Евангелие от обезьяны
Шрифт:
– Да, – продолжает мальчик, отвечая на какой-то вопрос закадровой Ксении, неслышный мне, но слышный миллионам вперившихся в телевизоры, – я должен сказать, Ксения: что сразу бросается в глаза – так это настроение местного населения. Жители Московской городской исламской автономии скорбят вместе с семьями погибших милиционеров. Они делают все возможное, чтобы помочь следствию. Во многих районах Замоскворечья спонтанно возникли передвижные следственные пункты, где местные жители дают показания, которые могли бы как-то помочь пролить свет этот теракт, уже обозначенный экспертами как самый громкий теракт с момента заключения перемирия.
В очередной раз злорадно отмечаю, как плачевно сказывается лояльность к власти, признанная главным критерием приема на работу в аппарат Центрального телевидения, на умственном уровне набранного персонала. Мальчик произносит это на фоне БТРа, давеча обкиданного скорбящими местными жителями зажигательной смесью бензина и машинного масла. БТР, конечно, сразу же потушили, но огромные гаревые пятна видны как на ладони, и даже всемогущим кудесникам-операторам Первого канала не сделать так, чтобы они выглядели невинным птичьим пометом. Видимо, зрителям предлагалось самим додумать, что за таинственные незнакомцы подожгли бронемашину славных борцов с терроризмом: Пушкин, мировая закулиса или инопланетный разум, мешающий Великой Империи вставать с колен. Это залет, однозначный профессиональный залет; впрочем, еще ведь доктор Геббельс узрел: чем чудовищнее ложь, тем скорее в нее поверят, и со времен старого фашистского лиса эта аксиома только подтверждалась. В данный момент подтверждать ее готовится Насрулла: его уже подвели к корреспонденту, он ждет, когда его возьмут в кадр и представят аудитории.
– …и, конечно, ни одно громкое расследование по таким делам просто не могло бы завершиться без поддержки простых советских людей из исламских автономий. Рядом со мной стоит знаменитый богослов, теоретик ислама и видный общественный деятель, член Совета муфтиев Замоскворечья Насрулла Зиязитдинов. Насрулла Ибрагимович, скажите, пожалуйста, как отнеслось население Московской городской исламской автономии к произошедшему?
Кивнув главою скорбной в камеру, Сруль театрально почесал бороду и затянул:
– Мусульмане Замоскворечья, да и, я уверен, мусульмане всего Советского Союза скорбят вместе со всеми своими братьями и сестрами из нашей великой многоконфессиональной и мультинациональной страны, лишившейся сегодня своих лучших сынов по воле одержимых шайтаном преступников, нелюдей. Такая тактика не находит и никогда не находила отклика в сердцах членов Всесоюзной уммы. Напротив, это самым прямым образом бросает тень на мусульман, которые всего лишь восемь лет назад спасли нашу страну от развала. И, к сожалению, уже сейчас очевидно, что в самое ближайшее время сегодняшняя трагедия будет использована силами, жаждущими развала СССР, в своих корыстных целях. Все мы знаем, что в последние годы в нашей стране снова поднимает голову русский фашизм, и сегодняшний прецедент наверняка породит волну разговоров о выведении исламских автономий из состава Союза, а то и депортации членов Всесоюзной уммы на историческую родину. Я официально хочу заявить: наша историческая родина – СССР! Мы не должны вестись на подобные провокации. Во все времена наша сила была в единстве всех народов и конфессий, населяющих стомиллионный Советский Союз. В нем она состоит и сегодня. Поэтому нам ни в коем случае нельзя раскачивать лодку, особенно сейчас. В лихорадке ужасной войны, когда брат шел на брата и когда мы потеряли сорок пять миллионов наших сограждан, нам удалось главное: сохранить территориальную целостность нашей великой страны. Сохраним же ее и теперь! Мы не позволим кучке отморозков, спонсируемых из-за границы, вбить клин между братскими народами и братскими конфессиями. Вот это я хотел в первую очередь сказать.
У меня есть сейчас два варианта: продолжать слушать маппет-шоу, пока не иссякнет эфирное время и словесная диарея его участников, или двинуться догонять основную колонну. Первое чревато потерей времени. Второе же будет выглядеть слишком подозрительно, учитывая, что все остальные журналисты толкутся здесь – после эфира, как пить дать, Насрулла запишет свою трель еще пару раз на протянутые к бороде диктофоны. Иначе никак: у каждого уважаемого издания должна быть своя легальная копия одного и того же словоблудия.
Рядом со мной переминается с ноги на ногу Кацуранис, безуспешно пытающийся прикурить от неработающей зажигалки. Пользуясь случаем, предлагаю свою. Как раз купил перед сошествием в андеграунд. От замоскворецкого слива до того самого дворика на Софийской дошел, освещая ею стенку коллектора.
– Ну а что на самом-то деле федералы мутят? – спрашиваю задушевно. Прикуривающего человека всегда проще развести на откровенность: прикуривание сближает. Connecting people, как говорится в слогане мобильников Nokia.
– Да хер знает, – затягивается толстун. – Прошел слушок, что здесь видели Златана. Если так, то будут обшаривать подозрительные места и говорить, что там нашли следы террористов.
– Да ну, – делано машу рукой, изображая неверующего Фому. – Зачем так сложно? Неужто нельзя было тихо скрутить его силами местной милиции?
Кацуарнис окидывает меня взглядом, которым здоровые люди обычно смотрят на людей с синдромом Дауна. Презрительно фыркает:
– Чьими силами? Этих бородатых? Не смеши. Чтоб он повел их толпой через речку мочить русню и делать четвертую революцию? Как ты вообще подумать такое мог?
– Первый канал смотрю, – не удерживаюсь я.
– Очень смешно!
Кацуранис снова фыркает и от греха подальше отходит в сторону. А я теперь точно знаю, какую опцию выбрать. Тихонько ретируюсь за БТР, чтоб не смутить людей уходом, и ненавязчиво двигаюсь вперед – догонять основную колонну.
– …может быть связан и с личностью известного сектанта и мошенника начала нулевых Златана Азимовича, якобы выжившего после скандального покушения 24 сентября 2000 года и находящегося сейчас в Москве, – звучат позади затухающие слова мальчика-корреспондента. – Впрочем, это всего лишь одна из версий, тем более что никаких официальных подтверждений того, что Азимович жив, пока нет. Ксения?
… в этом баре я первый раз увидел Нико.
Она была тогда с каким-то мутным чуваком из сада Аквариум на Маяковке, где собирались фанаты Depeche Mode. У него была идеально квадратная прическа и идеально квадратные очки: стекла черные, оправа из белого пластика. А Нико была в фиолетовой толстовке, на голове часами создаваемый беспорядок, мягкая косуха с какими-то кислыми нашивками и армейские ботинки. Но это, как ни странно, не бесило. У Нико был стиль, всегда. Она могла прийти с оранжевыми волосами и штангой в брови, а потом в строгом деловом костюме, и это было нормально, в ее случае это не парило вообще.
Я, конечно, не знал еще, кто она такая. В «Хищнике» был такой локальный Вавилон: кислота, футбольные фанаты, панки, рокабиллы, псевдоинтеллектуалы. Каждой твари по паре, похоже на кляссер: здесь марки из одного набора, там из другого. Только с выпивкой.
Она вертелась со своим парнем у самого края танцпола. Депеш то и дело отваливал к стойке, чтобы закупить пива, довольно быстро накидался и ушел в хлам. Не знаю, куда он потом делся. Просто растворился. Я его как-то встретил потом на Маяке. Нико как раз ушла от меня, и я ее искал, так что… Я подошел, но он сделал вид, что не помнит никакой Нико. Как будто в такое можно было поверить.