Эоловы арфы
Шрифт:
— Что ты скажешь на это, а? — обратился Виллих к своему адъютанту и злобно сплюнул. — Они бегут как зайцы! Они боятся даже наших советов и не дают возможности помочь себе…
— Да, — устало отозвался Энгельс, развертывая карту и всматриваясь в нее, — сейчас они, должно быть, уже в Нёйштадте. Завтра будут в Донауэшингене, по ту сторону хребта, часах в четырех ходьбы от швейцарской границы. А мы здесь, в горах. И пруссаки очень просто могут нас тут запереть вместе с нашими советами. Разве не так?
— Завтра чуть свет устремимся вдогонку за ними. Что нам остается!
Но утром, к великому
— Мальчик, видно, просто спятил, — недоуменно пожал плечами Виллих.
— Может быть, под победой он понимает благополучный переход швейцарской границы? — усмехнулся Энгельс.
Из приказа следовало, что оборонительная линия повстанцев все еще существует. Ее левый фланг начинается в юго-западном углу Бадена, близ стыка границ Франции и Швейцарии; далее идет на северо-восток по Шварцвальду на Фуртванген, от которого поворачивает прямо на север, к вюртембергской границе. Скорее всего, эта линия, как линия действительной обороны, существовала лишь в воображении нового главнокомандующего, но что бы там ни было, а отряду Виллиха предписывалось обосноваться со штабом в Фуртвангене, занять Симонсвальдскую долину и блокировать горные перевалы. Что ж, приказ есть приказ, его надо выполнять.
Виллих и Энгельс все сделали так, как требовал Зигель: заняли долину, блокировали перевалы и четвертого июля прибыли с остальной частью отряда в количестве ста шестидесяти человек в Фуртванген. С радостью и удивлением они увидели, что действуют не в одиночестве. К юго-западу от них располагался отряд под командованием Долля, а к северо-востоку — народные ополченцы Беккера.
Выходит, линия обороны все-таки существовала. Но шестого июля стало ясно, насколько она иллюзорна. В этот день пришла весть от Беккера, что пруссаки начали наступление на Виллинген, расположенный у вюртембергской границы, а через несколько часов в Фуртванген явился и сам Беккер во главе всего своего войска. Оказывается, в страхе перед окружением в горах отряд взбунтовался и потребовал немедленного отхода.
— Я ничего не мог поделать! — сказал Беккер и протянул Виллиху какую-то бумагу.
Это было письменное коллективное требование офицеров. Ссылаясь на мятежное настроение солдат, они настаивали на немедленном отступлении. Энгельс пригляделся к фамилиям, среди них многие оказались знакомыми.
— Посмотри, — сказал он Виллиху, — это наши старые друзья из батальона Дреер-Обермюллера!
— Ах, вот они где сыскались! Не так давно мы выгнали их из нашего отряда. — Виллих гневно тряхнул бумажкой. — Жаль, что ты, Беккер, в свое время не поступил так же.
После короткого совещания было решено, что Энгельс и Беккер пойдут к взбунтовавшемуся отряду и попробуют воздействовать на него. Виллих присоединиться к ним не мог — он только что получил срочную депешу, требовавшую решения и ответа.
Через четверть часа Энгельс и Беккер в сопровождении нескольких бойцов-безансонцев уже были на окраине Фуртвангена в лагере прибывшего отряда. Беккер приказал собрать всех солдат и офицеров. Собрались очень быстро, так как ждали чего-то
Энгельс всматривался в лица солдат, офицеров и молчал, поглаживая бороду. Молчание затягивалось, в толпе стало слышно шушуканье, наконец кто-то выкрикнул: "Мы ждем! Чего тянуть-то!"
— Видите ли, — начал Энгельс, — я в большом затруднении: не знаю, как к вам обратиться, как вас назвать. Если назову вас "солдатами" или "бойцами", я тем самым оскорблю своих товарищей по оружию — действительных солдат и бойцов. Они участвовали в сражениях, многие из них пролили кровь, потеряли близких друзей, но они вновь готовы принять бой хоть сейчас. А вы!..
Толпа неодобрительно загудела, зашевелилась, зашикала.
— Если я вас назову "товарищами", то грубо солгу и себе и вам. Разве товарищи те, кто остается на поле боя, и те, кто с него бежит?
— Мы не бежим! — отозвался кто-то. — Но это бессмысленно — ждать, когда тебя обложат, как волка, и хлопнут.
— Что же, называйте нас дезертирами! — с вызовом выкрикнул другой голос.
— Да, — спокойно и негромко сказал Энгельс, — именно только это слово к вам и подходит.
Установилась напряженная тишина, столь напряженная, что было ясно долго она не продержится. И верно, ее нарушил сам Энгельс, он вдруг яростно и громко бросил:
— Так вот, господа дезертиры, поговорим начистоту!
Толпа опять зашевелилась, раздались нервные покашливания, неразборчивые восклицания.
— Поговорим начистоту! — повторил Энгельс. — Многие из вас знают меня. Мы же знакомы с вами, дреер-обормюллерцы, не так ли?
Все молчали. Кто-то с деланной усмешкой в голосе бросил:
— Встречались!..
— Вот именно! — подхватил Энгельс. — Встретились, посмотрели друг на друга и разошлись. Наш отряд был доволен тем, что вы нас оставили, ибо на войне непадежный союзник хуже врага: на него надеешься, а он в решающий момент вдруг оставляет поле боя и открывает тебя для удара противника с фланга или тыла.
— Сейчас сражения нет!
— Оно может возникнуть когда угодно. — Энгельс обвел рукой окрестные горы. — И нам лучше рассчитывать только на свои силы. Оставаясь с нами вместе, но желая избежать борьбы, вы оказываетесь пособниками врага.
— Знаете!.. — раздался возмущенный голос.
— Ничего не хочу знать! — тотчас перебил Энгельс — Обстановка слишком серьезна, чтобы мы еще находили время копаться в ваших душах. Я заявляю вам со всей определенностью: или вы возвращаетесь на свои позиции и выполняете революционный долг до конца, или сейчас же сматывайтесь ко всем чертям! Все!
Энгельс резко повернулся и пошел прочь, его догнали бойцы-безансонцы. Беккер остался с отрядом.
Через два часа Беккер пришел проститься: отряд в полном составе возвращался на оставленные позиции.
Депеша, полученная Виллихом, предписывала ему немедленно прибыть в Донауэшинген и взять на себя командование всей артиллерией, которая в это время составляла сорок орудий. С твердым намерением отказаться от такой запоздалой чести Виллих в сопровождении Энгельса и безансонской роты отправился на главную квартиру.