Это было в Коканде

Никитин Николай Николаевич

– Сегодня выжал пуд пятнадцать. А пудовиком уже крещусь!..

– Ты вот что объясни мне...
– громко говорил Капля, обращаясь к Юсупу.
– Что там в Москве? Чего такое? Чего бунтует Троцкий?

– Дяденька, это не бунт, это...
– сунулся Федотка.

– Молчи! Не тебя спрашивают, - оборвал его Капля. Юсупу пришлось рассказать о всех московских событиях, связанных с дискуссией, возникшей после апрельского съезда партии*. На этом съезде Троцкий предлагал вернуть Европе царские долги, а также передать иностранцам на правах концессий тяжелую промышленность.

_______________

* XII съезд партии, в апреле 1923 года.

Юсуп увидел, что отклики этой дискуссии отразились даже здесь, в глухом углу. Правда, некоторые, как, например, полковой врач Федосеев, относились к этому делу безучастно. Сашка многого не понимал. Один из комиссаров открыто говорил, что "Троцкий хочет нас продать варягам". Жарковский не высказывался никак, но в то же время задавал ехидные вопросы. Особенно волновались Капля и какой-то высокий, угрюмый военный (звали его Константиновым).

Сейчас Константинов командовал полком. Во всей его повадке и даже в голосе (тяжелой, глухой октаве), в спокойном и глубоком взгляде, в тихой усмешке невольно чувствовался человек, проживший тяжелую, может быть каторжную жизнь, немало трудившийся на своем веку, немало видевший опасностей и горя.

– Это что же? В нас не верит?
– горячился Капля.
– На нас, сиволапых, не надеется? Так, что ли? Не справимся?

– И не верил никогда, - послышался голос Константинова.
– Вот на Волге дело было... В восемнадцатом году... Коммунистов он пачками расстреливал. За что?

Жарковский будто нехотя подсказал:

– Дисциплину нарушали, товарищ Константинов.

– За пустяки расстреливал, - пробасил командир.
– Я сам чудом спасся. Показное все у него было. А беляков к себе на службу сманивал, милости сулил. Беляки ему нужнее?

Ординарец Жилкин притащил новый чайник кипятку и тут же за столом заварил свежую порцию чаю. Ему не хотелось уходить, интересно было послушать все эти разговоры, и он копался около стола, а потом встал у притолоки.

– Троцкий все трудностями нас пугает, - сказал Константинов.
– И большие заводы... Брянский, Путиловский... закрыть предлагает. Не прибыльно... Тоже коммерсант! А когда они давали прибыль? Это ж оборона.

Капля усмехнулся:

– Нервный господинчик! Трудности...

Эти слова задели Жарковского. Передернув плечами, он сказал Капле злым голосом:

– А что, мало их? Деньги обесценены. Надо выпускать валюту? Надо. Промышленность работает с перебоями? Да. Безработица есть? Есть.

Юсупу вдруг захотелось вскочить, закричать на Жарковского, - так он был взбешен его тоном; особенно его возмутило подрагивание плечами.

– А ты видал, как в горах делают дорогу?
– сказал он.
– Как режут землю? Взрывают скалы?

– Не видел... Но... но если ты хочешь провести аналогию, то есть сказать, что, дескать, т р у д н о, но делают... Так, что ли?
– спокойно и в то же время с какой-то внутренней, затаенной насмешкой заметил Жарковский, - то я согласен.

– Нет, не то!
– перебил его Юсуп.
– Я хочу сказать другое. Когда первый человек дорогу делал в гору... Работал! Пот с него градом катился. А другой пришел и сказал: "Зачем? Гора есть гора. Никогда этого не было. Брось! Зря работаешь". Тогда работник сказал: "Не мешай!" А другой стоит и говорит: "Не выйдет, не выйдет!" Тогда работник взял лопату и ударил его по голове.

Жарковский улыбнулся.

– Я не мастер притчи разгадывать. Ты что? Меня, что ли, хочешь лопатой по голове?

– Я хочу сказать, что тот, кто работает, не любит того, кто мешает. А кто мешает? Предатели. Вот что такое оппозиция... Это известно тебе? Так и на съезде говорили.

– Предательские предложения... Так говорилось, - пробормотал Жарковский.

– Ты знаешь...
– Юсуп взглянул ему в глаза.

Взгляд Юсупа смутил Жарковского. Он понял, что ему надо отступить, отойти от спора.

– О чем ты?
– быстро, как бы удивляясь, проговорил Жарковский.
– Я ведь хотел только сказать, что все это не так просто.

– Просто водку пить да ребят плодить, - неожиданно для всех засмеялся Сашка.

– В общем и целом, расщелкали наркома!
– точно присоединяясь к остальным, проговорил Жарковский. Затем, не желая объясняться с Юсупом, он решил сделать то же самое, но иным путем. Он подошел к эскадронному командиру Капле и, потрепав его по плечу, сказал: - Я понимаю тебя, Капля. Но в идейной борьбе следует все-таки сохранять уважение к противнику.

Капля пожал плечами, явно показывая, что он сомневается в этой идейности. Жарковский вспыхнул.

Тогда Юсуп обратился к Оське, прямо поставив ему вопрос:

– Идейной? Ты троцкист? У тебя троцкистские идеи.

– Что ты!
– воскликнул Оська.
– Я только с точки зрения...

– С точки зрения...
– сказал Юсуп, так оттенив это, что все расхохотались и Жарковский ничего не смог ответить.

– Ну да...
– пробормотал он, вскидывая головой, хорохорясь, как это называл Сашка.
– Все же он наркомвоенмор пока.

– Пока...
– глухо повторил Юсуп.

"Отбрил!" - подумал Лихолетов об Юсупе и простодушно взглянул на Жарковского. Но Жарковскому было не до Лихолетова. Он встал из-за стола, покусывая губы.

– Оппозиция, оппозиция! А зачем все это?
– сказал один из петроградцев.

– Просто пользуются болезнью Ленина. На этом сыграть хотят. Ясно? сказал Юсуп.

– Правильно! Момент ловит!
– опять закричал свое Капля.

– Не словит! Мы ему стеклышки протрем! В пенсне-то...