Чтение онлайн

на главную

Жанры

Это было навсегда, пока не кончилось. Последнее советское поколение
Шрифт:

Главным принципом этого процесса гипернормализации авторитетного дискурса было представить любую новую идею и любой новый факт не как что-то действительно новое, отходящее от существующей традиции, а, напротив, как что-то общепринятное, общеизвестное, уже ранее кем-то установленное. Поэтому общая темпоральность этого дискурса повернулась в сторону прошлого. Любой говорящий на авторитетном языке стал играть роль того, кто повторяет высказывания, ранее произнесенные неким абстрактным, коллективным субъектом — то есть из автора своих высказываний превратился в ретранслятора чужих. Эти сдвиги в онтологической организации дискурса отразились на всех уровнях языковой структуры авторитетного языка — в словаре, морфологии, синтаксисе, семантике, прагматике, нарративной структуре, риторической организации, интертекстуальности текстов и интердискурсивности языковых и неязыковых регистров репрезентации (см. главу 2).

Роль, которую играла эта новая, громоздкая модель идеологического языка, тоже изменилась; она все меньше сводилась к традиционной роли идеологии — описывать окружающую действительность согласно определенным идеям и ценностям — и все более заключалась в передаче идеи о том, что именно эта модель репрезентации, и никакая иная, является единственно возможной, повсеместной и неизбежной. Для того чтобы подчеркнуть,

что этот дискурс стал играть новую роль, отличную от традиционной идеологии, мы назвали его в книге не идеологическим, а «авторитетным» дискурсом, используя термин Михаила Бахтина. Для авторитетного дискурса, по определению Бахтина, характерно не только главенствующее положение в обществе, но и то, что он использует особый язык, стиль, шрифт, произношение, отличающие его от всех других видов публичного дискурса, с которыми он сосуществует. Отличает его также то, что ни один из этих других дискурсов не в состоянии изменить авторитетный дискурс, внедриться в него, вызвать его кризис, поскольку одним из условий их собственного существования является необходимость постоянно ссылаться и цитировать авторитетный дискурс или, по крайней мере, не мешать этому процессу.

Период позднего социализма в советской истории отличался не только особой формой авторитетного дискурса, но и особыми условиями его производства и рапространения. Сам факт воспроизводства неизменных форм этого дискурса в самых различных контекстах советской жизни стал намного важнее для построения повседневной реальности, чем то, как они описывали реальность (констатирующий смысл, который вроде бы вкладывался в эти формы). Большинство советских людей активно участвовало в ритуалах, в которых эти фиксированные формы авторитетного дискурса воспроизводились — они голосовали на безальтернативных выборах, посещали собрания, порой даже выступали на них, проводили политинформации, сдавали ленинские зачеты, ходили на демонстрации. При этом на личном опыте они вновь и вновь усваивали идею о том, что реальный смысл этих действий и высказываний не обязательно связан со смыслом, который они якобы напрямую утверждают.

Для того чтобы разобраться в том, как подобный дискурс воспроизводился и распространялся и какие последствия это имело, мы обратились к анализу перформативной составляющей языковых высказываний, отталкиваясь от работы Джона Остина, а также работ других исследователей, которые развили его теорию. Мы, однако, пошли несколько дальше и предложили новый подход, в котором перформативность рассматривается в более широком контексте — для анализа исторических и структурных изменений, которые могут происходить в идеологическом языке, и влияния этих изменений на социокультурный контекст в целом. Вслед за Остином мы проводим в книге различие между двумя видами языковых высказываний — констатирующими (термин, которым Остин обозначал «референциальное» значение высказывания — то есть использование слов для описания фактов) и перформативными (использование слов для производства действий). Констатирующее высказывание описывает некий факт или состояние, которые существуют в окружающей действительности до такого высказывания и независимо от него, и поэтому такое высказывание может быть точным или неточным описанием факта, то есть может быть истинным или ложным. В отличие от этого перформативное высказывание не описывает ничего, что существовало до момента высказывания. Вместо этого оно совершает новое действие, меняя что-то в окружающем мире непосредственно в момент произнесения высказывания [330] . Поэтому перформативное высказывание не может быть истинным или ложным, а может быть лишь успешным (когда действие, например клятва, считается совершенным) или неуспешным (когда действие по тем или иным причинам не совершено). Способность определенных речевых актов совершать действия (то есть изменять реальностть) в момент произнесения зависит не столько от интенции говорящего, сколько от того, насколько верно выдержаны принятые условия. Этот тезис, важный для нашего анализа, можно проиллюстрировать так: если человек дает клятву, делая это в необходимом контексте и согласно общепринятой процедуре (например, в суде), при этом внутренне не намеревается эту клятву сдержать, клятва от этого не становится чем-то менее важным в глазах тех, перед кем она произносится (суд, государство). Клятва в таком случае остается настоящей, то есть успешно принятой, и ее нарушение может повлечь за собой вполне реальные последствия.

330

По крайней мере, так действуют наиболее «чистые» перформативные высказывания, которые Остин называл «иллокутивными» — совершающими действие непосредственно в момент произнесения. Именно этот смысл перформативности мы в первую очередь рассматривали в книге. Иллокутивные высказывания отличаются от другого вида перформативных высказываний, которые Остин называл «перлокутивными» — то есть побудительными. В этом случае действие производится не самим высказыванием, в момент его произнесения, а позже, как следствие высказывания, — то есть высказывание побуждает кого-то к действию, само его не производя.

В конце своей книги Остин писал о том, что все языковые высказывания одновременно являются в той или иной степени констатирующими и перформативными. Эта идея получила развитие в работах других философов языка, хотя, как нам кажется, не в достаточной мере. Для анализа исторического развития авторитетных дискурсов необходимо иметь более развернутую модель перформативности — в частности того, как она может меняться в языке в разные исторические эпохи, как уровень перформативности тех или иных высказываний может возрастать или уменьшаться, как разные структурные уровни языка могут приобретать или терять перформативную функцию, как перформативность высказываний зависит от других, неязыковых условий и так далее. Поэтому мы попытались развить этот подход, введя понятия констатирующей и перформативной составляющих смысла высказывания. То, что смысл любого высказывания складывается (как минимум) из этих двух составляющих, не означает, что они находятся в отношениях бинарной оппозиции друг к другу (то есть что увеличение одной составляющей влечет за собой уменьшение другой и наоборот). Напротив, в разные исторические периоды распределение этих составляющих смысла может быть самым разным — одна может нарастать, а другая либо оставаться без изменений, либо тоже нарастать, либо оказываться открытой, непредсказуемой, способной нести самые разные смыслы. Этот вывод особенно важен для анализа «ритуализованных» языков — языка государства, политической партии, религии, армии, других институтов, профессиональных сфер.

В высказываниях, которые вроде бы только описывают факты окружающего мира (то есть работают как констатирующие высказывания), при определенных условиях может нарастать роль перформативной составляющей, когда они начинают действовать как стандартные фразы, создающие новые факты и реалии в окружающем мире, а не просто описывающие их [331] . Какая именно составляющая смысла является более важной в том или ином высказывании или дискурсивном акте (например, в акте голосования), невозможно сказать заранее, не рассмотрев конкретный социально-исторический контекст, в котором этот акт совершается. В некоторых условиях констатирующая роль акта голосования (выражение мнения участника по тому или иному вопросу) может оказаться менее важной, чем перформативная роль этого акта (участие в воспроизводстве ритуала, которое приводит к его признанию как успешно совершенного, независимо от мнения участника). Различные языковые высказывания, а также неязыковые ритуалы (физические, пространственные, юридические и так далее — например, ритуалы, составляющие церемонии бракосочетания, принятия присяги, экзаменов, награждений, похорон, назначений на должности) не являются актами, которые совершаются лишь группами, институтами или субъектами, существующими заранее. Частично такие акты сами принимают участие в формировании и воспроизводстве этих институтов, групп и субъектов. А следовательно, что собой представляют эти институты, группы и субъекты, не может быть заранее до конца определено. Например, голосуя за партийную программу (точнее, участвуя в ритуале одобряющего голосования) субъект оказывается не только ограничен этим идеологическим документом, но и получает новые возможности, включая возможность действовать неким образом, смысл которого не совпадает с констатирующим смыслом того, за что он проголосовал. Иными словами, подобные одобряющие ритуалы способствовали формированию «нормального» советского субъекта, не контролируя полностью «смысл» этого субъекта.

331

Такой «перформативный сдвиг» может произойти с любым обычным высказыванием, если оно ритуализируется. Например, вопрос «how are you?» (как дела!), который традиционно задают друг другу при встрече знакомые студенты американских университетов, в большинстве случаев потерял смысл вопроса. Констатирующая составляющая этого высказывания (вопроса, спрашивающего о конкретном факте — как ты себя чувствуешь? как у тебя дела?) почти сошла на нет; оно осталось чисто перформативной фразой — чистым приветствием, наподобие фразы «hi» (привет) или помахивания рукой. Именно поэтому на эту фразу обычно не отвечают, как на вопрос, а лишь говорят в ответ «hi», или произносят такое же ответное «how are you», или просто кивают.

В период позднего социализма авторитетный дискурс претерпел изменения, которые мы назвали «перформативным сдвигом». В большинстве контекстов, где этот дискурс воспроизводился, распространялся и занимал доминирующее положение, теперь было не так важно уделять внимание буквальному смыслу, который он вроде бы передавал (описание реальности, констатация фактов), но крайне важно воспроизводить точную форму этого дискурса. Это не означает, что авторитетный дискурс стал бессмысленным (констатирующая составляющая дискурса стала не важна), а его формальное повторение превратилось в пустой ритуал. Как раз наоборот, констатирующая составляющая этого дискурса стала теперь крайне важна — именно потому, что она оказалась непредсказуемой, а значит, открытой для новых интерпретаций. Это повысило ее важность в повседневной жизни во сто крат. Она превратилась в сферу творческого создания новых смыслов, неожиданных для государства, но наполняющих жизнь советского человека.

Таким образом, воспроизводство и распространение неизменных форм авторитетного дискурса приобрело важную роль в формировании советской реальности. Благодаря этому процессу в советской жизни повсюду возникали новые, неожиданные смыслы, интересы, отношения, способы существования, виды субъектности, сообщества и публики — все то, чему авторитетный дискурс способствовал, но что он не был в состоянии полностью описать. Такое производство нового стало центральным принципом позднего социализма. Это был активный, творческий процесс, который нельзя свести ни к поддержке, ни к отказу от политических целей и моральных ценностей социалистического общества. Как мы видели в предыдущих главах, этот процесс способствовал появлению целого набора разных позиций, включая возможность продолжать поддерживать ценностные ориентиры и идеалы коммунизма, и даже делать это, как ни парадоксально, в пику партийному аппарату государства.

Большинство представителей последнего советского поколения, родившихся и выросших в период позднего социализма и сталкивающихся с авторитетным дискурсом чаще всего в комсомольской организации, довольно легко и активно участвовало в этом процессе. В главе 3 мы показали, каким образом велась и контролировалась комсомольская работа в местных организациях. Если большинство людей, занимавших относительно высокие посты в комсомольской организации (секретари, инструкторы райкомов), обычно получало специальное образование для ведения комсомольской работы, то руководители более низких звеньев и рядовые комсомольцы приобретали навыки этой работы в процессе участия в ней. Они узнавали, насколько важным является воспроизводство точных форм авторитетного дискурса в выступлениях, отчетах, ритуалах и других институциональных практиках и как отличать «чистую проформу» в комсомольской деятельности, которой можно заниматься просто для видимости, от более важной «работы со смыслом». Они приобретали навыки «особого» стиля общения с вышестоящими комсомольскими органами и нижестоящими рядовыми комсомольцами и «особых» договоренностей, которые не упоминались в отчетах, но без которых проведение комсомольской работы было невозможно. В результате этих сложных, негласных отношений по воспроизводству авторитетного дискурса, в которые были вовлечены миллионы рядовых комсомольцев, возникало огромное количество незапланированных культурных смыслов и реалий, которые, хотя и не обязательно противостояли заявленным целям Советского государства, также не обязательно и совпадали с ними.

Среди незапланированных результатов этой деятельности, как мы видели в главе 3 и последующих главах, была новая форма советской публичности, принимающая вид сообществ, которые мы назвали «публиками своих» и которые сами представители последнего советского поколения часто называли «нормальными людьми» или «своими». Понятия «свой» и «свои», очевидно, являются культурными категориями с длинной историей; однако в контексте позднего социализма они приобрели ряд уникальных черт и в большом количестве контекстов стали обозначать особый вид публичности «нормальных людей», которая формировалась как единая публика в первую очередь благодаря схожим отношениям ее членов с авторитетным дискурсом. Определяя понятие «публики» в своей, теперь уже классической статье, Майкл Уорнер отмечает, что публика формируется «благодаря тому, что к ней обращаются»{506} — то есть к той или иной публике, согласно Уорнеру, относятся все те, кто воспринимает некоторое дискурсивное обращение как обращение, адресованное именно им (см. главу 3). Это понятие публики удобно для определения советской формы «публики своих», однако в советском контексте оно приобретает некоторые уникальные черты. Публика своих формировалась посредством особой реакции ее членов на направленное в их адрес авторитетное обращение, которую мы назвали перформативным сдвигом этого обращения (см. главу 3). Именно поэтому «публика своих» отличалась от всех видов социальности (и советской, и антисоветской), которые могли описываться авторитетным дискурсом — таких, как «советские люди», «партия», «советская интеллигенция», «тунеядцы», «диссиденты», «буржуазные элементы» и т.п.

Поделиться:
Популярные книги

Клан

Русич Антон
2. Долгий путь домой
Фантастика:
боевая фантастика
космическая фантастика
5.60
рейтинг книги
Клан

Не кровный Брат

Безрукова Елена
Любовные романы:
эро литература
6.83
рейтинг книги
Не кровный Брат

На границе империй. Том 9. Часть 2

INDIGO
15. Фортуна дама переменчивая
Фантастика:
космическая фантастика
попаданцы
5.00
рейтинг книги
На границе империй. Том 9. Часть 2

Последний Паладин. Том 2

Саваровский Роман
2. Путь Паладина
Фантастика:
фэнтези
попаданцы
аниме
5.00
рейтинг книги
Последний Паладин. Том 2

Кодекс Охотника. Книга XXI

Винокуров Юрий
21. Кодекс Охотника
Фантастика:
фэнтези
попаданцы
аниме
5.00
рейтинг книги
Кодекс Охотника. Книга XXI

Кодекс Охотника. Книга XIII

Винокуров Юрий
13. Кодекс Охотника
Фантастика:
боевая фантастика
попаданцы
аниме
7.50
рейтинг книги
Кодекс Охотника. Книга XIII

Как я строил магическую империю 2

Зубов Константин
2. Как я строил магическую империю
Фантастика:
попаданцы
аниме
5.00
рейтинг книги
Как я строил магическую империю 2

Вдова на выданье

Шах Ольга
Любовные романы:
любовно-фантастические романы
5.00
рейтинг книги
Вдова на выданье

Пустоши

Сай Ярослав
1. Медорфенов
Фантастика:
фэнтези
попаданцы
5.00
рейтинг книги
Пустоши

Последний попаданец 5

Зубов Константин
5. Последний попаданец
Фантастика:
юмористическая фантастика
рпг
5.00
рейтинг книги
Последний попаданец 5

Заставь меня остановиться 2

Юнина Наталья
2. Заставь меня остановиться
Любовные романы:
современные любовные романы
6.29
рейтинг книги
Заставь меня остановиться 2

Курсант: Назад в СССР 7

Дамиров Рафаэль
7. Курсант
Фантастика:
попаданцы
альтернативная история
5.00
рейтинг книги
Курсант: Назад в СССР 7

Эволюция мага

Лисина Александра
2. Гибрид
Фантастика:
фэнтези
попаданцы
аниме
5.00
рейтинг книги
Эволюция мага

Болотник 3

Панченко Андрей Алексеевич
3. Болотник
Фантастика:
попаданцы
альтернативная история
6.25
рейтинг книги
Болотник 3