Это все нереально! (сборник)
Шрифт:
— Коньяк?! — взвился Децербер и вернулся на подушки с новым приступом боли.
— Дец, 10 бутылок ведь лежали без дела… — смущённо пробубнил Вельзевул.
— 10 бутылок?!
— Ну да… Заходил Зосуа, справлялся о твоём здоровье. Он принёс спиртное, за счёт заведения. Но, спрашивается, куда девать десяток бутылок коньяка?..
— Что значит куда?!
— Вот я и решил использовать их для банкета. Фуршета. Ты же всё равно…
— Что всё равно?!
— Как я мог оставить собрание высокочтимых существ
— А меня?!
— Дорогой Децербер, вам требуется покой, — умиротворяюще произнёс Булгак.
— Скажите это ему!
Децербер зыркнул на дьявола.
Тот вначале отшатнулся, потом скривился, потом отмахнулся — и спрятался Булгаку за спину.
Децербер проворчал что-то нечленораздельное.
Булгак замялся.
— Уверен, — нерешительно начал он, — ваш друг Вельзевул не хотел…
— Он мне не друг!
Симпатичная самка игуанида, одетая в вышитый бисером белый халат, тронула Булгака за рукав:
— Майклаф Айнасссович.
— А? Да, Годзи?
— Не приссступить ли нам к осссновной часссти? — прошипела Годзи.
— Не сомневайся, моя прелесссть, непременно присту… — Булгак замер на полуслове, спохватившись, что они были не у себя дома и далеко не одни. — Я… Э… В общем, да… да, дорогая коллега , вы правы. Дорогой Децербер, — Булгак был сама официальность, — у меня к вам есть серьёзный разговор…
— Доктор, только не надо вот этих вот: у меня к вам есть серьёзный разговор… Не люблю я этого. — Децербер сдвинул брови и взволнованно закурил.
— Дорогой Децербер…
— После такого обычно выясняется, что ты кокнул своего папашу и согрешил с собственной мамочкой. Или что-нибудь в том же духе.
— Я сам упирал на то, что вам необходим покой, но оставлять такие новости без внимания, по-моему… Вы не против, я начну с менее шокирующего известия.
Децербер не удержался и выпалил:
— Будет ещё и более шокирующее?
Булгак прочистил горло.
— Во-первых, дорогой Децербер, вы проспали 7 дней.
— Неделю?!
— Да. И в последний день ваше состояние ухудшилось до критического — мы буквально бились за вашу жизнь.
Децербер ошеломлённо пыхнул средней сигарой.
— Ухудшилось, говорите? А каковы были… симптомы?
— Интересно, что вы упомянули… — В глазах Булгака зажёгся медицинский азарт. — Симптомы были запоминающимися, я ещё раз убедился, что ваше заболевание нельзя отнести к разряду обычных, просто не известных науке.
Имели место:
1. Общая пульсация тела: ритмично билась не только кровь в сосудах, но и скелет, внутренние органы, волосяной покров и т. д.
2. Перемещающиеся по телу в хаотическом порядке чёрные пятна, очень тёмного оттенка — темнее я, пожалуй, не видел.
3. И свечение белого цвета, столь же белого, сколь чёрными были описанные мной пятна. Светились, как бы поточнее выразиться, ваши контуры — те линии, которые, когда вас создавали, нарисовали первыми (уже после в них залили внутренности, кожу, волосяной покров и сделали вас). Так это выглядело со стороны.
— Хым. — Ничего более оригинального у Децербера не придумалось.
Булгак дал ему передохнуть.
— Вторая же новость…
– Ещё более шокирующая?
— …заключается в том, что… — Булгак прервался и взглянул поверх плеча Децербера — для этого невысокому доктору пришлось подпрыгнуть. — Ведут.
— Кто? Кого ведёт?
— Мои коллеги ваших псов.
— А, ваши коллеги… кого?!
Три собаки, удерживаемые за холки троицей врачей, печально взирали на Децербера. У каждой было по одной голове и по одному хвосту.
Именно так выглядел бы Цербер, если бы его распилили натрое.
Губки почуяли гору в степи.
Они почуяли её нутром, шестым чувством.
Когда-то давно так чуяли горы первобытные губки, волосатые, обитающие в пещерах, привыкшие общаться и решать проблемы при помощи дубинок.
И оставаться бы им такими всю бесконечность времён, если бы когда-то давно они не почуяли гору…
Это определило их судьбу.
Почуяв гору, древние губки выпрямили спины, выкинули дубинки, сбросили шерсть и гордо прошествовали к подножию, а затем поднялись на вершину своей первой горы. Они превратились из презренных пещерных губок в просвещённые высокогорные губки.
Они расплодились и заселили множество гор.
Высокогорным губкам нужна гора, она — то, что делает их самими собой.
…Бороздившие степные просторы губки взревели.
Дождь, слякоть, вода, тепло, леса — прежние препятствия обратились в пыль. Они не существовали для губок — губки не замечали их.
Он чуяли гору и стремились к ней.
По пути губки встречали другие горы. Но они и сравниться не могли с той, которая столь сильно манила. С её холодностью и первозданностью, которые чуялись если и не носами, то печёнками уж точно.
НАСТОЯЩИЙ пик.
— Настоящий пик… — мечтательно протянул президент. — И такой… холодный!
Встречные горы были хорошими, но тот пик — лучшим. Пусть даже лучшее, как известно…
Губки стаптывали в пыль поселения сравнительно небольших существ. И, минуя поля, леса и реки, холмы и ущелья, приближались к цели.
Внезапно бегущие взорвались неудержимым рёвом. Так близко, они так близко! Усталые и утомлённые минуту назад, сейчас они были напор и сила, буря и натиск. Губки встали на дыбы и, взметнув к блестящему Куполу гроздья земли с травой, утроили усилия.