Это было у моря

Maellon

Упи­хав все в па­кеты и зап­ла­тив не­ожи­дан­но прос­нувше­муся юн­цу на кас­се — нет, она не хо­чет ни ло­терей­ных би­летов, ни дис­кон­тную кар­ту — Сан­са прис­тро­илась в угол­ке на сто­лике воз­ле вхо­да ак­ку­рат­но, без спеш­ки ук­ла­дывая меш­ки с про­дук­та­ми в рюк­зак. Из-за ее бли­зос­ти ав­то­мати­чес­кая дверь тут же на­чала хло­пать, что, ви­димо силь­но нер­ви­рова­ло маль­чи­ка-про­дав­ца. Он сму­щен­но, пря­ча взгляд, поп­ро­сил ее отод­ви­нуть­ся от две­ри, по­тому что в ма­газин яко­бы за­ливал­ся дождь. И это при том, что ни­како­го дож­дя на ули­це дав­но уже не бы­ло — толь­ко ту­ман и сы­рость! Сан­са без улыб­ки пос­мотре­ла в сто­рону кас­сы и спо­кой­но от­ве­тила, что дви­гать­ся тут не­куда, а по­ка ве­щи не бу­дут уб­ра­ны, на ули­цу она не вый­дет.

«Тем бо­лее, ес­ли там дождь, хо­тя его там нет…» — бро­сила она на­пос­ле­док, на­дела свой по­тяже­лев­ший рюк­зак и выш­ла в ночь.

3.

Те­перь сто­ило ре­шить, что пред­при­нять даль­ше. В усадь­бу? В лав­ку? Для на­чала Сан­са по­дош­ла к влаж­ной, пок­ры­той круп­ны­ми, как ви­ног­ра­дины, кап­ля­ми во­ды ска­мей­ке. Кое-как вы­тер­ла ее ру­кавом, се­ла на кра­ешек, под­тя­нув по­ниже кур­тку, за­кури­ла. Ре­шения не бы­ло. Оно ле­жало на по­вер­хнос­ти и за­висе­ло от нее — и все же, его не бы­ло. Не бы­ло оп­ти­маль­но­го вы­хода из си­ту­ации. Уй­ти до­мой оз­на­чало, по су­ти де­ла, бегс­тво — оче­ред­ной уход от проб­ле­мы. Тог­да вся эта по­ез­дка име­ла ма­ло смыс­ла — Сан­са хо­тела зак­рыть от­кры­тые сче­та, да­же са­мые мел­кие. По­нят­но, что лиш­няя ин­форма­ция мо­жет до­воль­но здо­рово уда­рить по нер­вам — но это бы­ло ед­ва ли ху­же то­го, что она мог­ла се­бе са­ма нап­ри­думы­вать, ес­ли бы сей­час уш­ла до­мой. Зав­тра бу­дет встре­ча с по­купа­телем, даль­ше, воз­можно, у нее и не бу­дет на­доб­ности здесь за­дер­жи­вать­ся. Что оз­на­чало, что она у­едет до­мой, так и не рас­шаркав­шись пе­ред ста­риком, ко­торый ей ког­да-то по­мог — а это бы­ло во­пи­ющим свинс­твом — а так­же не уз­на­ет… что ей там на­до уз­нать? Ни­чего. Это все ос­та­лось по­зади.

К ста­рым лю­дям Сан­са в пос­леднее вре­мя ис­пы­тыва­ла боль­шую сим­па­тию, чем ко мно­гим сво­им сверс­тни­кам — воз­можно, по­тому, что ча­ще все­го они го­вори­ли то, что ду­мали, и не хо­тели при этом те­бя ни об­ма­нуть, ни пе­рета­щить на свою сто­рону; в об­щем, не прес­ле­дова­ли во­об­ще ни­каких — под­спуд­ных или от­кры­тых — ко­рыс­тных це­лей. Прос­то го­вори­ли, прос­то об­ща­лись, прос­то де­лились. Это ей им­по­ниро­вало. Имен­но по­это­му по­ход или не по­ход в лав­ку те­перь вы­зывал та­кие двой­ствен­ные чувс­тва. С од­ной сто­роны, сде­лать это бы­ло на­до, — прос­то по­тому, что это бы­ло чес­тно и пра­виль­но, с дру­гой — она ни­как не мог­ла до­зиро­вать ин­форма­цию, что по­лучит внут­ри. А это мог­ло здо­рово сбить ее с тол­ку. Од­на­ко, Сан­са боль­ше не бы­ла впе­чат­ли­тель­ной де­воч­кой-под­рос­тком, от лю­бой че­пухи впа­да­ющей в ис­те­рику. Она уме­ла дер­жать се­бя в ру­ках. Уме­ла сти­рать лиш­нее из го­ловы — от­бра­сывать не­нуж­ную ей ин­форма­цию, абс­тра­гиро­вать­ся. Это хо­рошее ис­пы­тание. Как учеб­ный бой. Зна­чит, ре­шено.

Она до­кури­ла, ак­ку­рат­но за­туши­ла си­гаре­ту в сет­ча­том под­до­не, прик­ры­ва­ющем край ур­ны — окур­ков тут поч­ти не бы­ло, что бы­ло по­каза­тель­но: ли­бо жи­тели го­рода боль­ше ста­ли сле­дить за здо­ровь­ем, ли­бо сты­дят­ся пло­хих при­вычек и ды­мят до­ма.

Сан­са под­ня­лась, под­тя­нула на спи­не лям­ки рюк­за­ка и, не спе­ша, нап­ра­вилась к лав­ке, бро­са­ющей на влаж­ный ас­фальт не­яр­кое зо­лотис­тое пят­но. Ес­ли все пой­дет хо­рошо, и хо­зя­ин лав­ки за­хочет с ней раз­го­вари­вать, всег­да мож­но бу­дет при­об­рести па­ру бу­тылок ви­на: од­ну для Джо­на, од­ну для Зме­ек.

Са­рел­ла ту­ман­но на­мека­ла на то, что этот день рож­де­ния мож­но и от­праздно­вать — все же не каж­дый день ис­полня­ет­ся двад­цать один. Сан­са тог­да от нее от­махну­лась, а сей­час на­чина­ла ду­мать, что, по­жалуй, под­ру­га и бы­ла пра­ва. Дей­стви­тель­но, не каж­дый день. Иног­да мож­но. По ста­рой па­мяти, воз­можно, ста­рик зак­ро­ет один глаз на то, что до ле­галь­но­го воз­раста ос­та­лась од­на не­деля — и про­даст ей спир­тное. Не ждать же ей тут толь­ко для то­го, что­бы ку­пить две бак­лажки с ви­ном? Ну, как пой­дет. Сан­са дер­ну­ла не­подат­ли­вую де­ревян­ную раз­бухшую от дож­дя дверь и вош­ла внутрь.

========== IV ==========

Мне

этой ночью так длинно снился Ваш дом

Был страшный ливень я дверь толкнула зонтом.

Как много кукол, аптечный запах и груды книг.

Я в белом платье вхожу и вижу, что Вы – старик…

Так сколько ж лет я жила на свете без Вас?

Захлопнув книгу, легла устало рука

И абажур над столом качнулся слегка

И стало в доме немножко больше огня

И Вы узнали в дверном проеме меня.

Я сяду у Вашей правой руки

И выпью тепло ладони до дна

О, Боже, как белы Ваши виски.

Как много я Вам доверить должна.

Мне снился сегодня ночью Ваш дом,

В котором я никогда не была.

Я часто бываю в доме другом,

А Вас я наверное выдумала.

Белая Гвардия. Вы там

Санса IV

1.

В лавке все было, как прежде — недоставало только запаха трубочного табака. За прилавком никого не было, и Санса, подумав, что, вероятно, припозднилась, и хозяин просто задремал где-то в задних комнатах, уже повернулась, чтобы уйти, как вдруг услышала шаги и задержалась. Глаза, еще не привыкшие к свету после темной улицы, с трудом различали силуэт человека, показавшегося из мглы предбанника. Что-то было страшно знакомое в этой фигуре. Где-то внутри неприятно защемило осознанием того, что не надо ей было сюда заходить — совсем не надо. Переступив этот порог, она шагнула в прошлое: на четыре года назад. Санса развернулась, чтобы уйти — может, ее все-таки не заметили? Тщетная надежда.

— Какие люди к нам пожаловали! Раз уж пришла, имей смелость хотя бы показать лицо. Не обольщайся, я тебя узнал.

Поворот от двери — пронизанная бледными пятнами фонарей тьма снаружи манила таким близким спасением — занял, казалось, целую вечность. От хваленой выдержки остались одни лохмотья — идиотские обрывки самообмана. Сердце колотилось так, словно она пробежала с этим рюкзаком от лавки до усадьбы. Оставалась последняя надежда, что хоть внешне ее смятение никак не проявится. Санса обернулась к прилавку и, нацепив на себя самую бесстрастную свою личину — ту, что приберегала обычно для тетки или Арьи, уставилась, не моргая и не опуская глаз, на мужчину, стоящего перед ней. Тот смотрел на нее так же бесстрастно, только рука бессознательно потянулась к опаленной брови.

Сансу захлестнуло острейшее ощущение дежа-вю. Доигралась со своими экспериментами. И почему она сразу не пошла домой? Вот тебе и учебный бой! Тут предстояло генеральное сражение — надо было поднимать всю тяжелую артиллерию, вытаскивать из закоулков души все те аргументы, что она ночами бесконечно прокручивала в воспаленном от бессонницы мозгу. Восстанавливать в памяти события, старательно ей затертые. Просить прощения. Тут Санса понимала, что есть такие вещи, за которые извиняться излишне и неуместно. Как не говорят спасибо за любовь, так и не просят прощения за нелюбовь. Или за месть. В какую категорию попадал ее поступок тем весенним пряным утром, Санса пока еще для себя не определилась. Этому не было названия на известном ей языке — или их было очень много. Слишком много, и ни одно не было исчерпывающим. Слова варьировались от использования до предательства — но все они, в большинстве своем, несли в себе смысл, который подразумевал ответную ненависть, злобу, отвращение.

Ничего этого она не наблюдала сейчас в глазах человека, стоящего за деревянным, покрытым коричневым лаком прилавком и пристально на нее смотрящего. Но не было в них и того, что она привыкла там видеть. Ни тепла, ни восхищения, ни преданности. Только холод и отстраненность. Санса повидала множество глаз за эти четыре года, ответила на нескончаемое количество взглядов, несших в себе самые разнообразные эмоции, и точно знала, что Сандор Клиган ее больше не любил и не желал. Все было проще, чем она ожидала, чем рисовала себе смутными ночами. Все кончилось, как должно было кончиться, и ее оправдания совершенно ни к чему.