Этюды о конце света. Как умирала империя и рождалась Европа
Шрифт:
«Феодосий Младший, <…> впоследствии славный император».
О последнем властителе единой империи
19 января 379 года император Грациан даровал своему полководцу Феодосию титул августа и назначил своим соправителем.
Событие по тем временам заурядное, учитывая количество императоров,
Вообще, когда начинаешь разбираться с чехардой и путаницей власти в поздней империи, удивляешься только одному – почему империя продержалась так долго и не разделилась раньше.
Очевидно, просто потому, что до поры на исторической арене не было сил, способных окончательно расшатать ее обветшавшее здание.
Германцы учились упорно, последовательно, но еще не стали выучениками, гунны еще не покидали пределов Великой Степи, а у Персии хватало своих забот, к тому же, на тот момент у них не оказалось собственного Ганнибала.
Ну и самое главное – идея была слишком живучей. Существовал устоявшийся мировой порядок, некая гармония, все было ясно и понятно.
Пусть Pax Romana в позднем своем варианте был далеко не самым лучшим, спокойным, удобным и справедливым местом для жизни. Но он был привычным. Другого люди не знали и не хотели знать.
Непроходимые леса за Рейном, бесконечные равнины по берегам Дуная, степи Причерноморья и Каспия, Великая Степь таили неведомое, непонятное медленно умиравшему эллинистическому миру.
А потом это неведомое настигло тлеющую славу Рима. Дикие всадники, напоминавшие прекрасные и жуткие мифы о кентаврах, громадного роста белокурые или медноволосые люди с руками, такими крепкими, словно они были продолжением их страшных длинных мечей или беспощадных боевых топоров, пришли к границам империи. Сначала римляне относились к ним с привычным презрением, затем поняли, что эти гордые, отчаянно смелые и очень восприимчивые, быстро учащиеся люди – противники грозные и серьезные. Тогда их стали обольщать, обволакивать лестью, стравливать друг с другом, приглашать на службу. Чужаки усмехались в густые усы, с радостью принимали дары, золото, шли на службу к странным южанам с резкими профилями и учились, учились…
Часто бывает, учитель не замечает, как ученики взрослеют и умнеют, не видит, что они уже давно вышли из поры ученичества.
Так и произошло. Римляне сами не заметили, как отдали пришельцам свой мир, который те не только перекраивали на свой лад, но и честно защищали.
В течение второй половины III века готы и союзные племена доставили слишком много хлопот и беспокойств «непобедимому Риму», опустошали прибрежные города, грабили морские караваны, яростно сражались с могучими легионами и даже убили одного императора.
Другие германцы на Дунайском и Рейнском лимесах тоже не давали приграничным гарнизонам жить спокойно. Благо, Рим в те времена еще владел своим главным умением – разделять и властвовать. Так он и поступал с гордыми, но пока еще слишком простодушными для тонкостей веками отработанной римской политики детьми Севера.
И в то же время занимался саморазрушением.
Дело не в излишней приверженности роскоши и распущенности нравов, о которой часто пишут современники тех грозных событий, особенно христианские писатели, видевшие в этом причину падения языческого Рима.
Дело в том, что кровь гордых квиритов иссякла, идея римской доблести – тоже. Во времена Республики и первых императоров, не говоря уже о временах царских, военная служба, государственная служба считалась почетной обязанностью граждан, привилегией, дарованной только истинным римлянам. Но постепенно жители Вечного Города, разросшегося до империи, утратили ощущение этой привилегированности, исполнение государственных обязанностей, защита Отечества (само понимание которого с разбуханием территории тоже было искаженно) перестали быть почетным и уважаемым делом, достоянием и обязанностью граждан. Их стали перекладывать на наемников, чужеземцев, на должности стали назначать выскочек, рвавшихся к власти.
А после эдикта Каракаллы 212 года, когда все население римской империи в один миг превратилось в ее граждан, такие понятия, как гражданский долг и гражданское служение нивелировались в принципе.
Конечно, древние патрицианские семьи, ведущие род от самого Ромула и его братьев по оружию, помнили и хранили эти ценности. Но сколько было – этих древних гордых родов в общей массе населения, не сознававшего себя гражданами Рима в том смысле, который имел этот статус во времена царей или ранней республики?
Свято место пусто не бывает. Империя огромна, ее надо защищать. А если сами граждане не хотят этого делать, кому же доверить столь трудную задачу, как не вчерашним врагам, не покоренным, но очарованным величием империи варварам?
Северные великаны, сражавшиеся неистово и умело, как их яростные боги, охотно шли на службу империи. Она им могла предложить гораздо больше того, что знали они в своих лесах и степях – богатство и славу, высокое положение в этом удивительном, манившем мире.
Дошло до того, что даже преторианцев, личную гвардию императора стали набирать из германских наемников.
С одной стороны логично – чужаки не связаны никакими политическими пристрастиями и личными интересами внутри Рима, служат за деньги, а верность и стойкость этих воинов общеизвестна.
Но с другой стороны…
Если даже императора в сердце Рима охраняли чужаки, варвары, что же творилось в приграничных гарнизонах, в региональных армиях, в легионах, стоявших на дальних рубежах?
Произошло то, что должно было случиться – найти природного римлянина в римской армии стало так же сложно, как индейца в Лондоне XVII века.
Возникала парадоксальная ситуация – варвары, рвущиеся в пределы империи, сражались такими же варварами, защищавшими ее.
Конечно, такое было не везде и не всегда. Злосчастное войско Валента в день Адрианопольской катастрофы было сборным, и во многом состояло из местных жителей, то есть, фракийцев, иллирийцев, греков и т. д. Впрочем, армия восточной части империи всегда была мене варваризированной, точнее, там преобладало местное население. Но именно эту армию, обученную сражаться по римскому образцу, готы разбили наголову.