Чтение онлайн

на главную - закладки

Жанры

Это было навсегда, пока не кончилось. Последнее советское поколение
Шрифт:

Метадискурс, комментирующий и оценивающий идеологические высказывания и документы, быстро распространился во всех политических и публичных контекстах периода перестройки — от СМИ и комсомольских собраний до многочисленных организованных и спонтанных митингов и дискуссий. Теперь участвовать в голосовании, не обращая внимания на констатирующее значение этого акта (на имя кандидата или смысл резолюции), становилось все менее актуально и интересно. Таким образом, во второй половине 1980-х годов метадискурс по поводу идеологии подорвал центральный принцип, согласно которому функционировала система позднего социализма — принцип перформативного сдвига. Это был действительно процесс дискурсивной деконструкции позднесоветской системы, деконструкции ее символического порядка, которая произошла еще до того, как в стране начались значительные экономические проблемы или этнические конфликты. И в этом заключались неожиданность, драматичность и красота той уникальной революции. Именно так, с ощущением восторга, удивления и драматизма (а иногда и личной трагедии) ее восприняли многие. Логичным апофеозом этого процесса стала потеря Лениным и партией — главными «господствующими символами» авторитетного дискурса (см. главу 2) — своей роли ведущих организующих концепций советского символического порядка. Это был окончательный и необратимый

разрыв авторитетного дискурса, потеря им базовой легитимности, заложенной в синонимичных понятиях «Ленин» и «партия», хотя начался этот разрыв под знаком возрождения системы и возврата к истинным ленинским ценностям.

Идея возврата к «истинному Ленину» хорошо проиллюстрирована плакатом «Слово Ленину!», выпущенным в 1990 году издательством «Плакат» при ЦК КПСС. Центральную часть плаката занимает большая красная трибуна, украшенная советским гербом и уставленная микрофонами. Она является олицетворением застывшего авторитетного дискурса партии, который теперь стал интерпретироваться как искажение ленинских идей. А «истинный Ленин» изображен нарочито неканоническим, маленьким, ссутулившимся и черно-белым. Он примостился с краю, внизу, на ступеньках под трибуной, и сосредоточенно записывает в блокнотике свои мысли по поводу сегодняшнего дня. Но нам этих мыслей не видно. Чтобы узнать их, надо дать Ленину слово, выпустить его на трибуну, услышать его настоящий, не искаженный авторитетным дискурсом голос.

Рис. 47. «Слово Ленину!», Издательство «Плакат» при ЦК КПСС. Художник Чумаков. 1990 г. 

Здесь мы сталкиваемся с важным и удивительным феноменом поздней перестройки — призывом ЦК дать Ленину слово не в рамках авторитетного дискурса партии, а вне этого дискурса. В этом призыве в сконцентрированной форме содержится первичное противоречие перестройки — возврат к Ленину как способ обновления партийной идеологии здесь приравнивается к разрыву в структуре авторитетного дискурса партии. В 1990 году ЦК партии еще рассматривал такой подход, как возможность партийного возрождения. Однако это было заблуждением, поскольку с разрушением авторитетного дискурса партия лишалась основы своей легитимности. А вслед за этим лишался своей легитимности и сам «Ленин». Таким образом, попытка вернуться к «истинному», «неискаженному» Ленину означала слом образа Ленина как источника заведомо неоспоримой истины (то есть разрушение роли Ленина как «господствующего означающего» — см. главу 2), а значит, и слом роли партии как «направляющей силы общества», которая отталкивается от этой неоспоримой истины. К 1990–1991 годам легитимность партии была почти полностью потеряна — и произошло это благодаря, не в последнюю очередь, самому дискурсу партии, неосознанно подрывающему основы этой легитимности. Оговоримся, что ранее эта легитимность партии была основана не на вере большинства в ее действительную направляющую роль (в ее авторитетный дискурс), ведь буквальный смысл этой роли был не так важен, а на осознании большинством того, что партия занимает положение единственного возможного источника авторитетного дискурса. С потерей легитимности партия потеряла и миллионы своих членов, что произошло именно в 1990–1991 годах [338] . Одновременно с этим фигура Ленина начала подвергаться беспрецедентной критике и нападкам в СМИ, документальных фильмах [339] , публичных дискуссиях, шутках и провокациях [340] (критика уже звучала и раньше, но повсеместной она стала только тогда).

338

Если за 1989 год ряды КПСС покинуло 140 тысяч человек, то за год с лета 1990-го (после XXVIII съезда КПСС) по лето 1991-го ряды партии покинули 4 миллиона человек (см.: СССР в цифрах в 1990 году: Краткий статистический сборник 1991: 104, 105; Константинов 2000).

339

Ярким примером этого был документальный фильм «Россия, которую мы потеряли» режиссера Станислава Говорухина, в котором Ленин подвергся жесткой критике. Фильм начал сниматься на «Мосфильме» в 1990 году и показан по центральному телевидению в начале 1992-го.

340

Достаточно упомянуть знаменитую провокацию Сергея Курехина на Пятом канале ленинградского телевидения в передаче «Пятое колесо» (16 мая 1991 года), в которой он доказывал, что Ленин — это гриб. См. подробный анализ этого события в: Yurchak 2011a. См. подробнее о процессе деконструкции образа Ленина в те годы в: Юрчак 2007, а также: Yurchak 2007.

Секретарь комитета комсомола, Андрей (знакомый нам по главам 3 и 6), вспоминал, как в те годы у него стал формироваться новый образ Ленина:

Идея о том, что Ленин знает ответы на все вопросы, выходила из меня постепенно, капля за каплей… Оказалось, что Ленин был таким же… Что он был действительным инициатором, автором всего, а Сталин был просто его логическим продолжением. Для меня лично прийти к этому осознанию было очень долгим и мучительным процессом. Ленин был последним символом, в котором я разочаровался{511}.

Как мы видели в главе 3, до конца 1980-х годов Андрей «разделял партию на простых людей и партийный аппарат» — первые, по его словам, «честно работали и были хорошими, умными и душевными», а ко вторым относились бюрократы и карьеристы, «прогнившие изнутри и искажавшие хорошие идеи и принципы». Андрею казалось, что «если бы мы избавились от этих аппаратчиков или как-то уменьшили их влияние, тогда партия естественным путем стала бы работать намного лучше» [341] . Однако к концу перестройки, к 1990–1991 году, Андрей постепенно изменил свое мнение. Теперь ему стало казаться, что «не будь аппарата, не было бы и партии», что «аппарат был следствием партии и ее внутренним стержнем», что «они неразрывны» {512} .

341

См. главу 3 (а также главу 6).

Другой комсомольский активист, Михаил (тоже знакомый нам по -главе 3), вспоминал, что до перестройки у него сформировалась твердая уверенность, «что сама [коммунистическая] идея глубоко верна и что так и должно быть. Конечно, я понимал, что были искажения и наслоения. Но мне казалось, что если нам удастся от них избавиться, то все будет хорошо. <…> В какой-то момент [до начала перестройки в 1985 году] у меня появилась уверенность, что я все понял про жизнь и что мое мнение больше не может измениться» [342] . Но к 1990–1991 оду, вспоминает Михаил, его ощущение изменилось — он испытал, по его словам, «мощный перелом сознания» и «полностью пересмотрел свое понимание смысла жизни». Тоня, школьная учительница литературы из Ленинграда (упоминавшаяся в главе 1), чье отношение к коммунистической идее было гораздо более скептическим, чем у Андрея и Михаила, вспоминая свой опыт перестройки, употребляет похожий язык: «Это было потрясающе. У меня произошел полный перелом сознания [343] » — и добавляет:

342

См. главу 3.

343

См. главу 1. Тоня независимо использует тот те же термин «перелом сознания», что и Михаил.

«Я делилась своими впечатлениями с дядей Славой. Его больше всего радовало то, что стало можно критиковать коммунистов» [344] .

Потеря партией, Лениным и коммунизмом статуса господствующих означающих (см. главу 2) авторитетного дискурса в глазах миллионов граждан стала результатом процесса, который начался несколькими годами раньше — с тезиса, публично сформулированного Горбачевым, о том, что партия не знает ответов на все вопросы и ей требуется совет со стороны, из-за пределов авторитетного партийного знания. Это нововведение в публичный дискурс повлекло за собой разрушение внешней, независимой, не подлежащей сомнению истины — истины, от которой отталкивалась вся идеологическая система социализма. Советская символическая система потеряла внешнюю точку опоры, и ее обвал стал неизбежен.

344

См. главу 1.

В конце концов парадокс системы позднего социализма свелся к следующему: чем больше советская система при участии всех своих граждан воспроизводила саму себя как систему, которая казалась монолитной и неизменной, тем больше она мутировала, внутренне изменялась, становилась менее похожей на свое самоописание, менее понятной и предсказуемой. Эти постоянные внутренние изменения системы в свою очередь создавали условия для того, чтобы советские граждане продолжали единогласно участвовать в ее перформативном воспроизводстве на уровне формы (в языковых конструкциях, ритуалах, институциональных структурах, правилах и нормах). Такое участие производило видимость предсказуемости, неизменности и вечности системы и одновременно создавало условия для возникновения новых способов существования, новых смыслов, новых интересов и типов субъектности, которых система не ожидала и не могла до конца проконтролировать. Чем более неизменной система казалась, тем больше она изменялась изнутри.

Процесс, который мы описали, отличался от известной модели структурного функционализма [345] , согласно которой разные элементы социальной системы имеют функцию поддержания ее стабильности. В отличие от этого принципа воспроизводство советской системы вело не к статичности, а к динамичному развитию и мутации системы. Воспроизводство формально «стабильного» состояния этой системы означало нарастание ее внутренних сдвигов. Поэтому период, в течение которого этот процесс протекал особенно активно, не совсем верно называть «застоем» или стагнацией. Застой и стагнация имели отношение к форме (где они проявились в гипернормализации формы), но отнюдь не к смыслу, который благодаря этой гипернормализации формы открывался и становился непредсказуемым.

345

Согласно теории «структурного функционализма», распространенной в западной социологии и социально-культурной антропологии в 1940–1950-х годах, «общество» или «культура» представляет собой единую систему, функционирование всех частей которой сводится к поддержанию единства и стабильности системы. Метафорой «общества» и «культуры» в этом подходе является биологический организм. См. в социологии: Parsons 1951, в антропологии: Radcliffe-Brown 1952.

Советская система, видимо, могла просуществовать намного дольше, чем она просуществовала. Вряд ли изменения конца 1980-х годов были неизбежным результатом структурного загнивания системы. Окончательный кризис системы мог произойти гораздо позже и по-другому [346] . Конкретные перемены конца 1980-х годов стали возможны благодаря реформам, начавшимся в относительно случайный момент руководством партии и государства, которое само не отдавало и не могло отдавать себе полного отчета в том, какой именно процесс эти реформы запустят и куда он заведет (поскольку то, как система была устроена в действительности, никто, включая руководство партии, точно не знал). Ощущение вечности и неизменности советской системы, которое было повсеместным до середины 1980-х годов, не было таким уж заблуждением именно потому, что реальный социализм в жизни советских людей к тому времени изменился настолько сильно, что он более не сводился лишь к идеологическим высказываниям и ритуалам партии, а стал, напротив, видом «нормальной жизни», наполненной разнообразными интересами, смыслами, отношениями и идеалами, которые государство не могло до конца предвидеть и проконтролировать. Обвал этого мира оказался неожиданным еще и потому, что все эти смыслы и виды существования делали советскую жизнь невероятно сложной и наполненной — то есть «нормальной». Однако, когда партийное руководство все же начало неожиданные перемены, советские люди оказались к ним вполне готовы именно потому, что в реформаторских высказываниях партии был сформулирован важный факт, знакомый каждому советскому человеку, хотя и остававшийся до того момента несформулированным, — то, что советская система уже давно и коренным образом изменилась внутренне.

346

Показательным здесь, возможно, является опыт совсем других реформ в Китае.

Поделиться:
Популярные книги

Клан

Русич Антон
2. Долгий путь домой
Фантастика:
боевая фантастика
космическая фантастика
5.60
рейтинг книги
Клан

Не кровный Брат

Безрукова Елена
Любовные романы:
эро литература
6.83
рейтинг книги
Не кровный Брат

На границе империй. Том 9. Часть 2

INDIGO
15. Фортуна дама переменчивая
Фантастика:
космическая фантастика
попаданцы
5.00
рейтинг книги
На границе империй. Том 9. Часть 2

Последний Паладин. Том 2

Саваровский Роман
2. Путь Паладина
Фантастика:
фэнтези
попаданцы
аниме
5.00
рейтинг книги
Последний Паладин. Том 2

Кодекс Охотника. Книга XXI

Винокуров Юрий
21. Кодекс Охотника
Фантастика:
фэнтези
попаданцы
аниме
5.00
рейтинг книги
Кодекс Охотника. Книга XXI

Кодекс Охотника. Книга XIII

Винокуров Юрий
13. Кодекс Охотника
Фантастика:
боевая фантастика
попаданцы
аниме
7.50
рейтинг книги
Кодекс Охотника. Книга XIII

Как я строил магическую империю 2

Зубов Константин
2. Как я строил магическую империю
Фантастика:
попаданцы
аниме
5.00
рейтинг книги
Как я строил магическую империю 2

Вдова на выданье

Шах Ольга
Любовные романы:
любовно-фантастические романы
5.00
рейтинг книги
Вдова на выданье

Пустоши

Сай Ярослав
1. Медорфенов
Фантастика:
фэнтези
попаданцы
5.00
рейтинг книги
Пустоши

Последний попаданец 5

Зубов Константин
5. Последний попаданец
Фантастика:
юмористическая фантастика
рпг
5.00
рейтинг книги
Последний попаданец 5

Заставь меня остановиться 2

Юнина Наталья
2. Заставь меня остановиться
Любовные романы:
современные любовные романы
6.29
рейтинг книги
Заставь меня остановиться 2

Курсант: Назад в СССР 7

Дамиров Рафаэль
7. Курсант
Фантастика:
попаданцы
альтернативная история
5.00
рейтинг книги
Курсант: Назад в СССР 7

Эволюция мага

Лисина Александра
2. Гибрид
Фантастика:
фэнтези
попаданцы
аниме
5.00
рейтинг книги
Эволюция мага

Болотник 3

Панченко Андрей Алексеевич
3. Болотник
Фантастика:
попаданцы
альтернативная история
6.25
рейтинг книги
Болотник 3