Еретики Дюны
Шрифт:
Данкан отреагировал так быстро, что Тег пережил настоящий шок, как от удара электрического тока. Ну и скорость! Хотя в нападении Данкана были отдельные элементы, но все слилось в одно молниеносное движение: бросок вперед, обе ноги на стуле и прыжок со стула, используя это движение, чтобы нанести удар правой рукой в чувствительные нервы предплечья Тега.
Натренированно увернувшись в сторону, Тег взметнул левую ногу над столом, нанося удар в пах Данкану. И все же Тег не успел ускользнуть. Ребро ладони Данкана продолжило движение и попало почти по колену левой ноги Тега. Нога онемела.
Данкан распластался на столе, пытаясь соскользнуть назад. Тег левой рукой ухватился за стол, опираясь на него, другой рукой рубанул по основанию позвоночника Данкана, по той связке, что была специально ослаблена упражнениями последних дней.
Данкан простонал, когда парализующий огонь прострелил все его тело. Другой человек просто остался бы неподвижно кричащим, но Данкан лишь застонал, продолжая в своем нападении тянуться к Тегу.
С жестокой необходимостью Тег продолжал причинять все большую боль своей жертве, следя за тем, чтобы Данкан неотрывно, в каждую секунду своей величайшей муки, смотрел ему в лицо.
«Следи за его глазами!» — наставляла инструкция. И Беллонда, подкрепляя это наставление, предупредила: «Его глаза будут смотреть как будто сквозь тебя, но звать он тебя будет Лито».
Позже Тег затруднился бы вспомнить во всех подробностях свои переживания во время процедуры пробуждения Данкана. Он знал, что продолжал действовать, как было ему приказано, но память затуманилась, оставив плоть свободной выполнять приказания. Очень странно, но всплыл другой акт неповиновения: мятеж на Церболе, когда сам он был в среднем возрасте, но уже башар с грозной репутацией.
Он надел свой лучший мундир без медалей (такая тонкость) и направился по обожженным полуденной жарой, перепаханным битвами полям Цербола. Совсем не вооруженный, наперерез надвигавшимся мятежникам! Многие из нападавших были обязаны ему своими жизнями. Большая часть из них некогда служили ему с глубочайшей преданностью. Теперь они были в яростном неповиновении. И присутствие Тега на их пути будто говорило надвигавшимся воинам: «Я не надену медалей, потому что это напомнит вам, что я сделал для вас, когда мы были товарищами. Я не буду ничем, что говорило бы что я один из вас. На мне только мундир, показывающий, что я все еще ваш башар. Убейся меня, если ваш протест зашел так далека».
Когда большинство нападавших бросили свое оружие и подошли вплотную, некоторые командиры преклонили колени перед старым башаром, и он им возразил:
«Раньше вам никогда не надо было склоняться передо мной или вставать на колени! Ваши новые вожди научили вас плохим привычкам».
Позже он сказал мятежникам, что с некоторыми их обидами он согласен: на Церболе жестоко злоупотребляли. Но он также предостерег их.
«Одна из самых опасных вещей в мироздании — это невежественные люди с реальными поводами для обид. Нигде это так не приближается к опасности, как в образованных и разумных обществах. Зло, которое мстительный разум может принести, невозможно себе даже представить. Тиран покажется добрейшим отцом по сравнению с тем, что вы вот-вот могли натворить!»
Все это — правда, но мало могло помочь в том, что ему приказано было сделать с гхолой Данкана Айдахо — вызвать умственную и физическую муку в почти безжизненной жертве.
Легче всего вспоминался взгляд глаз Данкана. Они не стали расфокусированными, глядели прямо в лицо Тега, даже в мгновения последнего вопля:
«Проклятие тебе, Лито! Что ты делаешь?»
«Он назвал меня Лито».
Тег, хромая, отошел на два шага. Нога его покалывала и ныла там, где ее поразил Данкан. Тег заметил, что дышит тяжело и находится на пределе своих сил. Он был слишком стар для таких упражнений, да и проделанное вызывало в нем чувство глубокого омерзения к самому себе.
Но завершение пробуждения полностью сохранилось в его сознании.
Он знал, что над пробужденным гхолой тяготеет бессознательное проклятие убить того, кого он любит. Разбитая психика гхолы восстанавливается с никогда не заживающими шрамами. Но пробуждение становится тяжелым испытанием и для того, кто проводит его.
Двигаясь медленно, наперекор измотанным мучениями нервам и мускулам, Данкан соскользнул со стола и встал, прислонясь к своему стулу, дрожа и грозно взирая на Тега.
Инструкции гласили: «Необходимо стоять очень спокойно. Не двигаться. Пусть он смотрит, сколько ему угодно».
Тег стоял неподвижно, как было ему предписано. Память о мятеже на Церболе покинула его ум: он знал, что было проделано тогда, а что сейчас. До некоторой степени эти два события были схожи — как тогда, так и сейчас, он мог сказать: «Это сделано для твоего собственного блага».
Но в самом ли деле во благо то, что они делают с этим гхолой Данкана Айдахо?
Тег гадал, что происходит в сознании Данкана. Тегу много рассказывали, и он много чего знал об этих моментах, но все слова были бессильны описать увиденное. Глаза и лицо Данкана выражали последнюю степень внутреннего смятения — кошмарное подергивание рта и — щек, взгляд, прыгавший во все стороны.
Медленно, изощренно долго в своей медлительности лицо Данкана расслабилось, но тело все еще дрожало. Он чувствовал болезненную пульсацию во всем теле, отдаленную ноющую и колющую боль, которая находилась как бы в ком-то другом. Однако было четкое ощущение пребывания в этом непосредственном моменте — что бы и где бы это ни было. Его память рвалась из сетей. Он вдруг ощутил неуместность своего пребывания в таком юном теле, неподходящем для его жизни еще до гхолы. Метания и перекручивания сознания были его внутренним состоянием.
Инструкторы Тега говорили: «У него были налагаемые гхолой шоры на воспоминания жизни до гхолы. Некоторые из этих первоначальных воспоминаний хлынут в него широким потоком, другие же будут возвращаться медленнее. Хотя никакой путаницы не возникнет до тех пор, пока он не вспомнит момент своей первой смерти». Беллонда сообщила Тегу известные подробности этого фатального момента.
— Сардукар, — прошептал Данкан. Он поглядел вокруг себя на символы Харконненов, которыми был переполнен не-глоуб. — Имперская группа вторжения в мундирах Харконненов! — волчья улыбка искривила его рот. — Как они должны были это ненавидеть!