Если судьба выбирает нас…
Шрифт:
– Ну да. Немцы тут воевать-то по-серьезному не собирались. Если бы не наступление, они бы тут до морковкиного заговенья просидели. Окопы вон какие, гнезда для пулеметов бетонированные, блиндажи. Ты вот «лисью нору» у командного пункта видел?
– Как не видеть! Видел, вашбродь. Сурьезно сделано – там сажени четыре глубина. Не всякий снаряд возьмет. Только ежели прямо в горловину «чемоданом» попасть.
– То-то и оно.
Из хода сообщения появилась процессия подносчиков во главе с Филимоном Копейкиным.
– Вашбродь, огнеприпасы доставлены!
– Хорошо! Молодцы!
– Рад стараться!
– Лиходеев,
– Слушаюсь, вашбродь! Ну-ка, Филька, скидайте ящики вон туда, по пересчету, – засуетился фельдфебель. Пока они там возились, Кузьма Акимыч успел выспросить про обед. Оказалось, что к темноте подвезут.
Хорошо бы. А то есть уже хочется. Я сидя откинулся на стенку траншеи и прикрыл глаза. Почувствовал, как расслабляется тело, уходит напряжение. Хо-ро-шо!
7
Спустя два часа после начала атаки мы двинулись дальше.
Наша рота теперь – головная, а девятая переведена в арьергард «по причине значительной убыли строевого состава».
Впереди двигается разъезд полковой разведроты, а следом – мы, повзводно, в сопровождении приданных нам пулеметчиков. Оборачиваясь, то и дело натыкаюсь взглядом на этих бедняг. С обреченностью верблюдов они несут на себе разобранные «максимы», стараясь не отставать.
Я, как Чапаев, впереди, разве что только без лихого коня. Казимирский торжественно поручил мне следовать в авангарде. Вот и следую. Вместе с гренадерами четвертого взвода, с которыми штурмовал немецкие окопы.
Иду и поражаюсь немецкой основательности и хозяйственности. Сразу за пригорком, заросшим молодой порослью, который отделял немецкую линию обороны от тылов, мы обнаружили узкоколейку, по которой, видимо, доставлялись снаряжение и припасы. По обеим сторонам от дороги раскинулись аккуратные, любовно ухоженные огороды. Посадок было великое множество – огороженные камешками, взрыхленные грядки с пробивающейся зеленью имели бы очень мирный вид, если бы не воронки, хаотично разбросанные среди этого «сельского хозяйства».
– Во немаки обустроились! – восхитился Савка, шагавший рядом со мной.
– Да-а! Капитально! Только коров да овец не хватает для полноты картины!
– Скотину тут держать невместно – осколками побьет! – вздохнул ординарец и прибавил шагу.
Продвигаясь вдоль узкоколейки, мы стороной обошли разбитую и брошенную батарею немецких 77-миллиметровых полевых пушек. Артиллерийская позиция была уничтожена полностью. Среди раскуроченных орудий, передков и зарядных ящиков густо лежали мертвецы в «фельдграу». Хорошо их тут накрыло – без шансов.
– Эвона, разведка скачет! – объявил глазастый Жигун, топавший следом за мной.
Действительно со стороны небольшой рощицы приближался всадник. Подлетев к нам, он резко осадил коня, откозырял:
– Рядовой Николаев!
– Что там, Николаев?
– Пушкари германские, вашбродь! Сдаются!
– Много их там?
– Десятка два будет! Почитай, ранетые все.
– Ну пойдем глянем, что там за пушкари.
Н-да… Жалкое зрелище. Грязные, оборванные, почти все в окровавленных бинтах. При моем появлении сидевшие кружком под присмотром разведчиков немецкие артиллеристы зашевелились, а мне навстречу поднялся толстый немолодой дядя с погонами фельдфебеля. Вытянувшись,
– Feldfebel Klose! Der Ober Unteroffizier der Hundert neuzehn dreitener abgesonderten Feldbatterie [50] .
– Fhnrich Von Asch. Moskauer Grenadier regiment [51] , – представился я в ответ.
Из дальнейшего разговора выяснилось, что фельдфебель взял на себя командование после того, как выбыли из строя все офицеры. Среди раненых их было двое, и оба тяжелые: командир батареи капитан Маттеус и лейтенант Клинсманн. Под чутким руководством фельдфебеля артиллеристы сложили оружие и надеются получить медицинскую помощь.
50
Фельдфебель Клозе! Старший унтер-офицер сто девяносто третьей отдельной полевой батареи (нем.).
51
Прапорщик фон Аш. Московский гренадерский полк (нем.).
Пообещав свое содействие, я оставил двоих гренадер охранять пленных, и мы двинулись дальше. По моим ощущениям, мы прошли больше двух километров, когда от разведчиков вновь прискакал вестовой Николаев:
– Немцы, вашбродь!
– Где?
– С полторы версты будет. Сразу за болотцем. Окопы роють!
– Вас заметили? (Чуть не ляпнул – «засекли», но вовремя спохватился.)
– Никак нет, вашбродь!
– Давай к командиру роты – доложишь, что и как!
– Слушаюсь! – Николаев развернул коня и погнал его наметом вдоль остановившейся колонны гренадер.
Похоже, нам предстоит еще один бой…
Закатное солнце медленно клонилось к горизонту, заливая пейзаж красно-оранжевым светом.
А пейзаж был, откровенно говоря, весьма занятным. Немецкие саперы численностью около роты спешно сооружали оборонительные позиции. Копали со всей присущей нации тщательностью и производительностью, которые можно было реально оценить в мой шестикратный бинокль, в двенадцатикратный бинокль Казимирского и трофейный цейссовский – Лиходеева. Мы удачно расположились в густых зарослях ольховника, в четырех сотнях метров от противника.
– Шустро работают! – Ротный опустил бинокль и задумчиво потер подбородок. – Теоретически ночью они подтянут сюда подкрепления, и без артподготовки мы дальше не пройдем. – Казимирский перекинул на колено полевую сумку и извлек из нее карту-трехверстку. – Тэк-с. Мы находимся приблизительно вот здесь… Вот – березняк, вот – болотце, а вот – высота…
– Ага, высота два-девять-ноль. Вижу! – Я склонился вперед, разглядывая подробности. – А это, по-видимому, большое болото?
– Верно, барон! Немцы прикрыли им свой фланг. Сибирский гренадерский скорее всего будет обходить его справа, а нам остается только атаковать в лоб. Посмотрите сюда – слева от нас в полосе первого батальона хутор Новотный, а дальше в четырех верстах – Штрасбург. А у Штрасбурга – вторая и главная германская линия обороны, за которой уже нет никаких резервов, только гарнизоны.