Это все нереально! (сборник)
Шрифт:
— Что случилось, дорогой Децербер? Давление или, быть может, сверхъестественное заболевание? Они нынче распространены. Идёмте-идёмте…
Булгак усадил дорогого Децербера в кресло.
— Расслабьтесь, пожалуйста.
— Каким образом?!
Щёлкнул раскрываемый саквояж.
— И, пожалуйста, не шевелитесь… Фух, как у вас холодно, если мне будет позволено заметить.
— Это всё Вельзевул.
— В каком смысле, прошу прощения, Вельзевул?
— Его стилонеры. Он мне сбагрил два или три.
— Да-да, стилонеры, как же, как же. Дорогой Вельзевул любезно согласился
— У меня стандартные модели. Вначале они не работали ни в какую, а когда я запустил в них тапком, словно с ума сошли — морозят и морозят!
— Да, пренеприятное положение.
— Это вы о чём, доктор?
Булгак обдумал ответ.
— Не тяните, доктор!
— Как вам объяснить…
— Объясните, как есть, но не тяните! Если я конченое существо, так и скажите.
— Нет-нет… Вернее, что я хочу сказать… Я не понимаю одного, — для наглядности Булгак постучал инструментом по какой-то голове Децербера.
— Ой, доктор!
— Ах да, простите… — Булгак убрал инструмент в саквояж — и вдруг вскочил и припустил по гостиной скаковой лошадью. Неизвестно ещё, кто нервничал больше: больной или доктор. — Не понимаю я вот чего! — недоумённо восклицал Булгак. — Вы больны — это факт. Заявляю со всей ответственностью: ни единое существо не может столь достоверно притворяться, что оно нездорово. Ни единое! Наука занимает по этому поводу крайне категоричную позицию. Она вообще категоричный товарищ, — поделился Булгак, понизив голос до конспиративного шёпота. — Категоричный и временами узколобый товарищ, эта наука. Но в вашем случае её диагноз однозначен: вы больны. Да. Но! — Булгак дёрнулся и замер, как растянутая за кончики резинка; казалось, он сейчас завибрирует. — Но, повторяю я! Хоть вы и больны — вы не больны! И тут наука вступает в противоречие с самой собой, что, и я не побоюсь этого слова, нет, не побоюсь — парадокс! Вещь жуткая, кошмарная и всячески нежелательная, но, к несчастию, существующая — в той же мере, в какой существует ваша несуществующая боль.
Децербер мысленно собрал в кучу сказанное Булгаком, упорядочил, разбил на части и подытожил. Итог его не устраивал абсолютно, но, тем не менее, пёс его озвучил:
— Выходит, что… Я болен, но не болен. Чем это грозит — фиг знает. Однако наука бессильна. Так?
Расстроенный донельзя, Булгак взмахнул полными коротенькими ручками:
— К великому сожалению, дорогой Децербер!
— Я тут! — На порог птицей вспорхнул Вельзевул.
Но неудачно поставленная на коврик нога, другая, не та, что в прошлый раз, заставила дьявола, вознесшись к потолку, летучей рыбкой нырнуть на диван. Фигуры высшего пилотажа, аплодисменты восторженной публики, признание и слава — всё присутствовало.
Отдышавшись, Вельзевул выбрался из-под накрывших его подушек.
— Я её нашёл, ха-ха! — возопил триумфатор. — Пока вы тут прохлаждались, я успел добежать до тартарской границы, и на неэй-то… А кстати! Прохлаждались — не то слово! Децербер, тебя что, пересилили в центр ледника? — Вельзевул выдохнул — белое облачко моментально затвердело, покрылось ледяной коркой и свалилось на пол, разлетевшись на осколки.
— Куда меня переселили, спрашивать надо тебя, лучший в мире торговый агент, — заметил Децербер.
— Стилонеры?
— А то кто же.
— А с виду такие спокойные…
— Они спокойные, только садомазохисты.
— Отключи их.
— Чтобы сгореть заживо? Превосходная альтернатива.
— Я и не предполагал, что с ними может возникнуть подобная закавыка. — Вельзевул почесал в затылке. — С виду спокойные, работящие…
— Эт’ точно! Работящие!
— …адекватные ребята…
Стилонеры с беззаботным свистом наполняли помещение горной прохладой, делая вид, что речь идёт о каких-то других адекватных ребятах.
— Ладно, пёс с ними, — сказал Децербер. — Послушай лучше господина Булгака. Господин доктор, вы не повторите Вельзевулу то же, чем оглоушили меня?
Вельзевул вздёрнул брови.
— Рано, — покачал головами Децербер, — удивляться будешь потом… Аа!
Все три головы пса вдруг безвольно обвисли. Децербер покачнулся. Вельзевул бросился к другу, но не успел подхватить его. Децербер опасно накренился, и в следующую секунду два с половиной метра шерсти и неприятностей с тяжким грохотом рухнули на пол.
— Болевой шок, — предположил Булгак. — Если эпицентр боли приходится на головы, то двигать ими не стоит.
— Да что с ним такое?! — воскликнул дьявол.
— Успокойтесь, дорогой Вельзевул. Вы волнуетесь за здоровье друга, это хорошо, но не подрывайте своё. — Булгак хотел ободряюще похлопать Вельзевула по плечу, не дотянулся и удовольствовался коленкой. — Боюсь, вы напрасно ждёте от меня объяснений, — поправив очки, продолжил доктор. — Ведь мне известно очень мало — только то, что…
…Децербер заглянул за край горы и ничего не увидел. Покоящееся впереди ничто не было пространством, отделявшим пик от подножия, это не была бездна, это не было даже само бесцветное и бесплотное ничто — это было ничто густо-чёрного цвета.
Бум-бум, -
пульсировало ничто, -
Бум-бум, бум-бум.
— Бум-бум, — беспрекословно откликались пустые мысли Децербера.
— Бум-бум, — звала чернота, подмигивая чем-то красным, напоминающим и звезду, и глаз, и планету.
— Бум-бум, бум-бум, — послушно и эквиритмично ликовало тело. У тела единственное предназначение — двигаться. Движение доставляет телу удовольствие. И неважно, кто им двигает, первоначальный ли хозяин или хозяин, приобретённый позже.
— Бум-бум, — подманивало чёрное ничто, пульсируя и кружась.
— Бум-бум, — оболочка Децербера, её составные части, готовы были — вместе или порознь — слиться с тем, кто их звал, звал столь настойчиво и настолько нежно. Тело Децербера изготовилось прыгнуть, вперёд и вниз. Или вверх: странное ничто простиралось повсюду. Вездесущее, оно подмигивало триллионами квинтиллионов секстиллионов звёзд-глаз-планет, сжималось, сворачивалось в спираль, разжималось — и затягивало…
И вдруг на ничто с размаху шлёпнулась исполинская губка, раздавив чёрную пустоту. Всё стихло, смолкло — исчезло. От ничто ничего не осталось. Теперь была лишь жёлтая, размером со Вселенную губка.