«Если», 2009 № 02
Шрифт:
Я помнил и раннее детство, и школьные годы, и семейную жизнь с Сиси. Помнил ее несносного сенбернара и свои бесчисленные приятные вечера в «Сити-Клубе». Но как ни шарил в памяти, не мог найти хотя бы крупицы информации, связанной с работой. Пропала моя карьера, как и не было!
— Боже! Мэтью, я забыл, чем на жизнь зарабатывал!
— Вы о профессии, сэр?
— Ничего не помню! Вообще ничего! Кем я был, расскажи!
— Вы принадлежали к юридическому цеху, сэр.
— Адвокат? Я? Что ж… может, и не такая уж гадость — эта амнезия. Мэтью, а лицо? Что-то с ним случилось, взглянуть бы.
Он дважды щелкнул пальцами, и в воздухе повисло зеркало. Я глянул на отражение и обнаружил, что черты лица исчезли за гладкой плоской маской. Глаза лишились зрачков и век, на месте губ пятно с вытянутыми кверху краями, будто застывшая усмешка.
— Мэтью, ты только посмотри на меня. Вместо ноги козлиное копыто, левую руку отрезало. А еще физиономия дебила.
— Комика, сэр. У вас лицо веселого клоуна.
— Тебе виднее… — Я вымученно рассмеялся, но смешок перешел в неудержимый истерический хохот, а потом — в рыдания.
— Скажи, Мэтью, почему?
— Что — почему, сэр?
— Почему это происходит со мной? Чем я заслужил?
— Вы хотите понять, сэр, почему плохое случается с хорошими людьми?
— Может, я и в самом деле… Да-да, ты совершенно прав.
— В вашей ситуации, сэр, этот вопрос не вполне уместен. — Его слова резанули по моему самолюбию с точностью скальпеля.
— Потому что я к числу хороших не принадлежу?
— Мне кажется, сэр, вы были склонны к добрым поступкам.
— Но ведь мы с тобой знаем, чем вымощена дорога в ад, — снова рассмеялся я, на этот раз без надрыва, и вытер глаза, хотя уже утратил способность плакать. — Наверное, Мэтью, я не заслуживаю второго шанса. Но клянусь, что постараюсь быть порядочным.
— Сэр, чтобы судить о пудинге, надо его отведать.
— В смысле?
— Уверен, вы сделаете все от вас зависящее.
В два клика мы добрались до офиса «Фикшн-треста». Вошли в приемную и не увидели не то что живого секретаря, но хотя бы вираза. Лишь полуразумная мини-программа в облике садового гнома с копной фиолетовых волос поздоровалась с нами и осведомилась о цели визита. Мэтью положил ладонь гному на лоб и постоял молча. Затем приблизился к внутренней двери и отворил передо мной, и я вошел в кабинет. Говард Феликс Дитмар устремил навстречу взор.
— Кто вы такие? И как сюда попали?
Я сел против него в кресло, а Мэтью замер рядом. Моя рука погрузилась в карман, извлекла и положила на колено «дерринжер».
— Не признал?
— С духами знакомств не вожу. Прошу объясниться, прежде чем вызову полицию.
— А вот этого делать не следует.
— Интересно почему?
— Потому что тебя арестуют за убийство.
Дитмар холодно смотрел на меня:
— За убийство? И кого же я убил?
— Рэндалла Хайтауэра, то есть меня. И многих других глупцов, имевших неосторожность завещать долю «Фикшн-тресту». Дитмар, мы с тобой знаем правду. Знаем о «Литературных раритетах» и об «Инвестициях Пятьсот Пять». Ты совершил ошибку, убив меня слишком торопливо, и мой браузер не закрылся как положено. Я остался в Сети, пусть лишь на время, но этого хватило, чтобы найти доказательства.
Дитмар оправдываться не стал.
— Так вы тот самый Рэндалл Хайтауэр! — воскликнул он, после чего потянулся через стол и схватил мою руку. — Сколько раз я мечтал поблагодарить вас за столь значительную сумму! — заявил он сердечным тоном. — Вы были исключительно щедры!
Я оторопело смотрел на руку Дитмара, наконец он убрал ее и криво улыбнулся.
— Хороша же благодарность, — проворчал я.
— Это только на первый взгляд.
— А как на второй? Ты приставил к моей голове пистолет, убил только для того, чтобы наполнить карман.
— Вот, значит, что вы обо мне думаете. Рэндалл… Можно по имени? Признаю, кое-какие деньги достались моей скромной персоне, но это сущая малость. Если угодно, представлю баланс. Поверьте, поступающие на счет треста деньги большей частью используются строго по назначению. Вы даже не представляете себе, сколь узок наш финансовый ручеек. Трест закрылся бы еще лет десять назад, если бы я… не принял меры. Поступи я иначе, это и было бы подлинным преступлением! Каждый упущенный год означал бы дальнейшую деградацию литературной традиции. Вам известно, на какой дрянной бумаге в старину печаталась «пульпа»? Растрескиваются, облезают переплеты, истлевают страницы, книга разваливается на куски. Чудо, что до наших дней дожили отдельные экземпляры. Джонг, Яновиц, Рот, Апдайк… вся так называемая большая литература давно оцифрована. А Брэкет? Дж. Т.Басс? Гамильтон? Эти авторы точно так же заслуживают памяти, но их труды гниют на чердаках, в подвалах и чуланах. И что будет, когда рассыплется прахом последний томик? Величайшее достижение культуры исчезнет навсегда, оставив человечество нищим. Нет, Рэндалл, пусть мои методы и покажутся кому-то сомнительными, но намерения чистейшие, уж поверье. Ваша смерть не напрасна!
Дитмар говорил искренне и с жаром, и это оказалось так не похоже на то, чего я ожидал, что у меня не нашлось слов. Я перевел взгляд на Мэтью, затем обратно на своего убийцу. Гнев и жажда возмездия испарялись. Стало ясно: передо мной не злодей, но безумец.
— Мэтью, не смогу, — сказал я. — Это же натуральный псих. Давай позовем лейтенанта Перуска и покончим с этим.
— Это я-то псих?! — возмутился Дитмар. — А если и так, все равно я горжусь тем, что делаю. И вы, Рэндалл, гордились бы, если бы знали, на что пошли ваши деньги. Вот, взгляните, — подал он листок, — по моим сведениям, в Огайо есть редкая книга Лейнстера, а в Джексонвилле, по слухам, у кого-то сохранился ранний Диш. Завещанных вами средств хватит, чтобы эти шедевры достались тресту и с нашей помощью пополнили литературное наследие человеческой цивилизации. Дело не из легких и дешевых, и без вас, Рэндалл, мы бы не справились. Вы только прислушайтесь к себе: неужели не испытываете гордости?
— Ничего, кроме усталости, — ответил я. — Мэтью, не в службу, а в дружбу, позвони лейтенанту.
— Нет, сэр.
— Спасибо, Мэтью… Что ты сказал?
— Нет, сэр.
— Значит, я не ослышался. А почему нет?
— Я не считаю, что арест мистера Дитмара — это лучший выход.
— Мэтью, но ведь совершенно ясно, что он… не может нести ответственность. Я пришел не для того, чтобы стать убийцей.
Подчеркивая эти слова, я махнул «дерринжером» в сторону Дитмара. Мэтью выбросил руку, поймал мою кисть и заставил нажать на спуск.
— Простите, сэр, — сказал он.
Пистолет рявкнул, запустилась программа. Взорвался мой мир.
Помню свое путешествие — безумный вихрь, полный звуков и диких картин, но ничего, имеющего смысл.
Наконец вернулись чувства, и были они заключены в человеческую оболочку.
Я сидел в кресле с откидывающейся спинкой: удобная штуковина, у самого при жизни была такая. Автоматические подлокотники массировали мне руки, ноги и среднюю часть туловища — когда ты в Сети, полезно, чтобы мышцы пребывали в тонусе. Я вынул из гнезд в животе шланг питания и санитарную трубку, и тут в голове зазвучал строгий голос: