Ещё слышны их крики

Римский Артем

– Нет, не думал, если честно, – Свен пожал плечами и улыбнулся. Кристина устремила на парня пытливый взгляд, и он добавил: – Этот уютный магазин принадлежит вам?

– Да, – коротко ответила на вопрос девушка, и вновь коснувшись рукой книги, продолжила: – Сегодня я читала о Венском конгрессе. Собственно, потому так сильно и задержалась, что никак не могла остановиться. И, знаете, я в своем роде тоже заблудилась, потому что никак не могу дать объективную оценку результатам этого конгресса, во всяком случае, что касается нашей страны.

– Ну, насколько я знаю, именно тогда Сантория обрела независимость и стала той страной, каковой является

ныне. Территориально, во всяком случае…

– Независимость, говорите вы? – Кристина скептически поморщилась. – Нам ее подарили, Свен. К землям нынешней Сантории не было такой лояльности, как, допустим, к Швейцарии, ибо герцогства Арстад, Каст, Санторин и графство Лоранна, проявляли открытую лояльность к Наполеону. Не правда ли, странно, что в ответ на это страны-победители так великодушно вознаградили нас независимостью?

– Вы хотите сказать… – задумчиво проговорил Свен.

– Я хочу сказать, – уверенно перебила Кристина, – что на протяжении всего девятнадцатого века Британская империя имела на континенте своего верного вассала в лице Великого Герцогства Сантории. Достаточно обратить внимание на ту англоизацию, которую испытала наша страна во всех сферах жизни в викторианскую эпоху. Разве что религию не тронули – католицизм сохранил свои позиции, что очень странно. Ну, и название валюты осталось прежним. А так… да те же Мэйвертон и Санлайт – это же типичные английские города тех времен. А ведь ни Австрия, ни Пруссия, ни Россия не были заинтересованы в создании еще одного, хоть и маленького, государства в центре Европы. Но Британия добилась своего, и с тех пор четыре административных единицы – Лоранна, Каст, Арстад и Санторин, с лидирующей ролью последнего, – стали конституционной монархией, а герцог Санторина стал великим герцогом Санторийским.

– Но результат налицо, – осторожно ответил Свен, когда Кристина взяла короткую паузу. – Мы живем в одной из самых развитых и благополучных стран мира.

Девушка медленно покачала головой и опустила взгляд.

– То есть, по-вашему, можно пожертвовать национальной идеей в обмен на благополучие? – и, сделав короткую паузу, добавила еще более серьезным тоном: – Как вы думаете, есть ли у Сантории национальная идея?

Свен казался растерянным. Вместо того чтобы ответить, он взял свою чашку и сделал небольшой, но очень медленный глоток чая.

– У вас скандинавское имя, не так ли? – задала новый вопрос девушка.

– Да, мой отец потомок шведских эмигрантов.

– Отлично. А я потомок испанских эмигрантов. Свен, вы задумывались о том, что Сантория – это на самом деле маленькая копия всей Европы в одной стране? Что это один большой плавильный котел?

– Ну, это всем известно, – парень отвечал осторожно, словно боялся дать неправильный ответ.

– А вы знаете, где эта тенденция берет начало? На рубеже девятнадцатого и двадцатого веков, с усилением Германии и обострением международных отношений. Разумеется, Германия не могла позволить, чтобы совсем рядом существовала маленькая британская колония, пусть и официально независимая. И вот тогда Сантория и оказалась зажатой между двух огней. Нам повезло с последним монархом, с герцогом Генрихом X, который сумел выстоять в том политическом пожаре и выдержать то дипломатическое давление, которое оказывали на него как Центральные державы, так и Антанта. Который сумел добиться признания нейтралитета прямо накануне Первой мировой войны. Который, после ее окончания, видя, что мир стремительно меняется, что мир уже просто не может быть прежним, сложил свои полномочия, после чего монархия была упразднена, и Сантория стала республикой. Это был действительно мудрый политик. Вот откуда берет начало наша культура, Свен. С начала двадцатого века, когда Европа была охвачена политическим кризисом, а наша маленькая страна в тот период смогла построить свою, пусть и чужую, но свою культуру, взяв все самое лучшее, что могли предложить нам воинствующие стороны. Разве это не национальная идея, Свен? Если нет, тогда скажите мне, что это?

Кристина посмотрела на него с широкой улыбкой. В ответ на эту пламенную речь, Свен только и смог что скромно улыбнуться, и пробормотать:

– Да, я думаю, вы правы.

Девушка, по всей видимости, ожидала другого ответа, потому что такая реакция парня вызвала на ее лице заметную перемену, и улыбка ее стала смущенной.

– Я вас утомила своими разговорами. Просто… я, видимо, переусердствовала в своем увлечении.

– Но, должен признать, что ваша увлеченность вдохновляет, – усмехнулся Свен. – И мне жаль, что эта увлеченность не нашла во мне должного отклика. Я, откровенно говоря, не слишком образован в историческом плане.

– Похвально, когда люди умеют признаваться в своих слабостях.

– Я не считаю это слабостью, – с едва уловимой нотой возмущения ответил парень. – Я просто…

Свен замолчал, не найдя подходящих слов, и повернул голову в сторону входной двери. Кристина пристально посмотрела на него.

– Что? – спросила она.

Свен повернулся и пожал плечами.

– Я не слишком патриотично настроен, – сказал он.

– А я не говорила с вами о патриотичности, – ответила девушка. – Я говорила только об истории. Я не являюсь патриотом Франции, но неплохо знаю ее историю.

– Конечно, – поспешил исправиться молодой человек. – Патриотичность и знания не обязательно должны быть связаны между собой.

– Я скажу вам больше, Свен, – Кристина улыбнулась. – Патриотизм и знания вещи плохо совместимые. Если вы понимаете, к чему я это.

– Думаю, понимаю, – ответил парень, улыбнувшись в ответ.

– Что в вашем понимании является патриотизмом?

– Промывка мозгов, – Свен ответил утвердительно, но слова его прозвучали с отчетливой вопросительной интонацией.

– Я бы не сказала, что патриотизм является промывкой мозгов, потому что те, кто нам их промывает, тоже подвержены этому чувству. Для меня это просто массово бессознательное явление. В принципе, здоровый патриотизм не несет в себе никакой угрозы, но вирус больного патриотизма всегда ходит рядом.

– И что является здоровым патриотизмом?

– Любовь к справедливости, – Кристина выдержала небольшую паузу. – Ни к земле, ни к народу, ни к традициям – это все второстепенно. Патриотизм – это желание видеть справедливость в своей стране и гордиться тем, что другие страны берут пример с твоей родины.

Парень медленно покачал головой, словно обдумывал услышанную теорию.

– Да, это правильно, – произнес он как бы к самому себе.

– То есть вы со мной согласны?

– Да.

– Тогда почему вы не любите эту страну?

Свен резко вскинул голову.

– Да нет, – сказал он. – Не то, чтобы я не любил Санторию… скорее, я ее все-таки люблю, но… в чем-то вы правы. Просто… родился не там, где нужно было, чтобы эта любовь была полноценной.

– Вы не любите Санта-Селину?