«Если», 2012 № 09

Бачило Катерина

Парадокс: именно младший Бодани был владельцем одного из оставшихся в городе частных кинетоскопов и даже после запрета нередко устраивал домашние просмотры. Однажды он и Крозельчикюса приглашал на «Казнь Марии Шотландской» (рассказывали, что для шокирующих одиннадцати секунд этого фильма Кларк и Эдисон обезглавили настоящую женщину). Крозельчикюс тогда отказался: ему никак нельзя было привлекать к себе внимание серых.

— Я слышал, Виташ имеет отношение к «Спектруму»? — осторожно поинтересовался Крозельчикюс. Они ждали Виташа уже час, но Крозельчикюс

не был расстроен: все это время Агата посвятила ему одному.

— О, так вы знаете? — обрадовалась Агата. — Вам Виташ рассказал?

Крозельчикюс неопределенно пожал плечами, нервно усмехнулся. Агата сделала строгое лицо, погрозила ему пальцем.

— Вы же понимаете, пан Крозельчикюс, что это тайна?

— По сравнению с пропажей гелиофора это пустяк, поверьте.

Значит, Зайнике не обманул. Впрочем, это не имело значения. О «Спектруме» в последнее время говорили много, но исключительно шепотом — как о единственной реальной оппозиции Штайнграу. «Спектрум» выпускал собственную газету, журналисты которой ловкими булавочными уколами досаждали серым, не давая, однако, поводов для запрета движения. Если все активисты движения были под стать Виташу, то не удивительно, что им так долго позволяли оставаться на плаву.

То ли от скуки, то ли от смущения Агата взялась наводить порядок: поправила статуэтки на полке, собрала в аккуратную стопку разбросанные книги. Крозельчикюс ревниво отметил, что девушка чувствует себя здесь совершенно свободно. Когда они только пришли, она распорядилась, чтобы принесли кофий, и строго отчитала старого лакея за нерасторопность.

Самому Крозельчикюсу было в этом кабинете крайне неуютно. Виташ, не сознавая того, наполнил мансарду удивительно яркими и болтливыми вещами, которые теперь без стеснения рассматривали Крозельчикюса и подавали ему знаки, настойчиво напоминая о его душевной хвори. Ужасно несвоевременно. Крозельчикюс старался не смотреть по сторонам.

— Виташ все-таки удивительный. Сколько раз предлагала я ему повесить на стену гелиографии — что-нибудь из работ Люмьеров, например… — Агата указала на стену, увешанную квадратными картинками в рамках.

Крозельчикюс старался не смотреть в ту сторону, вместо этого принялся придирчиво изучать носки собственных ботинок. Агата продолжала:

— Но нет, он уперся в эти сизые квадраты, ни за что не хочет их менять. Его друг Казимир… Вы знаете Казимира? Он утверждает, что можно научиться отличать один такой квадрат от другого. Что они разные, представляете? Это, разумеется, только глупые выдумки супрематистов.

Последнее слово Агата произнесла презрительно, точно говорила о чем-то неприличном.

— Думаю, пан Крозельчикюс с тобой не согласится. — Слова эти сопроводились надрывным скрипом ступенек: по лестнице поднимался Виташ Бодани.

* * *

Виташ Бодани сказал:

— Крозельчикюс, вам несказанно повезло. Я знаю парня, который знает другого парня, который что-то слышал про вашу пропажу. И этот третий — вы следите за моей мыслью, Крозельчикюс? — этот третий готов вернуть вам… м-м… вашу собственность взамен на небольшую услугу.

Крозельчикюс непонимающе уставился на Виташа.

— Я не очень понял вас, Виташ, — медленно сказал Крозельчикюс, пытаясь подобрать слова. В голове его случились мельтешение и хаос. Мысли отказывались становиться словами, пихались, роптали, выталкивали друг друга вперед. — Парень, который знает другого парня, который — что?

Виташ склонился над Крозельчикюсом.

— Бросьте это, Крозельчикюс. Бросьте. Я вижу, что мы преотлично друг друга понимаем.

Крозельчикюс отвел глаза. Еще секунду назад он надеялся, что понял Виташа неправильно.

— Какого рода услуга требуется вашему парню? — Крозельчикюсу трудно далась эта фраза, горло будто спазмом сдавило, а руки, даже упертые в колени, продолжали ходить ходуном.

— Не моему, Крозельчикюс! — очень искренне возмутился Виташ. — Да если бы это был мой парень, я бы тотчас вернул вам утерянное. Мы же свои люди, Крозельчикюс! Нет-нет, тот пан совершенно незнакомый. Можно сказать, прохожий. Знаете, как бывает? Вы обронили, он нашел.

— В моей квартире?

— Почем я знаю? Я не вдавался в детали, я просто передаю информацию, полезную вам. Моему другу. Или мы не друзья, Крозельчикюс?

Виташ налил себе виски в стакан и стал пить короткими глотками. Крозельчикюсу не предложил.

Крозельчикюс с минуту молча следил за танцем пылинок в солнечном свете. Потом небрежно перевел взгляд на стену, увешанную рамками с цветными квадратами внутри — работами супрематистов (тоже, кстати, запрещенных). Некоторые цвета были просто шокирующими… Крозельчикюс неимоверным усилием воли отвернулся. Дальше — стеллаж с книгами, до потолка; рабочий стол (туда лучше не смотреть), кресло-качалка (встревоженный скрип), барный шкаф. Виташ.

Нисефор тебя дери, думал Крозельчикюс, глядя на Виташа. Тот был невозмутим, во взгляде — искренняя забота о друге. А на деле… Мелкий вор и шантажист. Но как держится! Будто действительно хочет помочь Крозельчикюсу, а не скидывает в пропасть.

— Этому парню… — Виташ, решив, что выдержал нужную паузу, продолжил: — Назовем его Игрек… Игреку нужна безделица, в сущности…

— Да не томите же, Виташ, — нетерпеливо простонал Крозельчикюс. — Мне, откровенно говоря, даже интересно, что может понадобиться Иксу, Игреку и прочим Зедам от обыкновенного смотрителя музейного архива.

— Потерянная гелиография, — скороговоркой выпалил Виташ и запил эти слова огромным глотком виски.

Крозельчикюс медленно, с расстановкой, спросил:

— Вы. С ума. Сошли. Виташ?

Крозельчикюс успокоился вдруг, руки и голос вновь стали его слушаться, мысли выстроились в параллельные шеренги, мир стал прост. Он поднялся, поправил очки, немного рассеяно огляделся — не оставил ли здесь своих вещей? — и, не говоря более ни слова, двинулся к лестнице.

— Эй, вы куда, Крозельчикюс? А как же гелиофор?