Эпоха единства Древней Руси. От Владимира Святого до Ярослава Мудрого
Шрифт:
Убитого Бориса завертывают в шатер, кладут на телегу и везут в Киев. По дороге несчастный юноша неожиданно подает признаки жизни — «и еще дышющу ему». Узнав об этом, Святополк посылает «два варяга приконьчевати его». Один из них пронзает мечом сердце Бориса, и блаженный страстотерпец наконец принимает «венец от Христа Бога с праведными». Тело его тайно относят в Вышгород и хоронят в церкви Святого Василия. «Оканьных» убийц Святополк осыпает милостями, «суть же имена сим законопреступником: Путьша, Талец, Елович, Ляшько, отец же их сотона».
Покончив с Борисом, Святополк начинает строить козни против Глеба. Младший брат Бориса, ничего не ведая, княжит в Муроме. Святополк шлет к нему послов «с лестью», предлагая от имени Владимира поскорее приехать в Киев: «отец тя зовет, не здоровит бо вельми». Ничего не подозревающий Глеб немедленно садится в седло и пускается в путь берегом Волги в сопровождении малой дружины. Где-то «на поле» [174] его конь неудачно спотыкается «во рву»; Глеб при падении повреждает ногу. Приходится пересаживаться в ладью. Чуть ниже Смоленска, в районе небольшого днепровского притока — речки Смядыни, — к Глебу приходят люди Ярослава. Новгородский князь, уже извещенный от своей сестры Предславы о смерти Владимира
174
Возможно, имеется в виду район Углича, носившего в древности название «Угличе поле». В «Сказании о Борисе и Глебе» это «поле» находится в устье реки Тьмы (возле Твери).
Вскоре появляются посланные Святополком убийцы — на этот раз не вышгородские «боярцы», а безымянная толпа его «злых слуг» во главе с неким «оканьным» Горясером. Завидев их ладью, Глеб приказывает своей дружине плыть навстречу. Он не верит в их злые намерения и надеется «целование… прияти от них». Но те, поравнявшись с его ладьей, прыгают в нее с обнаженными мечами в руках. Дружинники Глеба цепенеют от страха, весла падают у них из рук. Без малейшего сопротивления нападавшие завладевают ладьей Глеба. Растерявшийся юный князь поначалу взывает к ним о пощаде, но, видя их неумолимую свирепость, обретает крепость духа и с последней молитвой на устах предает себя в их власть. Горясер приказывает побыстрее кончить дело. На его слова неожиданно отзывается Глебов повар по имени Торчин. С ножом в руке он бросается на князя и перерезает ему горло. Тело Глеба оставляют на берегу непогребенным, «межи двумя колодами». Лишь через несколько лет его найдут, нетленным, и похоронят в вышгородекой церкви Святого Василия, рядом с Борисом.
Наступает черед древлянского князя Святослава. Спасаясь от расправы, он бежит «в угры» и гибнет, настигнутый по дороге людьми Святополка.
Невинно пролитая кровь младших братьев и опасения эа собственную жизнь побуждают Ярослава поднять меч на Святополка. Но неожиданная помеха заставляет его отложить поход на Киев. Нанятые им «варяги» бесчинствовали в городе, «насилие творяху новгородцем и женам их». Потерявшие терпение новгородцы восстали, окружили «поромонь двор» («варяжскую» обитель в Новгороде) и перебили насильников. Ярослав в отместку иссек тысячу повинных в мятеже «нарочитых мужей» [175] , заманив их на свой двор якобы для мирных переговоров. Все это случилось еще до того, как Ярослав получил от своей сестры Предславы послание о вокняжении Святополка в Киеве, — оно попало к нему в руки только ночью, последовавшей за кровавой баней, устроенной новгородцам на княжем дворе. Теперь Ярослав решает пойти на мировую с горожанами. «Сотворив вече на поле», он кается в «безумии своем» и просит новгородцев помочь ему изгнать Святополка из Киева. Те соглашаются поддержать в трудную минуту своего князя: «Аще, княже, и братия наша избита суть, а мы можем с тобою ити».
175
В Новгородской I летописи: «вой славны тысящу». По В.В. Мавродину, «это совсем не тысяча славных воинов, а «нарочитые мужи», входившие в состав особой новгородской военной организации — «тысячи», причем так как древнейшим поселением Новгорода был Славенский холм, Славна, своим названием подчеркивающий этнический и социальный состав своего населения, отличного от Чудина конца, Пруссов, Не редина, Людина, то и название военной организации новгородской знати, «нарочитых мужей», новгородской «тысячи» было связано со Славною. Новгородская «тысяча» была Славянской «тысячей» и в «воях славны ты сящу» следует усматривать воинов Славенской «тысящи» (Мавродин В.В. Образование Древнерусского государства. С. 347).
В 1016 г. Ярослав выступает на Киев, ведя с собой дружину «варягов» и 40-тысячное новгородское ополчение [176] . Святополк противопоставляет ему «бещисла вой, руси и печенег». Противники сходятся у Любеча. Приплывшее в ладьях войско Ярослава занимает позицию «об сю» сторону Днепра (на правобережье), полчище Святополка — «об он пол» (на другом, левом берегу) реки. Никто не решается переправиться на другой берег и дать сражение. Бесплодное стояние на виду друг у друга продолжается три месяца; между тем дают себя знать первые заморозки («бе бо уже в замороз»). Но вот однажды воевода Святополка, разъезжая вдоль берега, начинает задирать новгородцев обидными словами: «Что придосте с хромьцем сим, а вы плотници суще? А приставим вас хоромов рубити наших!» Разозленные новгородцы решают заутра напасть на лагерь Святополка, грозя убить всякого, кт«не поддержит их боевой порыв. Ярослав волей-неволей дает приказ к выступлению. В предрассветной темноте его войско беспрепятственно высаживается на тот берег, благо Святополк с дружиной беспечно пирует всю ночь, забыв о всякой осторожности. Прежде чем пойти в бой, новгородцы отталкивают ладьи от берега — теперь им остается победить или умереть. С первыми лучами солнца закипает злая сеча. На свою беду, Святополк расположился лагерем между двумя озерами, вследствие чего печенежская орда не в состоянии развернуться на тесном пространстве и оказать ему помощь. Притиснутая к воде, дружина Святополка вступает на неверный лед, который тут же ломается под тяжестью множества людей. Победа в итоге достается Ярославу. Разбитый Святополк бежит «в ляхи», Ярослав же садится в Киеве «на столе отьни и дедни».
176
40 000
А у Коньшика силушки было сорок тысящей,
А у Артака силы-то было сорок тысящей и т. д.
Летописная версия с точки зрения историко-филологической критики
Противоборство старших братьев на этом только начинается. Впереди еще — возвращение Святополка в Киев на польских пиках, его короткое княжение, новое изгнание, окончательное поражение от Ярослава в битве на реке Альте и мучительная гибель в чужих краях — события, составляющие содержание летописных статей под 1018—1019 гг. Но мы пока прервемся на разгроме Святополка в сражении под Любечем в 1016 г., чтобы поразмыслить, в какой степени летописная картина начала размирья между сыновьями Владимира адекватна исторической реальности.
С источниковедческой стороны проблема эта видится следующим образом. Давно замечено, что летописная статья под 1015 г. не принадлежит целиком к древнейшему тексту Повести временных лет. Структурно она состоит из трех частей: 1) рассказа о смерти Владимира (включая похвалу «новому Костянтину» от «русьстиих людей»); 2) повести о смерти Бориса и Глеба, открывающейся фразой: «Святополк же седе в Кыеве по отци своем»; 3) описания «княжения Святополча», со слов «Святополк же оканьный нача княжити в Кыеве» и до приготовлений Святополка и Ярослава к битве при Любече.
Уже С.М. Соловьеву было ясно, что сообщение о вокняжении Святополка в Киеве в третьей части статьи под 1015 г. изобличает вставной характер повести о Борисе и Глебе, начинающейся с того же известия, так как принадлежи оба текста перу летописца, он не стал бы повторяться {188} . Кроме того, повесть о смерти Бориса и Глеба резко обрывает логико-смысловые связи с предыдущим рассказом о намерении Владимира силой принудить к покорности взбунтовавшегося Ярослава («Хотящю Володимеру ити на Ярослава») и направляет действие совершенно в другое русло: вместо похода на Новгород Владимир внезапно посылает войско во главе с Борисом против «идущих на Русь» печенегов, хотя далее выясняется, что никакой опасности со стороны кочевников не было, ибо Борису так и не удалось «обрести» их поблизости от русской границы. Странный поход Бориса против мифической орды, несомненно, возник уже в житийной традиции о братьях-мучениках, мало заботящейся о собственно исторической стороне дела. Характерно, что «Сказание о Борисе и Глебе» ни словом не упоминает о ссоре Владимира с Ярославом, представляя последнего исключительно в качестве праведного мстителя за невинно убиенных братьев, а в «Чтении о Борисе и Глебе» преподобного Нестора Борис выступает не против печенегов, а против каких-то неопределенных «ратних». Следовательно, в изначальном своем виде статья под 1015 г. включала только первую и третью части, то есть рассказывала о смерти Владимира, вокняжении Святополка и начале его борьбы с другим искателем «отьнего и деднего» стола — Ярославом. Что же касается летописной повести о Борисе и Глебе, то это — самостоятельное, агиографически стилизованное литературное произведение [177] , «с весьма драматическим, местами художественным развитием действия, с морально-религиозным освещением событий, с обрамлением из текстов Священного Писания и акафистным заключительным славословием» {189} , внесенное в летопись не ранее конца XI в. и, по всей видимости, затем еще не раз переработанное.
177
Из произведений житийного жанра ближе всего к летописной повести о смерти Бориса и Глеба по своему содержанию и стилю стоит «Сказание и страсть и похвала святую мученику Бориса и Глеба». Вопрос об их взаимозависимости до сих пор остается открытым. Одни исследователи полагают, что летописная повесть о Борисе и Глебе предшествовала «Сказанию» и повлияла на него, другие придерживаются обратного мнения. По А.А. Шахматову, теснейшая текстуальная близость этих памятников объясняется тем, что оба они восходят к некоему не дошедшему до нас протографу (см.: Шахматов А.Л. Разыскания о древнейших русских летописных сводах. С. 92—94). А.Л. Никитин считает взаимосвязь текстов Повести временных лет и «Сказания» более сложной: испытав на себе влияние летописи, «Сказание» затем, в свою очередь, повлияло на Повесть временных лет в процессе переработки ряда ее статей (см.: Никитин А.Л. Основания русской истории. С. 273—281).
Составленная из хронологически и жанрово разнородных текстов, летописная статья под 1015 г. уже в силу своей сложной структуры не может считаться вполне надежным историческим источником, особенно во второй, «борисоглебской» ее части, являющейся литературным продуктом более позднего времени. «Вживляя» повесть о смерти Бориса и Глеба в летописный текст, редакторы Повести временных лет, конечно, меньше всего имели в виду восполнить пробел в исторических знаниях о после-Владимировой эпохе. Их целью было согласовать оформившуюся в конце XI — начале XII в. житийную традицию о святых братьях с уже существующими летописными представлениями о политических реалиях начала XI столетия. Насколько удачной оказалась эта попытка?
Сегодня есть все основания утверждать, что летописно-житийная история злодейств Святополка Окаянного едва ли заслуживает того авторитета, которым она долгое время была окружена в отечественной историографии, — слишком много в ней несообразностей и внутренних противоречий. Укажем наиболее слабые ее места.
Во-первых, действие разворачивается в условиях полнейшего пространственно-географического и временного произвола. Борис, которому вроде бы назначено княжить в Ростове, почему-то находится при отце и воюет с печенегами на границах Переяславской земли. Между тем Ростовская земля была присоединена к Переяславскому княжеству только четырьмя десятилетиями спустя, в результате раздела Руси между Ярославичами (сыновьями Ярослава Мудрого), и, следовательно, ранее не имела самостоятельного княжения.