это было ясно еще при встрече с ним во Франкфурте, — сказал Энгельс.
— Да его надо было тут же арестовать и расстрелять! — продолжал горячиться Виллих.
— Именно это и попытались сделать солдаты отряда, а затем и правительство. Но Циц не так прост. Он действовал вдвоем с Людвигом Бамбергером…
— Болтун! — вставил Энгельс.
— Но и ловкий малый, — уточнил Д'Эстер. — Им удалось скрыться. И по некоторым сведениям, они уже в Швейцарии, кажется, в Базеле.
— Верны себе, — мрачно усмехнулся Молль. — В Кирхгеймболандене первыми обратились в бегство, теперь первыми удрали в Швейцарию.
Все четверо помолчали. Потом Виллих сказал:
— В нашем отряде сейчас немногим больше пятисот бойцов.
— Что ж, это можно считать успехом, — покачал головой Д'Эстер. — Если бы такой отсев был и в других отрядах, мы еще представляли бы собой немалую силу.
Друзья поговорили с четверть часа и разошлись по своим делам.
Между тем разрозненные отряды все прибывали и прибывали в Раштатт и окрестные деревни. К концу дня общее количество войска составляло уже тысяч тринадцать. Это, естественно, внушало некоторую надежду.
Вообще-то говоря, позиция по реке Мург, впадающей в Рейн, которую сегодня удерживали силы повстанцев, была, пожалуй, самой удобной для обороны за все время боевых действий. Она представляла собой узкую, километров в двадцать, горловину между границей Вюртемберга и горами Шварцвальда справа и идущей по Рейну границей Франции слева. Для успешной и длительной защиты такого участка фронта у повстанцев могло хватить и войска, и оружия, и боевого духа. Видимо, этими соображениями и объяснялась довольно неожиданная — но не запоздалая ли? — активность главного командования. Конечно, уж если давать бой пруссакам, то это следует сделать теперь и только здесь — ни лучшего времени, ни более удобного места уже не будет.
Повстанческие силы были расчленены на три основных соединения. На правом фланге от деревни Гернсбах, расположенной на Мурге, в горах, у самой вюртембергской границы, до Ротенфельда, лежащего в долине, на крутом изгибе Мурга, и даже немного дальше к востоку позиции заняла третья дивизия под командованием полковника Томе. Ее соседом слева была вторая дивизия шестидесятитрехлетнего польского полковника Людвика Оборского, она опиралась на Куппенгейм. Оставшийся участок до Рейна и французской
Все три дивизии укомплектованы были, конечно же, далеко не так, как полагается. Например, третья дивизия состояла из шести баденских линейных батальонов, пфальцского отряда в несколько сот человек под командованием неунывающего Бленкера, отряда Виллиха и одной батареи. Не лучше обстояло дело и в двух других дивизиях.
Двадцать шестого июня вечером Виллих был вызван к заместителю главнокомандующего полковнику Францу Зигелю в Раштатт, где располагалась главная квартира. Как всегда в подобных случаях, Виллих предложил поехать с собой Энгельсу.
Зигель принял Виллиха и Энгельса в огромной комнате какого-то пустующего дома. Он поднялся им навстречу из-за стола, крепко пожал руки и, видно по всему, хотел быть любезным и радушным.
Энгельс не видел Зигеля с той памятной встречи с баденским правительством в Карлсруэ, на которой он, Зигель, излагал перед ним и перед Марксом свой план революционного похода на Нюрнберг. С тех пор прошло больше месяца. За это время в Зигеле еще отчетливее стали видны черты несоответствия и противоречия между вчерашним младшим лейтенантом и нынешним полковником, между совсем молодым человеком и заместителем главнокомандующего. Это улавливалось и в манере держаться, и в голосе, и в том, что он говорил.
Едва вошедшие уселись в кресла, как Зигель весьма дружелюбно и в то же время решительно сказал:
— Господа, обстоятельства вынуждают меня быть предельно кратким. Настал решительный час. И именно теперь я предлагаю вам, полковник Виллих, взять на себя командование пфальцскими войсками.
Энгельс и Виллих невольно переглянулись.
— Позвольте узнать, а где же Шнайде? Куда он девался? Что с ним?
— Ведь он был так хорош в своей гусарской венгерке, — вставил Энгельс.
Зигель помялся, помолчал, но — делать было нечего — все-таки выдавил из себя:
— Видите ли, господа, он дискредитирован…
— В каком смысле? — вскинул брови Виллих.
— Как полководец или как человек? — усмехнулся Энгельс.
Полковничья солидность окончательно слетела с Зигеля, сейчас он был младшим лейтенантом, отвечающим перед старшими по возрасту и по званию за неполадки в своем взводе.
— Печальная история, господа… И нелепая… Его избили собственные солдаты.
Энгельс засмеялся:
— Я предчувствовал, что дело кончится для него чем-то в этом роде! И не посмотрели на возраст!
— За что же избили? — спросил Виллих. — И серьезно?
— Да разве он не заслуживал этого еще до того, как вступил в должность командующего! — продолжал смеяться Энгельс.
— Я не знаю всех подробностей, — уклончиво ответил Зигель, пытаясь снова напялить на себя полковничий вид. — Да и не в них суть. Главное, генерал дискредитирован. Главнокомандующий и я сочли невозможным его дальнейшее пребывание в должности. И вот предлагаем занять ее вам, полковник Виллих. Вы согласны?
Виллих помолчал, потом резко откинулся в кресле и решительно ответил: