Евпраксия
Шрифт:
— Паулина? Служанка? Вы готовы пренебречь зовом императора и остаться с горничной, нагулявшей пузо со своим любовником?
— Паулина мне больше чем служанка. Мы почти подруги. Я обязана ей стольким, что и перечислить нельзя. Я её никогда не брошу. И тем более в таком положении. — Повернулась и теперь уже окончательно удалилась.
Королева пробормотала:
— Вот свинья! Лучше бы действительно отравить её мышьяком.
Там же, шесть месяцев спустя,
Штирия, 1098 год, весна
Евпраксия, окончательно убедившись, что письмо от Генриха было настоящее, тем не менее не решилась возвратиться к супругу. Раны не зажили, страхи не улетучились. И потом, она не могла забыть, как он поступил с Бертой, первой своей женой... правда, нелюбимой... но ведь это не повод для убийства!.. Словом, никуда не поехала. И всё время продолжала терзаться: может быть, напрасно? Может, поступила по-детски, потеряла шанс на семейное счастье?
Тётя Настя сказала так:
— Не переживай, дорогая. Если он действительно любит, то пришлёт сюда за тобой людей, чтобы увезти в Гарцбург.
— Да, а если вдруг пришлёт, чтобы умертвить?
— Не придумывай ерунды. Генрих — человек безрассудный, взбалмошный, но отнюдь не дурак. Избавляются от врагов или же от тех, кто стоит поперёк дороги. Ну а ты больше не представляешь для него никакой опасности. Всё, что могла плохого, ты уже совершила на церковном соборе.
Паулина разрешилась от бремени в ночь с 4-го на 5-е декабря 1097 года, без особых мук, словно рожала не в первый раз, и произвела на свет крепкую, здоровую девочку, с волосами и двумя нижними зубами. Ксюша стала ей крестной матерью. Имя выбрали поистине звёздное — Эстер.
А в конце января у Анастасии Ярославны начались постоянные головокружения, зачастую сопровождавшиеся потерей сознания. Опухоль давила на сонную артерию, кровь с трудом поступала в мозг, и возникло кислородное голодание. Женщина почти не вставала с постели. Состояние её ухудшалось с каждым днём.
Как-то престарелая королева позвала к себе Ксюшу, а служанок удалила из спальни. И проговорила слабеющим голосом — даже не из боязни оказаться подслушанной, просто в силу немощи:
— Скоро я умру... нет, не возражай и не утешай: это очевидная вещь... Скоро я умру, и Агмонд перейдёт к Юдите... вместе со всем имуществом и деньгами... я не стала переписывать завещания, а тебя в нём нет...
— Тётушка, не надо. Я сама пока ещё в состоянии...
— Не перебивай. Мне и так слова даются с трудом... Значит, в завещании ты не упомянута. Это даже к лучшему, чтобы у Юдиты не возникло поводов для интриг... Без меня она тебе приюта не даст. И попросит удалиться скорее... Не сопротивляйся. А когда станешь уезжать, поверни направо от реки Мур, к озеру Нейзидлер-Зё. У дороги увидишь часовню Святого Варфоломея. У часовни — дуб... Если будешь копать в трёх аршинах к востоку от него, то найдёшь сундучок... Всё, что в нём, твоё. Не благодари. Ты мне сделалась как родная дочь, я довольна, что мы провели эти дни вдвоём... Жаль, что их выпало немного. Хорошо, что они были нам дарованы!..
Королева-мать умерла 9 марта. Упокоили её в склепе замка после соответствующих погребальных церемоний, а затем помянули скромным ужином, проведённым для узкого круга приглашённых. На другое утро, встретив Евпраксию за завтраком, новая владелица Агмонда заявила:
— Ну, теперь, надеюсь, вы уже покинете наши стены?
— Несомненно, сударыня. Вы дадите мне провожатых?
— Да, но только до границ Штирии.
— Как, а дальше?
— Поступайте, как знаете. Я и так делаю для вас больше, чем положено... исходя из того, как вы опозорили императора.
— Он меня простил.
— Он простил, а я нет. Честь моей семьи выше милосердия брата.
— Хорошо, можете вообще не давать охраны. Только об одном я хотела бы попросить вашу светлость: разрешите Паулине остаться. У неё на руках трёхмесячная малышка, и ребёнок не вынесет всех превратностей моего путешествия.
Но Юдита не вняла её словам:
— Ничего не желаю знать, у меня своих челядинок много. Вот ещё придумали! Нежности какие! Дети простолюдинов никогда не болеют. Или живут здоровыми, или умирают. Чем суровее обстоятельства, тем они становятся крепче.
Спорить с ней было бесполезно.
Двое суток спустя русская княжна со своей прислужницей выехала из замка. Двигались неспешно, и спелёнутая лоскутным одеяльцем Эстер не выказывала признаков недовольства. Трое конников всё же сопровождали повозку до границ Штирии. Миновав отроги Венского Леса, повернули направо — к озеру Нейзидлер-Зё, как указывала тётя Настя. Тут, на въезде в Бургенланд, стражники их покинули, сухо попрощавшись. Из мужчин остался только кучер Хельмут. Повернувшись с облучка к женщинам, он сказал:
— Радуйтесь, что я не ушёл. Ведь Юдитка приказала и мне вернуться.
— Ах она змея! — от души обозвала её Паулина. — Чтоб она лопнула от злости! Чтоб ей пусто было, дряни этакой!
Евпраксия ответила:
— Нет, с другой стороны, посуди сама: почему она должна быть ко мне сочувственной? Я ведь столько огорчений принесла её брату.
— Он вам — больше.
— Трудно подсчитать...
— И потом, разве Юдита не христианка? Не обязана помогать ближнему своему? Проявлять милосердие даже и к противникам?
— На словах — конечно...
— В том-то всё и дело, что в натуре семейка Генриха — сплошь безбожники и христопродавцы!
Ксюша возразила:
— Как, а матушка Адельгейда, старшая сестра? Я жила у неё в обители очень хорошо.
— Ну, не знаю, не знаю, ваша светлость, только яблоко от яблоньки завсегда рядом падает.
Хельмут обернулся опять:
— Далыне-то поедем? Или здесь заночуем?
Евпраксия кивнула:
— Едем, едем. Знаешь, где часовня Святого Варфоломея?