Ещё не вечер...
Шрифт:
После ужина супруги переходят в гостиную, и тут Виктор решается показать жене книжицу. Марина читает надпись на первой странице, и её глаза наполняются слезами.
— Я думала, что всё в прошлом, всё забылось. А проклятье снова напомнило о себе в виде этой старой рукописи. Виктор, давай просто сожжём её и не будем читать. — печально смотря на мужа, произносит Марина.
— Нет. Мы должны узнать, что же случилось. Кто предупреждён, тот
— Хорошо, давай прочитаем. Только читать будешь ты вслух, а я просто послушаю, так как боюсь прикасаться к книге.
— Договорились.
И Виктор переворачивает первую страницу, на её обороте — стихи:
Мы танцуем. Рыдает блюз.
Умирает в ночи закат.
Я плотнее к тебе прижмусь.
Чёрный бархат окутал сад.
Мы смеёмся. Но льётся грусть
И горчит в бокале вина.
Я в глаза твои окунусь,
Нежность взгляда выпью до дна.
Мы беседуем. Кольца рук
Гонят прочь обиды и ложь.
И кареты вновь слышен стук,
Капель звон: на улице дождь.
Плачет блюз. В крови ураган.
Недосказанность так гнетёт.
Дрожь по телу. Любви дурман…
Танец кончился…
Полночь бьёт… *
______
*Мои стихи
========== Часть вторая. Глава девятая. Шаг первый ==========
Вновь отпустила счастье погулять,
На изумрудной травке поваляться,
Играть в крикЕт; поплавав, загорать,
Дурачась, заразительно смеяться.
Потом любовь спустила с поводка,
Мечтой под звёздным небом наслаждаться.
Поверив в то, что жизнь, как мёд, сладка,
В лучах зари росинкой восхищаться.
У самых ног осталась лишь печаль,
В клубок свернувшись, ласково мурлычет
Баснь про цветущий за морем миндаль
И принца, что кустарник в муках ищет.
В волшебной сказке той концовка хороша,
И нежною слезой очистится душа.*
POV автор
Женщина сидела в кресле в беседке за столом, накрытом для завтрака. Пыхтел только что вскипяченный и принесённый заботливым слугой самовар. На нём в заварочном чайнике «доходил» травяной чай. На столе в молочнике стояли свежие сливки, на подносе были сложены горкой свежеиспеченные пирожки с яблоками, на подносе лежала крупная клубника.
Сладко пахло скошенным сеном, ягодами и парным молоком. Жужжали пчёлы и шмели, где-то далеко куковала кукушка. С нижнего пруда доносилось ленивое кваканье лягушек.
Но женщина не обращала внимания на всё великолепие летнего утра. Перед ней лежали открытая толстая тетрадь и фотография, и уже долгое время женщина, не отрываясь, смотрела на них. Слёзы ещё не катились по щекам, но уже
Молча подошёл слуга и поставил около хозяйки чернильницу с пером. Неодобрительно взглянул на фотографию, вздохнул и, прошептав: — Барыня опять не изволили ничего скушать! — удалился.
Женщина взяла со стола салфетку, промокнула глаза, протянула руку к перу, обмакнула его в чернила и начала писать в тетради следующие строки своего дневника:
«Вот так иногда странно случается, что ты общаешься с человеком, считаешь его просто своим очень хорошим другом, но… не видишь его. А Судьба смеётся и только крепче стягивает канаты твоей и его судьбы, чтобы однажды от трения ваши нити воспламенились, и пламя охватило вас обоих.
Это случилось на балу, который князь А. давал в своей загородной резиденции. Были ли виноваты мои духи (Ваш друг, танцуя со мной, сказал, что аромат очень приятный и словно обволакивает) или новая причёска, но Вы… словно сошли с ума.
Когда мы танцевали вальс, Вы пытались меня поцеловать в щёку, прижимали к себе так сильно, что казалось, будто по спине бежали языки огня, и сквозь тонкую ткань платья Вы могли чувствовать этот жар.
Я попыталась отшутиться, сказав, что, мол, если Вы хотите сыграть в какую-нибудь игру, то надо предупреждать о правилах. Вы засмеялись и сказали, мол, какие такие правила, они никому не нужны. У меня от Ваших объятий кружилась голова, и замирало сердце. В конце вальса Вы попытались опуститься передо мной на колени. Я запретила Вам делать это.
На улице стоял мороз, но Вы решили, что непременно должны сорвать мне в зимней оранжерее (которая расположена на другом конце усадьбы) только что распустившуюся чёрную розу. И, раздетый, даже не накинув ни шубу, ни шапку, Вы побежали по морозу за цветком. Конечно, я вынуждена была приколоть его к лифу платья.
А бал тем временем угасал. Народ стал постепенно разъезжаться по домам. В танцевальной зале остались только две пары: Ваш друг со своей дамой и мы.
Хозяин дома уже давно отошёл ко сну, но слыл известным либералом: ему нравилось, когда его дом называли обителью влюблённых душ, и гости могли оставаться здесь столько, сколько хотели.
Вы прямо на середине зала обняли меня, подойдя сзади, Ваши руки скользнули по низкому лифу платья, такие горячие и ласковые. Я развернулась в Ваших объятьях, сплела руки у Вас за головой и поцеловала в губы. Вы ответили на поцелуй. Ваш друг с дамой танцевали совсем рядом с нами, и его дама вполголоса произнесла, что она всё видит. На что Вы, оторвавшись от моих губ, посоветовали ей сделать вид, что она не видит НИЧЕГО.