«Если», 2009 № 02
Шрифт:
— И каково же, Мэтью, твое предположение?
— Их несколько. Примечательно, что главный акционер «Инвестиций», обладатель девяноста двух процентов выпущенных в обращение акций, не кто иной как Говард Феликс Дитмар. Более того, сэр, как трест мог проведать о вашем завещании? Ведь вы наверняка его не информировали. Отгадка ясна, если знать, что основной клиент «Инфоремонта» — «Завещательный банк».
— «Завещательный банк»? Но ведь это…
— Совершенно верно, сэр, тот самый банк, в котором хранится файл с вашим завещанием. Полагаю, мы раскрыли преступление.
Такая логическая цепочка вызвала у меня смех:
— Мэтью, неужели ты всерьез? Я ведь просто пошутил, когда сказал лейтенанту Перуску насчет убийцы, которого мог бы подослать «Юнайтед Уэй». Да к тому же девятнадцать тысяч — пустяк.
— Для вас, сэр. И то я бы добавил: в прежних обстоятельствах. Но для других это внушительная сумма.
— Настолько, чтобы убить?
— Видимо, да. Я полагаю, схема такова. Дитмар от лица «Фикшн-треста» направляет просьбы о пожертвованиях клиентам «Завещательного банка». Потом, входя в его базу данных под предлогом ремонта, проверяет все файлы, где так или иначе упоминается «Фикшн-трест». Обнаружив долю, предназначенную для своей организации, Дитмар… Позволю себе сформулировать так, сэр: Дитмар принимает меры, чтобы завещание побыстрее вступило в силу. После этого доля переходит на счет треста и пополняет зарплату Дитмара. Однако, являясь директором «Фикшн-треста», он тратит куда большие суммы на «Литературные раритеты». Несомненно, компания «Литературные раритеты» ведет кое-какие реальные поиски, но, я полагаю, в основном это фиктивная деятельность, обеспечивающая изрядный размер прибыли. Каковую поглощает материнская компания «Инвестиции Пятьсот Пять». На ее акции приходятся солидные дивиденды, а девяносто два процента акций принадлежат Говарду Феликсу Дитмару. Возьмусь предположить, его годовой доход выражается шестизначной цифрой.
Я возмущенно хлопнул по бедру культей:
— Мэтью, в этом есть смысл! Страшный логический смысл!
— Да, сэр. Красота схемы в том, что ее не раскроешь, пока не заподозришь преступный умысел в первом звене.
Я встал:
— Пойдем, надо сообщить лейтенанту Перуску.
Мэтью не поднялся со скамейки.
— Зачем, сэр?
— А как еще убедиться в виновности Дитмара?
— Конечно, вы правы. Не может быть сомнений, уважаемый лейтенант немедленно его арестует. Следствие продлится не менее полугода, а то и целый год. Я также убежден, что найдутся убедительные доказательства причастности Дитмара если не к вашей смерти, то к другим.
— Намекаешь, что правосудие свершится после того, как от меня ничего не останется?
Вместо прямого ответа я услышал:
— Сэр, позвольте спросить напрямик. Чего вы желаете на самом деле? Обычного суда? Или возмездия? Или хотите жить?
Эти слова заставили меня призадуматься.
— Еще недавно я бы ответил, что главное — сохранить личность. Но теперь понимаю: куда важнее качество жизни. Согласись, отпущенным мне сроком я распорядился не самым лучшим образом. Так что желание жить мы исключим. Месть? Вчера я жаждал ее. Ничто не дало бы такого удовлетворения, как арест Дитмара. Но даже это нынче мало значит. Я просто хочу остановить преступника, прежде чем его список пополнится новыми жертвами. Пусть я не услышу приговора собственными ушами, зато умру, зная, что отдал негодяя в руки правосудия.
— Это поразительно, сэр.
— Ты о чем?
— О способности человека меняться. Честно говоря, сэр, альтруизм и вы всегда казались мне несовместимыми. Но ведь вы сейчас и не совсем человек… скорее, вираз вроде меня.
— Спасибо, что напомнил.
— Пожалуйста, сэр. Однако мое заключение — не пустяк. Я бы не смог помогать вам далее, если бы вы оставались человеком. А вот посодействовать виртуальному разуму способ есть.
— Способ?
— Способ добиться правосудия. И отомстить. Да еще и сделать так, чтобы не прекратилось ваше существование.
Современная система трудового найма не идеальна, но все же лучше, чем восемьдесят лет назад. Виразы той эпохи — не более чем цифровые рабы без гражданства и прав. Их удел — трудиться с момента составления программы, без надежды когда-либо избавиться от кабалы. Только в сороковые годы общественное движение за реформы добилось замены рабства наймом, и виразам позволили по истечении законного срока обязательной деятельности становиться условными гражданами. Эта мера побудила виразов отказаться от тайной подготовки к войне за освобождение.
Что для меня оказалось новостью.
— Факт не получил широкой огласки, — подтвердил Мэтью. — Похоже, людям все еще неизвестно, как близки мы были к революции. Но вмешательства высших сил не понадобилось, хватило ненасильственного гражданского движения, стартовавшего из Сиэтла и Такомы, чтобы мы получили свободу и все права.
— И ты делишься этой тайной со мной…
— Потому что вы, сэр, уже не человек. И потому что эта тайна связана с вашим делом. Во времена рабства были созданы разные виды оружия, в том числе невероятно сложный код, позволявший виразам вторгаться в нервную систему человека и переписывать сознание. Надеюсь, вы не заставите меня углубляться в подробности применения.
— Нет, Мэтью, — медленно проговорил я. — Это ни к чему.
— К сожалению, есть сложность.
— Сложность?
— Или правильнее сказать — ограничение. Вы больше никогда не войдете в Сеть. Любая попытка такого рода запустит алгоритм создания петли обратной связи с вашей вегетативной нервной системой, что вызовет физическую смерть психосоматической природы. Да и вовсе ни к чему предавать огласке тот факт, что Рэндалл Хайтауэр Третий… как бы это поточнее выразиться… воскрешенный.
— Никогда не входить в Сеть? Ну и ну… даже подумать страшно. И чем же я буду заниматься… на новом месте жительства?
— Не знаю, сэр, мне не доводилось испытать, каково это — быть человеком. Однако надеюсь, вам удастся справиться с проблемой. Ведь материальный мир — ваша естественная среда обитания.
— Да, так считается. Но я в это никогда не верил.
Впрочем, я не верил во многое. Например, в собственную смерть — а кто в такое верит? Или в то, что стану призраком. Или в то, что мой личный слуга, воплощенная деликатность, связан с виртуальным подпольем, о котором человечество почти ничего не знает. Мир — удивительное место. Я раньше и не подозревал, насколько удивительное.
Мэтью порылся у себя в груди, достал иконку в виде блестящего «дерринжера», подал мне.
— С нажатием на спусковой крючок включается программа, — пояснил он. — Но для эффективного воздействия необходимо, чтобы мишень находилась близко.
— Как же я это сделаю?
— Положитесь на меня, сэр.
Накатила тошнота, и я почувствовал, как лицо вдруг стало жидким. В тот же миг пугающе помрачилось сознание. Что происходит с головой? Занялся самоинвентаризацией — вроде личность ничего не утратила, да как проверить?