Эпоха единства Древней Руси. От Владимира Святого до Ярослава Мудрого
Шрифт:
Так вот у этого Святополка и его «окаянного» тезки неожиданно обнаруживаются такие общие биографические черты, как княжение в Турове, война с противником по имени Ярослав (Святополк Изяславич в 1101 г. воевал с сыном своего брата, князем Ярославом Ярополковичем) и даже происхождение от незаконного брака [182] . Но на этом аналогии не кончаются. В сцене ослепления Василька Теребовльского читаем, что «изымал зениць;» несчастному князю ножом некий «торчин, именем Береньдей, овчюх Святополчь», который сразу вызывает в памяти другого «торчина» — повара Глеба, который зарезал блаженного «аки агня» (по другому варианту, «аки овча»). Далее Василька «вземше… на ковре возложиша на кола [телегу] яко мертва, повезоша его [к] Володимерю», подобно тому как полумертвого Бориса убийцы «увертевши… в шатер, и возложиша его на кола, повезоша» к Святополку (тут, кажется, получаем объяснение внезапному воскрешению Бориса по пути в Вышгород — его, как и Василька, для полноты аналогии
182
Изяслав Ярославич был женат первым и единственным браком на Гертруде, сестре польского короля Казимира I. Плодом этого союза был сын по имени Ярополк (в крещении Петр). Сохранился личный молитвен ник Гертруды, в котором она постоянно поминает Ярополка-Петра, называя его «единственным своим сыном». Отсюда следует, что Святополк был рожден Изяславом в нецерковном браке от какой-то наложницы (см.: Древняя Русь в свете зарубежных источников. С. 366; Назаренко А.В. Древняя Русь на международных путях. С. 566—567).
183
Особенно хорошо это видно на примере «торчинов», орудующих ножами над Глебом и Васильком. Торки на службе у русских князей стали появляться лишь в конце XI в. Поэтому, если для Святополка Изяславича нет ничего необычного в том, чтобы иметь «овчюха» из торков, то Глебов «торчин» — явный анахронизм, объясняемый искусственным переносом этнических реалий последних десятилетий XI в. в начало этого столетия.
Невиновность Святополка в смерти братьев
После всего сказанного правомерно задаться вопросом о виновности Святополка Владимировича в смерти Бориса и Глеба. За последние десятилетия многие историки выражали серьезные сомнения на этот счет. Правда, выдвинутые аргументы, при всей их изобретательности, в своем абсолютном большинстве недостаточно убедительны для оправдательного приговора. Тем не менее имеет смысл ознакомиться с теми из них, которые смущают умы современных исследователей.
Так, А.Л. Никитин придает особое значение «тому беспрецедентному в истории факту… что имя «Святополк» на протяжении XI и XII вв. продолжает употребляться потомками Ярослава Владимировича (кроме Святополка I, летописью отмечены Святополк Изяславич (1050—1113), сын Изяслава Ярославича; Святополк Мстиславич (до 1132—1154), сын Мстислава Владимировича; Святополк Юрьевич (до 1157—1190), сын Юрия Ярославича, князя Туровского; наконец, Святополк, боярин галичский, упоминаемый под 6681/1173 г.), и получает одиозный оттенок только к концу XII в. по мере распространения «Сказания», «Повести временных лет» и утверждения «борисоглебского» культа… Другими словами, до конца XI в. и даже позднее, пока происходило формирование культа Бориса и Глеба… имя Святополка не было предано проклятию и табуированию»{193}.
Однако то, что кажется ученому «беспрецедентным», на самом деле таковым не является, подобные вещи случались сплошь и рядом у ближайших соседей Руси. Например, западнославянское «княжеское» имя «Болеслав» в X—XI вв. было запятнано двойным преступлением: убийством чешским князем Болеславом I Укрутным своего брата, святого Вацлава/Вячеслава (929), и расправой польского короля Болеслава II Смелого над святым Станиславом, епископом краковским. Тем не менее эти злодеяния отнюдь не исключили немедленно имени «Болеслав» из повседневного обихода, и впоследствии в роду чешских князей были и Болеслав II Благочестивый, и Болеслав III Рыжий, а у поляков — Болеслав III Кривоустый. Нет нужды предполагать, что в аналогичном случае русские князья должны были проявить большую щепетильность.
Если же в конце XII в. имя «Святополк» все-таки выпало из древнерусского княжеского именослова, то произошло это по причинам, не имевшим прямого отношения к процессу становления «борисоглебского» культа, ведь примерно в то же время русские князья перестают называть своих сыновей также Вышеславами, Святославами, Судиславами, Ярополками, Всеславами, Брячиславами и т. д. Это явление было вызвано укреплением позиций Церкви в древнерусском обществе, которое выразилось, в частности, в постепенном отходе от практики ношения князьями двух имен — одного «русского», мирского, а другого «церковного», данного при крещении, — ив распространении обычая нарекать их лишь одним «церковным» именем{194}.
И.Н. Данилевский пришел к оригинальному выводу, что зашифрованное сообщение о невиновности Святополка в убийстве Бориса и Глеба оставлено нам самим летописцем{195}. Исходным текстом исследователь выбрал роспись сыновей Владимира под 980 г.: «Бе же Володимер побежен похотью женьскою, и быша ему водимые: Рогнедь, от нея же роди 4 сыны: Изеслава, Мьстислава, Ярослава, Всеволода, а 2 дщери; от грекине — Святополка; от чехине — Вышеслава; а от другое — Святослава и Мьстислава, а от болгарыни — Бориса и Глеба».
По мнению Данилевского, данная запись представляет собой своеобразный «ребус», ключ к которому следует искать в «Сказании о 12 драгоценных камнях на ризе первосвященника» — сочинении отца Церкви Епифания Кипрского (367—408), почти наверняка известном летописцу, как предполагал еще А.А. Шахматов, поскольку сокращенный древнерусский перевод «Сказания» был включен в киевский Изборник 1073 г. Трактат Епифания развивает древнее учение о мистико-символической связи свойств драгоценных камней с характером и нравственным обликом человека, опираясь на одно место Библии, где говорится, что в наперсник (нагрудное украшение четырехугольной формы) первосвященника Аарона были вправлены 12 различных драгоценных камней — по числу сыновей Иакова, родоначальников колен Израилевых, чьи имена были вырезаны по одному на каждом камне (Исх., 28: 15—21). Епифаний взял на себя труд уточнить библейское предание. Исходя из личных качеств сыновей Иакова, он уподобил каждого из них определенному камню (рубину, топазу, изумруду и т. д.), согласно магическим свойствам последних. «Судя по всему, — считает Данилевский, — именно порядок перечисления камней и определил последовательность упоминания сыновей Владимира (в росписи его детей под 980 г. — С. Ц.). Каждый из них получил таким образом «невидимую вооруженным глазом» косвенную этическую характеристику, совпадавшую с характеристикой того или иного сына Иакова. Дочери же Владимира и Рогнеды потребовались для того, чтобы все Владимировичи заняли подобающее им место, а заодно и характеристику»{196}. В списке Епифания на седьмом месте стоит имя Дана (яхонт), на одиннадцатом — Иосифа (берилл), а в упомянутом летописном фрагменте под этими порядковыми номерами значатся Святополк и Борис соответственно. Напомню, что братья Иосифа вначале замышляли убить его, но, не посмев сделать это, продали Иосифа в рабство. Именно этот эпизод своей жизни вспоминает в «Сказании о 12 камнях» Дан, говоря (по древнерусскому переводу в Изборнике 1073 г.): «Аз, рече, бех имея сердце и утробу не-милостиву на брата Иосифа, и бех стрегий его, аки рысь козлища. Но Бог отца моего избави его от руку моею, и не да ми сего зла сотворити…» Отмеченное порядковое соответствие имен в обоих перечнях (Дан — Святополк, Иосиф — Борис) и дало Данилевскому повод утверждать, что речь здесь «идет о не совершенном Даном-Святополком преступлении»{197}.
К сожалению, приходится возразить, что сенсации не произошло. Ученого подвела небрежность в анализе обоих источников, выразившаяся в отказе от их всестороннего изучения. При ближайшем рассмотрении в приведенных им доводах обнаруживаются большие натяжки и неоправданные допущения.
Во-первых, даже с формальной стороны летописная роспись детей Владимира под 980 г. с ее двумя дочерьми и десятью сыновьями (двое из которых носят одинаковые имена) вряд ли годится для сопоставления с перечнем 12 сыновей Иакова. Последний с гораздо большим основанием можно сблизить со списком 12 сыновей Владимира из статьи Повести временных лет под 988 г. (см. выше), на который библейская числовая символика безусловно оказала непосредственное влияние, но очередность перечисления Владимировичей там совершенно иная: Святополку отведено третье место, тогда как седьмое принадлежит Мстиславу, а одиннадцатое — Позвизду; никакой тайной переклички с именами сыновей Иакова из «Сказания о 12 камнях» в данном случае вообще не наблюдается.
Во-вторых, Бориса при всем желании невозможно приравнять к Иосифу по той простой причине, что Иосиф все-таки не был убит братьями.
В-третьих, согласно летописно-житийной традиции, Святополк убил не только Бориса, но еще и двоих других своих братьев, что уже совсем никак не согласуется с историей Иосифа и окончательно нарушает все постулируемые соответствия между списком под 980 г. и «Сказанием о 12 камнях», поскольку убиенные Глеб (двенадцатое место в летописном перечне) и Святослав (девятое место) не могут быть соотнесены с их порядковыми «двойниками» из текста Епифания — Вениамином и Гадом, которые сами едва не сделались братоубийцами.
В-четвертых, покаянные слова, подобные Дановым, произносит в «Сказании о 12 камнях» и другой сын Иакова — Симеон, «иже имеяше гнев и немилосердие на брата своего Иосифа: хотях бо, рече, преже убити, но запя ми Господь и разреши ми мочь ручную [но остановил меня Господь]…». По логике Данилевского, эта «нравственная характеристика» должна была бы относиться к первому из двух Мстиславов (сыну Владимира от Рогнеды), занимающему, как и Симеон, второе место в ряду своих братьев; однако его в покушении на убийство Бориса летопись не винит.