Ева
Шрифт:
— Зачем же вы велели убить его?
Палпатин распахнул глаза, и в них засверкала ярость.
— Зачем?! — визгливо переспросил он, и рот его задрожал от ненависти. — Не было другого выхода — он предал меня! Я велел ему убить… неважно кого. Нет, не Вейдера — я не был уверен, что ручного щенка можно натравить на волка. Я велел убрать моффа. Фрес отказался. Он сказал, что это невозможно.
— Но может, — осторожно заметил Вайенс, — так оно и было? Вероятно, орешек был ему не по зубам?
Палпатин то ли засмеялся, то ли застонал и снова прикрыл больные глаза тонкими бледными веками.
— Ты же видел Фреса, — совершенно старческим голосом, так не вязавшийся с молодым, сильным телом, произнес
Ничего подобного Вайенс не говорил Императору; вообще, он надеялся, что будет первым, кто донесёт эту весть до Палпатина, кто раскроет ему глаза, но наивная надежда не сбылась.
— Да, он теперь с Дартом Вейдером, — сухо подтвердил Вайенс, испытывая некоторое разочарование. — Основные силы Альянса теперь в их руках. Я не знаю, куда смотрели члены Совета и подобные так называемые лидеры, но Дарт Вейдер теперь обладает реальной мощью. Альянс теперь — он.
— Фрес больше не скрывается, — задумчиво произнёс Палпатин, игнорируя сетования Вайенса относительно судьбы Альянса. — Он открылся Дарту Вейдеру, и старый лис признал его как равного себе. Нашёл, чем подкупить этого…
Император помолчал, видимо, не в состоянии выдумать ругательное слово, точно характеризующее Дарта Фреса.
— Нам не выстоять против них, — холодно бросил Палпатин наконец, потирая ладони, словно они зябли. — Если Дарт Вейдер доберется до меня, и Дарт Фрес закончит начатое им… ты не в счёт: эти двое тебя сотрут в порошок в один миг и не заметят. Ни за что я не хотел бы услышать шаги предателей-ситхов в коридорах моего дворца, когда бы они пришли за мной, плечом к плечу… более ужасной пытки и придумать себе нельзя, как только слышать роковые шаги и читать в их глазах непреклонное желание достичь своей цели!
— Но есть верное средство! — выкрикнул Ваейнс, горячась.
— Триумвират, — полувопросительно, полуутвердительно произнёс Палпатин, и в голосе его проскользнула брезгливость.
— Да! — выкрикнул Вайенс, сжимая кулаки, и кожа на его правой перчатке жалобно скрипнула. — Примите её в ученицы, владыка! Не то…
— Не то что? — быстро спросил Палпатин, весь подавшись вперёд, пожирая взглядом ученика. — Что ты видел? Кого ты видел?!
Вайенс понимал, что и в видениях Палпатина была подобная же картинка — победно улыбающаяся Дарт София, положившая руку на спинку трона. Её пальцы, облаченные в чёрную кожу ситхской перчатки, чуть сжимались, и можно было даже рассмотреть тонкие проколы и стежки, которыми были сшиты эти перчатки.
Но того, кто занимал этот трон, не было. Сила не открывала всей правды, или же будущее было ещё не предопределено.
— Она должна быть нашей! — прошептал Палпатин неистово, и его вспыхнувший взгляд стал совершенно ненормальным, маниакальным. — Только нашей! Вейдер продолжает ненавидеть её за разрыв со своей юной любовницей. Каждый его день начинается и заканчивается мукой оттого, что он не может прикоснуться к желанному телу; иногда я слышу, как он стонет от вожделения… Такие вещи не прощают. И София это знает. Убеди её заключить союз с нами — прости ей свою руку и перетяни на нашу сторону. Поверь: она может дать тебе намного больше, чем кусок мяса, который отняла. Ты ведь не предашь меня, мальчик мой? Ты ведь не обманешь меня, как этот бессердечный Фрес, к которому я был так добр?
Вайенс бросился на колени и низко склонил голову, прижав руку к сильно бьющемуся сердцу.
— Никогда! — твёрдо ответил он, поднимая тёмные глаза на Палпатина. — Я обещаю вам, мой Император: она будет с нами!
* * *
Ева теперь ходила тяжело. За последние два с половиной месяца плод вырос и обезобразил её тело, превратив в грушу, и Вайенс ловил себя на мысли, что ему бесконечно противно смотреть, как ребенок Вейдера раздувает Еву всё сильнее. Теперь она носила исключительно светлые, из легких летящих тканей платья, при ходьбе обнимающие стройные длинные ноги мягкими изящными складками, и Вайенс недобро усмехался, глядя, как смягчает и украшает черты её лица грядущее материнство. Как будто в её чреве зреет плод не от самого жестокого и кровавого человека в галактике! Маленький злобный ублюдок — кровь от крови, плоть от плоти Дарта Вейдера! От одной мысли, от самого тонкого воспоминания, что Ева была с ним, что она отдавалась этому налитому темнотой монстру, что его тело касалось её живота, груди, что он властвовал над нею, Вайенса трясло, как в лихорадке, и он до крови прокусывал губы острыми зубами и рычал, словно цепной злобный пес. Он еле сдерживался от того, чтобы влить себе Императорской крови и прибить, придушить ребенка в чреве матери, но мысль о том, что рождённое дитя станет его донором, останавливала и гасила пожирающую изнутри ненависть.
Как скоро ей рожать?
К тому времени надо будет перевезти Еву на территорию Империи, чтобы Дарт Вейдер не смог до неё добраться, даже если что-то и заподозрит.
Интересно, почему он не чувствует ничего сейчас?
Наверное, потому, что Сила теперь шептала всем чувствительным к ней только одно: о выступающей из темноты порочно улыбающейся женщине в темных ситхских доспехах, о светящихся адским коварством и жестокостью глазах и о изящной руке, ложащейся на спинку трона.
И Дарт Вейдер, несомненно, видел подобное в своих звёздных прогулках между кипящими вулканами газа на вращающихся светилах. Его внимание, как и внимание многих, было целиком заострено на этой многократно повторяющейся сцене. Может, поэтому он и не видит ничего иного…
Интересно, что пересилит в его сердце: злоба за разрыв с Евой или жажда власти?
Протянет ли он руку Дарт Софии, надеясь заручиться поддержкой Силы в борьбе за трон, или же попытается убить её, чтобы будущее было неясно, и начнет яростную борьбу за трон снова?
Сила знает, в скольких ещё звёздных мирах они, чувствительные, поднимали головы к тёмному небу, на котором расцветала искрящейся лентой галактика, и с тревогой спрашивали у бесшумно вращающейся Вселенной: "Кто?"
Кто сядет на трон и будет дальше вершить судьбы миллиардов?
Но ответа не было; время шло, тысячи медитаций, обращённых к Силе, сливались воедино, но Сила показывала только одно — чёрные сапоги на высоких каблуках, твердо шагающие по натёртому до блеска полу тронного зала, эхом отдающийся от камней каждый чёткий шаг, и женские пальцы, нетерпеливо постукивающие по спинке трона.
Вайенс, цедящий Силу по капле, впрыскивая себе микродозы императорской крови, с трудом рассматривал и это видение. У него не хватало сил даже заманить в ночной кошмар Еву; каждый раз, пытаясь это сделать, он безрезультатно гонялся за бесплотным призраком, уносящимся от него в облаке развевающихся одежд, и эта бесконечная погоня выматывала. Исчезал нежный светлый призрак, рука судорожно хватала летящий в темноте шёлк, а тот оборачивался невесомым газом и таял в ладони, а Вайенс, мокрый от пота, задыхающийся, выныривал из медитации, и в ушах его долго звенел переливистый детский смех.