Это было у моря
Шрифт:
Непонятно, почему ее вдруг так взбесил этот вопрос. Пташка цедила каждой слово почти что с ненавистью. Сандор уставился на прищурившуюся девчонку — от злости глаза у нее стали почти зелеными — как у раздраженной кошки. Как у Серсеи Ланнистер. Он затянулся и подумал о том, что все же этот ее взгляд нравился ему больше — никакой романтической поволоки в глазах, но и правды здесь в разы больше. Сейчас, похоже, она начала видеть его таким, какой он есть на самом деле. Видимо, от того и кривится. Сандор выпустил в ее сторону облако дыма, и рыжая, как свечка, голова на секунду утонула в сизых причудливых клубах. Пташка досадливо поморщилась и достала из кармана собственные сигареты.
—
Пташка отобрала у него зажигалку, старательно избегая любых прикосновений и касаний рук, и засмолила одну из своих мятных сигареток, похожих на нелепые спички. Тоже еще, курильщица выискалась! Все пытается всеми средствами казаться взрослее. А уже и не надо — и так подросла. Он покосился на Пташку и опять отметил, как она изменилась — стала женщиной, в которой очень редко проглядывали черты прежней милой замкнутой девочки. Впрочем, замкнутость, похоже никуда не делась — а только усугубилась.
— И все же это очень странно, Пташка, что ты гуляешь по дороге. Я не могу понять. Видеть меня ты явно не хочешь — и это разумно. Но зачем тогда эти мотания в стиле маятника — такая новая пытка? Садо-мазо, типа?
В ответ на его расспросы и подколы — Сандору надоело ходить вокруг да около и препираться попусту, и он решил идти напролом, пока не выяснит правду о ее странном выборе мест для прогулок — Пташка опускала длинные ресницы, горевшие под фонарем белым светом, и досадливо морщилась. Ага, похоже, он все-таки был прав. Она боялась. Отчаянно уворачивалась от ответа и не хотела в этом признаваться — ну да, она же воин — но боялась!
— Ты всегда любила гулять в диких местах — скакала тут, как коза, в свое время. К чему вдруг такая любовь к окультуренному пространству?
Она затянулась и бросила в его сторону очередной свирепый взгляд.
— Ты не думаешь, что люди меняются?
— Нет, не думаю, — ответил он спокойно. — Не в этом. Это как манера вождения. Как привычка пить кофе с сахаром или без. Они не меняются. Тут что-то еще — только что, понять не могу. Постой-ка, а ты, часом, не боишься?
Сандор решил спросить напрямую. Если Пташка не даст прямого ответа, все можно будет прочесть на ее лице, таком безнадежно-решительном. Интересно, сегодня она тоже таскала с собой пистолет? Не хотелось умирать от дурно пущенной пули. В чем-в чем, а в Пташкином неумении стрелять Сандор нисколько не сомневался. Знавал он женщин, что соображали, что такое пушка, и зачем она была нужна. Пташка к этой категории явно не принадлежала. А ее фитюлька — это был своеобразный талисман от страхов. «Смотрите, я большая и у меня есть защита!»
Так-то оно так — но даже подобный инструмент требовал хоть какого-то умения. Сандор настороженно окинул взглядом ее фигуру — ниже пояса. При таких узких штанах можно было узор на трусах разглядеть, не то что пистолет в кармане. Вроде ничего такого — только прямоугольная коробочка в заднем кармане — сигареты — и какая-то мелочевка в передних — зажигалка, ключи? Бедра у нее стали шире — машинально отметил он про себя. Раньше было ощущение, что она вот-вот переломится пополам: не Пташка — стрекоза. А теперь имелись даже вполне женские округлости, подчеркнутые по-прежнему тонкой талией. Майка — и почему она всегда носила вот такие тонкие, обтягивающие, полупрозрачные тряпки — ему на погибель? — слегка задралась, обнажая плоский живот и темнеющую у самого края пояса джинсов ямку пупка — с серебряным шариком-сережкой, зацепленной за нижний
Сандор едва слышно выдохнул и отвернулся. Он здесь не за этим, седьмое пекло! Впору было самому бежать напролом через чащу к морю и лезть в воду — остужаться. Нефиг пялиться, потому что. «Овраги — помнишь про них?» Мысли туда, а не о том, что сквозь майку у нее просвечивает бежевый кружевной лифчик, лямка которого оставила на плече розовый вдавленный след, что теперь пересекал своей дорожкой чуть выпуклый холмик левой ключицы. Интересно, а на правой тоже так? Пташка носит слишком тесный ей лифчик. Вот бы снять его, как клетку — он сто лет этого не делал — отводя слишком длинные волосы от застежки, перекидывая рыжую косу безжалостно стянутых вьющихся прядей ей через плечо, обнажая нежный затылок… Боги, да что это за долбаная зависимость? Просто невозможно отвязаться. Сигарета почти закончилась, а с ней подходило к концу и его самообладание. Вчера он ее толком и не рассмотрел. Времени не было, да и темно было в комнате. С утра заметил только — ага, с того ракурса это было видно — татуировку на копчике. Что именно там было нацарапано, он не успел разглядеть — только какие-то фантазийные переплетения, силуэты и линии. Лучше бы просто лежал и смотрел на нее. Не на столь негативно интерпретированный им взгляд, а на все остальное. Авось и вышло бы иначе. Она была так совершенна: теперь точно — ни убавить, ни прибавить — что дух захватывало, и не верилось в то, что где-то там, внутри, за всей этой гармоничной оболочкой прятался какой-то дисбаланс, мятеж, конфликт. Это ему надо выяснить — и только это, а он вместо этого облизывается на девчонку, как на мороженое и скулит об упущенном.
Поздно уже, поздно, дружок. Раньше надо было думать. Теперь у него осталась лишь его кретинская миссия — по разоблачению Пташкиных страхов и ее из них извлечению. К хреням бунтующую плоть — он не мужчина, он просто костыль. Ничего личного.
— Что? Чего мне бояться? Страшных пней? Песка? Волн? — нервно хихикнула девчонка и сама похоже стушевалась от неестественности того, как прозвучала эта последняя реплика
— Это легко проверить.
Сандор подхватил ее на руки — так внезапно, что Пташка растерялась и не сразу начала сопротивляться. Впрочем, пока он тащил ее к рощице на обочине, пару раз она ему таки заехала — и довольно метко, надо сказать. Ну и ладно — зато это успокоит его самого. Нет лучшего средства от несбыточных грез, чем хороший удар по яйцам.
Чем дальше он заходил за темные деревья, легко прижимая к себе свою ношу — так бы и нес всю жизнь — тем меньше девчонка извивалась. Когда Сандор остановился на небольшом пригорке между двух кривых акаций, слабо освещенных фонарем с обочины, Пташка внезапно обмякла и уткнулась ему в шею лицом, опалив коротким, словно лихорадочным дыханьем кожу в том месте, где сходящиеся ключицы образовывали ямку. Даже за плечо его обняла. Вот оно — перемена была налицо. В ней словно щелкнул переключатель — и в нем тоже.
Сандор стоял в темном лесу и словно держал на руках не Пташку, до одури желанную, несмотря ни на что, а какое-то слияние всех известных ему женских образов, оставивших след в душе: мать, Ленор, Лея, Маив, даже слепая старуха с далекого кладбища. Серсея. Пташка. В каждой из них жила своя боль, страх, питающийся этой самой болью. И да — он здесь не за этим. Хотя бы одну вытащить из мглы — хотя бы одну. Пока еще есть время — которого всегда слишком мало… Сандору хотелось верить, что на этот раз он не опоздал.