Это было в Коканде
Шрифт:
"Если разбудить кого-нибудь и спросить?
– размышлял он.
– Но кого же спрашивать? Чаймахана, или Камаля, или Исмаила?"
Он перебирал в памяти имена богачей, которым верил.
"Да, - твердо решил он, - я разбужу кого-нибудь из них, потом с его же помощью отрежу голову комиссару. И тогда сотня - опять моя!"
Насыров вернулся в дом. Он замер у притолоки и только что хотел толкнуть ногой Камаля, как вдруг среди своих джигитов увидел Юсупа. Юсуп был прикрыт рваным, сальным халатом. Он вспотел во сне, и черные его брови сходились к переносице. "Неужели это Юсуп?" - подумал Насыров. Сердце заколотилось у него в груди, как птица в мешке. Он только что хотел наклониться, как Юсуп вскочил и, выставив вперед револьвер, тихо сказал киргизу:
– Выйдем на двор!
Во дворе Юсуп дружески хлопнул Насырова по спине и удивился, когда Насыров сморщился от боли и даже застонал.
– Что с тобой?
– Ничего, - ответил Насыров.
– Давно не виделись.
– Давно.
– Ну, как пировал у Иргаша? Хорошо он тебя угостил?
– спросил Юсуп.
– Хорошо.
– Сытно?
– Сытно, - ответил киргиз и нахмурился.
Они шли вдоль ручья, и Юсуп рассказал Насырову, что сотня сдалась.
– Но они еще ждут меня. Слово за мной, - с некоторой гордостью, показывая, что он здесь начальник, промолвил Насыров.
– Да, за тобой! Но все равно плохо будут драться твои джигиты. Это я вижу. Они - не дураки. Положение безнадежное. В долине стоят мои эскадроны.
– Ты их привел?
– Лихолетов.
– Сашка...
– сказал киргиз.
– Да.
– Це-це...
Насыров вытянул губы и взглянул в глаза Юсупу.
Юсуп сам не знал, удался ли Александру его маневр. Но мешкать было некогда, надо было действовать. Юсуп поэтому сказал Насырову:
– Сдаешься или нет? Решай!
– В тюрьму идти?
– Тюрьмы не будет, если ты мне поможешь. Мне надо внезапно окружить Иргаша, чтобы он не успел удрать, как всегда. С твоей сотней мы это сделаем. А эскадроны пойдут за нами. Хочешь?
– Я подумаю, - ответил киргиз и, отойдя в сторону, сел на камень возле воды, звеневшей по гальке.
"Иргаш - собака и мой враг. И Хамдаму он враг, и я ничего не сделаю плохого, если предам его", - решил Насыров.
Он поднял голову и сказал Юсупу:
– Хорошо. Приди ты в другое время, неизвестно, что бы вышло...
– Все то, что вовремя, то и хорошо, - заметил Юсуп, улыбнувшись.
Обеспокоенные джигиты появились на дороге. Проснувшись, они узнали от муллы о приезде Насырова и сейчас с трепетом ожидали конца переговоров.
Юсуп, увидав в толпе Алимата, крикнул:
– Пойди сюда!
По веселому голосу Юсупа басмачи догадались, что разговор окончился благополучно. Они как будто дожидались этого: сразу загалдели между собой, зашумели. Многие из них стали приближаться к ручью.
Когда Алимат подошел к Юсупу, Юсуп достал блокнот и написал записку:
"Насыров сдался. Входите! Сообщите комбригу! Юсуп".
Передавая записку Алимату, Юсуп сказал:
– Поезжай вниз! В долине ты встретишь наш разъезд. Отдашь ему это и потом всех приведешь сюда!
– Юсуп задумался.
– Там уже скажут тебе, что делать. Поезжай!
21
Утром Иргаш, ссылаясь на болезнь, отказался принять Джемса. "Афганцу" пришлось обо всем договариваться с Зайченко.
Он сообщил, что на летний и осенний периоды не стоит распускать басмачей, и обещал Зайченко в самое ближайшее время дать ответ на его предложение. Зайченко согласился. Он понял, что Джемс действует по инструкции и не может решить самостоятельно такой важный вопрос.
Передав Джемсу сводку, Зайченко поставил перед ним ряд новых требований. Одно из них (об уплате золотом, а не бумажными деньгами, как раньше) в особенности поразило Джемса. Зайченко объяснил, что советское правительство выпустило твердую валюту и потому бумажки теперь не соблазняют Иргаша.
– Головорезы тоже стали дороже, - заявил Зайченко, улыбаясь.
Разговор шел за завтраком. Прислуживал Мирза.
В беседе с Джемсом Зайченко рассказал ему о всех новостях, случившихся за последний год: казенная цена на хлеб стала выше рыночной "90 червонных копеек за пуд, а на базаре в нашем районе пуд стоит 40 копеек", - поэтому люди рвутся к земле, вновь засевается хлопок, государственные агенты раздают задатки, в Голодной степи пошел первый трактор, из России ввозятся лес, металл, мануфактура, металлические изделия, галоши, стекло; крестьянские союзы - кошчи - почувствовали за своей спиной силу, даже в отдаленных районах осмеливаются спорить с баями; даже женщины вступают в этот союз - узбечки появились на фабриках и в учебных заведениях; женщины, еще в прошлом году выступавшие на собраниях в парандже, сегодня сняли ее, надели кепку и европейское платье; в советских учреждениях собираются горы жалоб - баи еще избивают своих батраков и чайрикеров**, запирают их под замок, запугивают и даже убивают, но кажется, что конец недалек; все ждут правительственного акта о земле; пятница все еще считается общим праздником, но старые обычаи начинают исчезать; муллы полевели, они читают молитвы за советскую власть и требуют при браках повышения брачного возраста до шестнадцати лет; в газете "Заравшан" 8 марта появилась статья одного из видных улемистов, доказывающая, что Коран никогда не предписывал ношение чадры.
– Вы вчера мне сказали, что читаете советские газеты?
– перебил поручика Джемс.
– Иногда читаю. К сожалению, очень нерегулярно, - сказал Зайченко, улыбнувшись.
– Доходят они к нам весьма оригинальным путем - от экспедиций.
– То есть как это? Не понимаю. Каких экспедиций?
– спросил Джемс.
– Видите ли, в чем дело: большевики принялись за ремонт водной системы. Их разведочные экспедиции попадаются нам. Ну, а у геологов и ученых всегда бывают газеты.
– А что вы делаете с экспедициями?
– Я? Ничего. А басмачи либо их убивают, либо продают в Китай. Я лично получаю только газеты.
– Да, это удобно, - сказал Джемс.
Пришел отряд, с которым он направлялся дальше, и проводники заявили ему:
– Пора уходить!
Прощаясь, Джемс сообщил поручику, что через месяц он направит к нему курьера, деньги и оружие.
– А пока примите кое-какие подарки для вас и для Иргаша, - сказал он, передавая Зайченко вьючную сумку.
Когда Джемс отбыл, Иргаш нашел в ней много интересных предметов: духи, дюжину носков, носовые платки, автоматическое перо с плоской банкой чернил, коробку мыла, презервативы, аптечку с хиной и пирамидоном, шерстяную пижаму и маленький Коран, прекрасно изданный, карманного формата, на тончайшей бумаге и в сафьяновом переплете. Иргаш отдал Коран мулле, а все остальное сгреб в кучу и унес к себе в дом.
22
Столкновения на передовых, отдаленных заставах Иргаша начались ночью на следующие сутки. Это были мелкие и ничтожные стычки, где люди дрались исключительно холодным оружием. Курбаши, командовавшие отдельными отрядами, не придавали этим стычкам никакого значения. Они узнали джигитов из сотни Насырова и решили, что Насыров, оскорбленный Иргашом, поднял мятеж и хочет покинуть Иргаша. Их не смущало, что Насыров пробивается сквозь левый фланг ставки. Они полагали, что, прорвавшись здесь, Насыров думает вместе со своим отрядом уйти в горы. "Ведь не в долину же ему уходить, там не скроешься!" - рассуждали они. Они были в полной уверенности, что из попытки Насырова ничего не выйдет, и обеспокоились только к рассвету.