Эпикриз с переводом

Каретникова Ксения

"Папа так сказал", — отвечаю я опять же письменно.

Мамочка читает и внимательно смотрит в мои глаза…

И опять плачет…

Глава 29

— Алла, — произнес Кишан тревожно, но ласково, с таким уже привычным ударением на второй слог. — Что случилось?

Я откашлялась, старательно глотая слезы, чтобы черныш их не услышал. Глубоко вздохнула.

— Меня похитили, я во дворце суреша Ашфатати… — ответила я и начала рассказывать: как меня выманили из дома, как доставили против воли

во дворец, как я помогла мальчику, сыну суреша, и как его мать согласилась помочь мне с медальоном. Говорила я быстро, избегая ненужных лирических и детальных подробностей. Привычка за столько лет из-за работы сработала автоматически — сообщать все кратко и по существу.

Кишан слушал, не перебивая. И лишь когда я закончила, аккуратно спросил:

— Он… Он посмел к тебе прикоснуться?

— Нет, — ответила я, понимая, что он имеет в виду более тесный тактильный контакт. — Я опять сыграла на суеверии, Дерга… Но она не вечна, Кишан, а я не хочу…

— Я уже выехал из Вамасбати, я уже в пути. Ехал к тебе… — произнес Кишан, и мне стало легче, искорка надежды вспыхнула в пространстве, и я тянулась к ней всей душой, всем сердцем… — Несмотря на то, что ты не отвечала, и я подумал… Прости, я подумал, что ты вернулась в мир ману и решила оставить своего Кишана… — я не обиделась, и прощать его мне было не за что, ведь Кишана можно понять. — Но сердце не верило разуму. Мне было тревожно, и я сорвался. Завтра к вечеру я должен быть в Ашфатати…

Кишан, мой черныш. Почувствовал тревогу, наверное, неспроста… Слезы вновь выступили. Я вытерла их ладонью и спросила:

— Ты сможешь вызволить меня из дворца?

— Я сделаю все, что смогу, — ответил он так уверенно, что я поверила. Но всего лишь на секунду. Ведь в этот момент я запоздало подумала: что один Кишан может сделать против такого количества ранбиров суреша?

Здесь я услышала, как в замке двери поворачивается ключ.

— Кто-то пришел. Я свяжусь с тобой позже, — быстро сказала я Кишану и убрала медальон под подушку. Высунула нос из-под одеяла.

Сначала в комнату зашли две служанки, одна несла в руках большую корзину с фруктами, вторая — поднос с изящной бутылкой, двумя позолоченными бокалами, больше похожими на кубки, и три массивные свечки. Вслед за пантами вошёл Хиран. С едва заметной улыбкой на лице. Одет он в черный атласный костюм: рубашка длиной до середины бедра, с рукавами в три четверти, с блестящими пуговицами на груди, брюки широкие, свободные. Вкупе с его шикарными усами, суреш выглядел забавно. И я невольно улыбнулась, правда, моей улыбки шер не увидел. Но вот, что мои глаза открыты и пристально рассматривают все происходящее вокруг, Хиран заметил:

— Не спишь?

Притворяться уже глупо. Я откинула край одеяла и медленно встала.

— Сыграем в лилу? — предложил Хиран так, что не откажешь: во-первых, интонационно, а во-вторых, главный пант сурешиата вальяжно уселся на стул за столом, на который служанки уже поставили фрукты и поднос. Сами они замерли у своего суреша, сложив ручки и опустив головы.

Ракшас! Вот пришел всё-таки, якобы

сыграть в якобы любимую им игру… Ну что ж, властный самец, поиграем. Хотя я лучше бы сейчас пообщалась с Кишаном.

Я подошла ближе. Достала коробку с фигурками из шкафа, поставила второй стул напротив Хирана и села.

— А это приложение к игре? — спросила я, кивая на стол.

— Это для атмосферы, — фыркнул суреш и щёлкнул пальцами, панты после щелчка резко засуетились — одна принялась зажигать свечи, а вторая разливать прозрачную, пахнущую хвоей жидкость в бокалы.

— Что это? — спросила я.

— Уджвал, — ответил шер. — Светлый напиток. Хмельной, но в меру.

— Сладкий? — фыркнула я.

— Нет, дааса Аллаита, горький. Как моя печаль из-за твоего отношения ко мне, — произнес Хиран, старательно изображая эту самую печаль на лице. — Попробуй, несмотря на его горечь, он сделает ощущения сладкими, мысли чистыми, а настроение светлым, — он взял бокалы и один протянул мне.

Я настороженно уставилась на позолоченный бокал. Нервишки шалят, а алкоголь в умеренных терапевтических дозах — лучшее для них успокоение. Так и папа считал, хоть и лечил "хмельных грешников". Просто во всем должна быть мера.

"Дай мне яд, я уменьшу дозу и сделаю лекарство…"

Протянутый бокал я взяла. Но пробовать не спешила. Дождалась, когда глотнет Хиран, и только после этого сделала то же самое.

Рот, горло обожгло. Действительно, горько. Похоже на наш джин и запахом, и на вкус. Но более тягучий и горький. Очень горький. Хиран пил с заметным удовольствием, пил легко, как воду. А я сделала ещё один неприятный глоток и отставила бокал. Суреш покачал головой, тоже отставил бокал и вдруг потянулся ко мне руками. Я приготовилась защищаться и отбиваться, но вовремя поняла, что тянется он не к моему телу, а к коробке с лилой, лежащей на моих коленях. Коробку я отдала, и Хиран сам ее открыл и принялся расставлять фигурки.

Первый ход принадлежал сурешу. Играл он слегка задумчиво, но с желанием. Я же играть совсем не хотела, потому первая партия мной была проиграна. Но заметив, как довольно улыбается местный правитель, поглаживая и завивая на концах свои забавные усы, на вторую партию я настроилась. И выиграла. Каришма, но и проигрыш Хиран воспринял так же — с улыбкой.

— В лилу часто играют на желание, — произнес елейно шер. — Не хочешь испытать судьбу?

Он уставился своими темными глазами в мои. В черных, как уголь, зрачках полыхал огонек. Такой коварный, как и предложение Хирана.

— Вы знаете, чего я пожелаю, если выиграю, — произнесла я тихо, не отводя взгляда от глаз суреша. И он пристально смотрел. А потом ответил:

— Ты тоже знаешь, чего желаю я…

Вот если бы он это не сказал — я бы возможно рискнула и согласилась. Ведь в лилу играет Хиран не очень, но… Ракшас! А вдруг это был такой ход конем? Специально, чтобы ввести меня в заблуждение? Блеф в поддавки. И высокопоставленный пант просто изображает, что играет неважно?

Я усмехнулась:

— Судьбу нельзя испытывать.