Ещё не вечер, господа!
Шрифт:
– За что убили?
– Никто не знает. Зинку вызвали в полицию. Она привезла тело, похоронила мужа на городском кладбище.
– Может наш тип постарался? Поди быстро появился после гибели немца?
– Врать не буду, ибо так сказать не могу. Не ночует. Сперва думал, что из ваших. Видишь, выходит ошибся. Тогда он из благородных воров, из тех, кто убивает с большими извинениями. Вы-то в чем его подозреваете?
– Мы таких зовем брачный делец. Такие пудрят богатым вдовам мозги, потом обдирают до липки.
– Может водочки?
– Ежели по чуть-чуть, то можно. Водка хоть хорошая?
– Попробуешь, еще попросишь.
Егорыч достал начатую бутылку и две вместительные стопки, положил нарезанный ржаной хлеб и ломтики соленого сала. После третьей стопки Онуфрий прибавил словоохотливости. Начал жаловаться на свою судьбу.
– Я на заводе зарабатывал по сто рублей и больше. А тут оклад шестьдесят пять в зубы и больше взять негде. Мне бы жену найти, детишек завести, а я с утра до ночи на службе.
– Чем же ты так занят?
– Ты, Егорыч, много хочешь знать. А сказывать лишнего права не имею. Ладно, спасибо тебе за сведения и за угощения.
– Ты заходи, надобность возникнет, еще потолкуем.
– Налей-ка еще одну на дорожку.
Онуфрий выпил, махнул рукой и пошел по ступеням вверх.
Неустроев одобрил исполнение задания и крепко пожал Онуфрию руку, выразил уверенность, что к Егорычу они еще вернутся. Оставшись вдвоем с Мануйловым, спросил:
– Говоришь, мешки не выносили? И куда же они делись?
– Куда-куда! Прозевали слепцы мои.
– Думаю, ничего они не прозевали, думаю из каморки Егорыча имеется выход в подвал дома.
– Будешь обыск проводить? – выдохнул Мануйлов.
– А-ну как раскрою все мои подозрения и ничего не найду. Попробую по-другому.
У себя в кабинете Неустроев осмыслил еще раз визит Онуфрия, и еще раз уверился, что из тесной каморки должен быть выход в подвал. У любого дворника много приспособления для чистки снега, колки льда, уборки мусора и прочего. Инструментарий нужно где-то хранить. Надо так, чтобы дворник ни о чем не догадался, но исчез со своего поста на пару деньков.
Неустроев взял сводки наблюдения за домом и вывел для себя один важный момент: Егорыч через день ходил в пекарню, что неподалеку, и покупал горячие бублики, каждый раз по три штуки.
– И то верно, – подумал Неустроев, – бублики хороши горячие.
Недолго думая, Неустроев поспешил в адрес. Пекарню нашел по запаху. Смерил взглядом, шагов триста от дворницкой. Какую каверзу тут придумаешь? Расстояние в самый притык. Неустроев еще раз обвел взглядом окружающие строения и невольно остановился на выступающем карнизе из лепнины между вторым и третьим этажами дома, где пекарня. Обратил внимание, что кусочки лепнины уже отвалились. В голову втемяшилась греховная мысль. Ломакин идею поддержал и взялся изготовить кусок отвалившейся лепнины.
– Форма нам, Кронид Нифонтович, не особо и важна. Она при падении разлетится на
– Тут главное, на себя грех не взвалить. Вдруг убьем мужика!
– Не боись, до смерти точно не дойдет. Мало тоже нельзя, а то встанет и пойдет, как ни в чем не бывало.
– Может испытаем? – пробубнил Неустроев.
– Если только на вашем молодом даровании – Сергее Иннокентьевиче, – засмеялся Ломакин, но тут же утих, понимая, что сморозил глупость.
– Сегодня у дворника гость был. Бубликов не видел, значит завтра-послезавтра пойдет в пекарню. Успеем за вечер гипсовку отлить?
– Отлить недолго, еще думаю пару камушков туда добавить.
– Делай, завтра с утра выходим. Ты бросаешь с крыши, я везу в больницу. Разошлись?
– Думаю, тебе понадобится склянка с кровью. Одежду болезному польешь, убедительнее станется.
– Больно ты весел нынче.
– Так ведь дело стоящее приспело!
Очкасов появился уже совсем по вечеру. Вернулся грязный, в опилках и сообщил, что чуть выше на взгорке амбар заложили. Сам купец Лоскутов Юрий Николаевич землю купил. Сказывают, знаменит на всю округу.
– Чем же знаменит? – Неустроев знал, что многие купцы для куража слухи о себе всякие распускают.
– Будто веревки и канаты делает. Не хуже корабельных получаются, да еще полотно и парусину.
– Все это вчерашний день, – заявил майор.
– Какой же вчерашний, когда заказы идут к нему из Европы?
– Ну ладно, и что?
– С площадки, где амбар заложили, наш виден, как на ладони.
– Днем, а ночью, как быть?
– Кто придет в амбар, впотьмах сидеть не станет, все одно станут освещать, а мы рядом.
– Ладно, готовь чертежи, завтра решим. Только с утра буду на выезде, дождись и ничего не предпринимай. Давно хочу тебе сказать, господин поручик, береги свое везение, удача переменчива. Не всегда будет фарт, что через любовницу Парвуса вышли на Аганину и понеслось. Тут тебе и убийство Гизингера, и боевик Моравецкий, от него к амбару, от амбара к Клеточникову в рядах сыскарей. С неба свалился дворник с мешками-невидимками. Помнишь, как Зевс на людей обиделся и с помощью Гермеса, Афродиты и Гефеста создал женщину-Пандору. Аганина – твое детище, Очкасов. Теперь ищи ее «ящик».
Егорыч в хорошем настроении вышел с тремя бубликами из пекарни и сделал первый шаг. Вдруг в глазах потемнело и тело стало как бы не его. Очнулся на мостовой, вокруг слышны стуки каблуков и среди гула различимы слова «помощь», «больница». Его подняли сильные руки, положили на мягкое сиденье и колеса загрохотали. Показалось, что он падает в пропасть, потом снова поднимается и опять забытье. Пришел в себя на койке в больничной палате. На голове повязка, слева и справа другие больные.
– Кто меня так? – первое, о чем спросил Егорыч у медсестры.