Эскадрон (сборник рассказов)
Шрифт:
— Может, ты считаешь, что стрелять в обманутых немецких рабочих, вместо того, чтобы бороться с теми, кто гонит пролетариат на бойню, это достойное мужчины занятие? — едко спросил Дик. — Ты слышала, что на фронте солдаты в окопах братаются?
— Пустые слухи, — отмахнулась Фло, — а даже если и так? Десяток гуннов решили сыграть в футбол на Рождество, а сотни и тысячи грабят французских крестьян, насилуют женщин, жгут библиотеки.
— Варят мыло из трупов и носят ожерелья из детских пальчиков, — запальчиво продолжил Дик, — ты почаще газеты читай. Вот так капиталисты и натравливают нас друг на друга. Немцы — культурный народ, и я не верю в массовые злодеяния германской армии. Хотя,
— Мы своих мерзавцев расстреливаем! И мы не бомбим женщин и детей в мирных городах!
Фло вскочила с кровати и принялась непослушными руками натягивать толстый джемпер. Камин давно догорел, и зубы у девушки застучали, то ли от холода, то ли от гнева.
— Фло! Фло! — Дик выбрался из— под одеяла и обнял девушку. — Не хватало еще нам с тобой поссориться из-за вранья газетных писак. Ты же знаешь, что наших товарищей хватают на каждом углу. Митинг в Лондоне разогнала толпа оголтелых шовинистов. Баггета арестовали только за то, что он зачитал в парке циркуляр лорда Робертса об отправке проституток в Британскую Армию в Индии. Скоро некому будет защищать интересы рабочих, нас всех пересажают, воспользовавшись законами военного времени. А ты, как девчонка, бегаешь на сборы своей самообороны, как будто германская армия уже начала высадку. Вспомни, где и кому ты нужна больше!
— И кому? — Флоренс вдруг обмякла в его руках, и Дику ничего не оставалось, как прошептать «мне» и притянуть ее обратно под одеяло. На этот раз все закончилось миром. Или перемирием? Этого он не знал.
К лету даже самым непробиваемым оптимистам стало ясно, что война не закончится ни к этому, ни к следующему Рождеству. Траншеи протянулись от моря до самой Швейцарии, Новая Армия Китченера пополнялась уже не так быстро, но неуклонно, на улицах все чаще встречались мужчины в хаки — рекруты, отпускники, инвалиды. Кеннет упрямо менял после работы промасленный комбинезон, не привлекавший недобрых взглядов, на твидовый пиджак и котелок, и собрал уже немаленькую коллекцию белых перьев, врученных ему на улице сердитыми юными барышнями и благородными леди с непроницаемым светским лицом.
Работы стало больше, и он все чаще брал сверхурочные — судя по количеству заказанных военным министерством двигателей, самолеты во Франции падали, как спелые яблоки в августе. На заводе открывались новые цеха, Уэлсли моторс производили пропеллеры и крылья для аэропланов, системы управления огнем и платформы для корабельных орудий. Нередко полностью укомплектованный аэроплан взлетал с небольшого аэродрома Уолсли, и Кеннет всякий раз провожал его задумчивым взглядом. Легкие крылья уносили хрупкие машины в небесную даль, и в каждой из них билось металлическое сердце, собранное его руками.
Социалистическая партия переживала не лучшие времена. Правое крыло, во главе с Виктором Фишером, откололось, создав Социалистическую Лигу Национальной Обороны. Летом к ним присоединился и бывший лидер партии, Генри Гайндман. Лига призывала рабочих забыть на время войны о классовой борьбе и объединиться против угрозы прусского милитаризма. Дик, хорошо помнил, как до войны этот «милитаризм» провозглашали высшим достижением социальной справедливости в Европе, требуя у лондонского кабинета принять законы о всеобщем национальном страховании, пенсиях и пособиях по безработице по образцу кайзеровской Германии. Кеннет был не тех, чьи убеждения, как флюгер, зависели от сиюминутных политических сквозняков, и в это нелегкое для противников войны время оставался верен генеральной линии левого крыла социалистов. За распространение антивоенных листовок его оштрафовали на пятьдесят фунтов — немалая сумма, деньги, которые он откладывал на покупку мотоцикла. Самое обидное было то, что ушли они, наверняка, в военный бюджет, и Дик пообещал себе в следующий раз не лезть на рожон.
Рейды цеппелинов участились, вечером горожане завешивали окна плотными шторами, кафе и рестораны закрывались в восемь, кинотеатры работали только по субботам и воскресеньям. Женщины заняли места ушедших на фронт мужчин у станков, разносили письма, тушили пожары, и даже в полиции можно было видеть постовых и патрульных в коротких, едва достигающих щиколотки, юбках. Фло окончила курсы первой помощи, но почти каждый вечер пропадала на дежурствах отряда самообороны или училась водить машину. Дик признавался себе, что радуется ее успехам, но к радости этой примешивалась изрядная доля раздражения. Флоренс теперь заходила не чаще, чем раз— другой в месяц, и по молчаливому уговору они старались о политике не говорить.
Девятого сентября Флоренс неожиданно влетела в его комнату, когда Дик только вернулся с почти десятичасовой смены и еще не успел даже чаю себе заварить. В руках у девушки была «Таймс», которую она швырнула под нос Кеннету, опрокинув стоявшую перед ним чашку.
— И долго это еще будет продолжаться, Ричард? — Фло сложила руки на груди и вперила в слегка оторопевшего Дика грозный взгляд.
— Что «это»?
Фло молча ткнула пальцем в фотографию зависшего над Лондоном цепеллина, прошлой ночью сбросившего бомбы на склады возле собора Святого Павла, Смитфилт-Маркет и Ливерпульский вокзал. Двадцать человек погибло, и восемьдесят семь были ранены, разрушены несколько зданий, сгорели два омнибуса, а собор не пострадал только чудом. Лондон охватила паника, противовоздушная оборона города себя не оправдала, прожектористы не сумели удержать цеппелин в луче, досягаемость зенитных орудий оказалась слишком низкой, а поднявшиеся в воздух аэропланы не успели подняться на нужную высоту.
— Не знаю, — Дик пожал плечами, — а должен?
— Лучше пулям в лицо смотреть, чем погибнуть дома от бомбы! — сквозь зубы процедила Фло. — И долго ты еще собираешься отсиживаться в тылу, Ричард Кеннет?
— Своих слов у тебя не нашлось? — недовольно спросил Дик.
Девушка точь в точь повторила надпись на новеньком плакате, этим вечером появившемся рядом с пожелтевшим и засиженным мухами Китченером, на которого Кеннет уже давно не обращал внимания.
— Ну да, — потупилась Флоренс, — я не умею так красиво говорить, как ты, Дик. Зато я действую. Я хоть что-то пытаюсь делать.
— А я, по-твоему, не пытаюсь? — сердито нахмурился Дик. — Ты знаешь, какого труда нам стоило организовать Циммервальдскую конференцию? Манифест, который мы опубликуем на днях, будет похлеще разорвавшейся бомбы. Мир, немедленный мир, без аннексий и контрибуций, безусловное осуждение предателей, голосовавших за военный бюджет, отказ от сотрудничества с империалистическими правительствами. Ленин и Борхард вообще предлагали обратиться с воззванием о немедленной социальной революции, но их проект, к сожалению, не прошел.
— И как вы собираетесь осуществлять ваш грандиозный проект? — вспыхнула Фло. — Подать его на подпись кайзеру?
— Каждый может на своем месте внести хоть какой-то вклад, — Дик решил сохранять хладнокровие и здравомыслие. — Вот ты, к примеру. Ты же работаешь в цеху по производству снарядов. Если все девушки…
— Знаешь, что, Ричард Кеннет, — зло бросила Флоренс, рывком забирая у него газету, — заткнись. Просто заткнись, пока ты не сказал чего-то, о чем сильно пожалеешь. Можешь и дальше прятаться за своими манифестами. Но я-то знаю, что ты трус. Просто трус.