Если он поддастся
Шрифт:
– Лорд Филдгейт… – В дверях появился Пол. – Милорд, Эндрю Вон прислал вам записку. Он хочет увидеться с вами, причем как можно скорее. Вы дадите ему ответ? Мальчик, которого он прислал, ждет.
Брент тут же кивнул и вышел к посыльному. Он заставил мальчика повторить свой устный ответ Эндрю и вручил ему шиллинг. Затем, вернувшись в гостиную, улыбнулся Олимпии и сказал:
– Пойду переоденусь. Мне нужно срочно встретиться с Эндрю.
– Да, разумеется. – Олимпия поднялась и, не обращая внимания на Квентина, обняла Брента и чмокнула в щеку. – Очень надеюсь, что это будут известия,
Когда Брент ушел, баронесса села на свое место и почувствовала на себе пристальный взгляд кузена. В эту минуту ей страшно захотелось, чтобы никто из ее семьи никогда не совал свой длинный нос в дела других родственников. Однако возмущаться не стоило, она и за собой чувствовала этот маленький грешок.
– Ну-ка расскажи, что у тебя с Филдгейтом, – потребовал Квентин.
– Ты забыл, что я баронесса? – Олимпия решила проигнорировать короткий смешок кузена. – Забыл, что я вдова и что мне уже двадцать шесть? Не думаю, что есть необходимость докладывать тебе обо всем. То, что происходит между мной и Брентом, тебя не касается.
Выражение красивого лица кузена говорило о том, что он, не слушая ее, терпеливо ждал, когда она закончит свою тираду. И Олимпии ужасно захотелось стукнуть его посильнее.
– А еще у него есть мать, которая поставляет детей на рынок живого товара.
Олимпия вздохнула. Это нужно было учитывать. В ее семье с подозрением относились к тем, кто по собственному легкомыслию связывался с людьми, подобными Бренту.
– Он ни в чем не участвовал.
– О, я это понимаю. Только что убедился в этом. В нем нет даже намека на грязь.
– Ему будет приятно услышать твои слова. Ведь его это очень волнует. И он тем или иным способом непременно положит конец преступлениям матери.
Квентин кивнул:
– Да, надеюсь. Он достоин уважения. Хороший человек. А также человек, который забивает себе голову всякой ерундой вроде чувства вины, которое настолько сильно, что того и гляди приобретет реальный облик, выйдет из него и станет разгуливать рядом с ним как близнец.
– Даже так?
– Он задыхается от этого. И верит, что превратился в неудачника. – Глаза Квентина приобрели задумчивое выражение. – Я полагаю, это началось с той девушки, которую нашла Пенелопа с мужем. Это ведь случилось года два назад?
– Да, верно. Но он не бросал ее. Ее отец – викарий – сказал Бренту, что Фейт сбежала с каким-то офицером. И Брент, конечно же, поверил ему. Разве мог он предположить, что такой уважаемый человек солжет?
– Конечно, нет. Но он все равно стал обвинять себя в том, что не сделал все от него зависящее. – Квентин улыбнулся. – Дорогая моя, ведь все мы верим в то, что должны защищать малых сих и слабых. – Он рассмеялся, когда Олимпия уставилась на него. – Можешь злиться сколько угодно. Это ничего не изменит. Я сомневаюсь, что ты сумеешь найти мужчину, который бы не поверил тому викарию. У любого в голове звучал бы голосок: «Ты мог бы сделать еще что-нибудь, задать дополнительный вопрос или обратить внимание на какую-нибудь мелочь, чтобы вовремя понять, что происходило на самом деле, и защитить ее».
– Мужчины могут быть такими глупыми?
– Еще как могут. Только скажи мне честно: если бы твой сын серьезно пострадал, разве твое сердце не обливалось бы кровью от осознания собственной вины? Ты же не могла изменить того, что случилось. Ты же не могла даже предположить, что эта женщина попытается выкрасть мальчика.
– Я должна была это предположить. – Олимпия поморщилась, сообразив, что только что подтвердила правоту Брента, считавшего себя ответственным за все. – Да, я, конечно, понимаю: использовать дар в таких целях – это неправильно. Но все же не могу не спросить: что ты еще увидел? Мне так хочется успокоить его сердце и ум!
– Чувство вины бросается в глаза. Такое впечатление, что он несет в себе души всех, кого, как ему кажется, он обидел или с кем неправильно обошелся. Этот человек должен научиться прощать самого себя.
– Но Брент ведь не сделал ничего дурного.
– Не сделал. Но пока он не простит себя за то, что не оказался в нужном месте в нужное время с мечом в руке, чтобы защитить своих близких, чувство вины не оставит его.
– О черт!
Квентин рассмеялся.
– А теперь расскажи, как дела у моей дочери. Я собираюсь увидеться с Джуной и поэтому хочу заранее узнать, что ее беспокоит. А потом ты поведаешь историю о том, как твоему сыну удалось отбиться от дьяволицы, которая называет себя матерью Филдгейта.
Брент внимательно посмотрел на Эндрю. Потом его глаза скользнули по бумагам, разложенным перед ним.
– Все готово?
Эндрю кивнул:
– Осталось только поставить подпись. – Он улыбнулся, и Брент отметил, что благодаря улыбке этот человек превратился просто в красавца. – Мне не хотелось идти с этим к кому-нибудь на сторону. Поэтому я обратился к кузену Леопольду. Он заседает в правительстве, хотя и не имеет отношения к подобным делам. Я подумал, что он сможет найти нужного человека – такого, с которым стоит поговорить и который окажет помощь, чтобы нам не таскаться по судам. Такой человек нашелся и оказался исключительно полезен.
– Я смотрю, вы не называете его по имени.
– И не назову, потому что пообещал сохранить его участие в этом деле в тайне. Он – «всего лишь мелкопоместный дворянчик», как ему нравится говорить о самом себе. Поэтому этот человек не может допустить, чтобы его знания и опыт использовались в делах, касающихся такой уважаемой персоны, как графиня.
Брент кивнул и положил руку на документы, дававшие ему право на опеку Агаты, – как будто боялся, что они вдруг испарятся.
– Это может положить конец его карьере?
– Вот именно. Он не считает, что все обернется таким образом, но предпочел бы не рисковать. У него скоро свадьба, вы же понимаете… Кроме того, один из тех мальчиков, которых вы освободили, является сыном его самого близкого друга.
– Как неожиданно…
– Совершенно верно. Хотя мне кажется, этот человек помог бы нам в любом случае. Он сказал, что даже если бы в последнее время вы себя вели… э… не совсем подобающим образом, – то и в этом случае никогда бы не возник вопрос о том, кто является главой вашей семьи. В конце концов, вы граф.